Серебристая чаща. 2 часть

Зато соседки по палате очень стремились выписаться. Одни боялись, что дом грязью зарастёт без них, другие переживали, что муж от рук отобьется; третьи очень хотели фотографии с выписки, когда малыш в белоснежном конверте, перевязанный ленточкой подобающего цвета, а молодая мать снова стройная и счастливая. Маргоша тоже ощущала себя худенькой, какой была до беременности, но она домой не хотела. В роддоме за ребенком ухаживали, обмывали и пеленали, а она могла спокойно спать ночами и выполнять свой материнский долг только во время кормлений, то есть четыре раза в день. У Маргариты Васильевны всегда перед глазами стоял образ замученной молодой матери с ребенком на руках, которая вынуждена обслуживать ещё и большого ребенка – мужа. По этой причине ее абсолютно не тянуло домой. Она, вообще, никогда лучше бы туда не возвращалась. Она бы лучше жила с матерью и с малышом. Зачем ей муж? Зачем ей Алексей? Пусть он приходил в роддом, пусть он с умилением смотрел на своего сына, пусть он не сказал ни одного грубого слова, Маргоша его не любила. Однако мысль о том, чтобы не возвращаться в Серебристую у к законному мужу была слишком фантастической, чтобы о ней всерьёз размышлять. Что люди скажут? Что мама скажет? Ее осудят. Ее не поймут. О таком Маргоше было жутко даже подумать. Она всю жизнь прожила с оглядкой на других, что теперь было начинать жить по-другому? Все так живут, засунув кляп себе в рот. Только малыша жалко. Маргарита Васильевна смотрела на крохотные пальчики со складками-черточками и удивлялась тому, как несправедливо устроен мир. Она хотела бы для своего сына другого отца, но придется растить ребенка с Алексеем. В день выписки Алексей следовал четко установленным правилам. Военный! Как сказали, так и делает. Медсестрам – конфеты и шампанское, акушеркам и жене – цветы. День был солнечный. Маргоша стояла, одетая в нарядную блузку, которую привезла мать, и наблюдала, как ловко медсестра пеленает ее сына. А она так боялась, что он будет рыдать, пока его крутят-вертят, но он даже не пикнул, потому что не проснулся. Запомнить, как его пеленали, Маргоше не удалось. Слишком быстро и ловко. У нее так не получится поначалу, а когда начнет получаться, ребенка пеленать уже не понадобится. Так мать ей сказала. Хотела пошутить, подбодрить Маргошу. Потом они вчетвером ехали в машине, о чем-то мирно беседовали, и Маргарита Васильевна подумала, может, все обойдется? Может, её предчувствие неминуемой беды это всего лишь сверхчувствительность беременной женщины? Дома было чисто прибрано, в углу стояла собранная кроватка для малыша. Маргарита Васильевна долго не могла выйти из машины. Ей казалось, что на улице ребенку небезопасно. У него такая тонкая кожа, он такой беззащитный. Ей хотелось, чтобы никто не видел малыша: ни соседи, ни случайные прохожие, ни солнце, никто и ничто. Слава богу, никто и не встретился на их пути в квартиру. Как только Маргоша положила малыша на их двуспальную кровать, он начал плакать. Тогда она схватила ребенка снова, одной рукой стащила с себя свитер и приложила сына к груди. Он уже не был так плотно запеленут, как в роддоме, и Маргоша ощущала, насколько сын хрупкий. Головка совсем не держится. Она боялась его сломать одним неосторожным движением. Краем глаза Маргоша заметила, как озадаченно на нее смотрела мать и Алексей. Но ей было все равно. Главное, что малыш не плакал. Когда он снова заснул, Маргоша аккуратно положила его в детскую кроватку.

–Ты что при любом писке будешь его кормить? – шепотом спросила мать.

–Я не хочу, чтобы он плакал.

–Ребенку нужен режим.

–Я сама знаю, что ему нужно.

Малыш закряхтел, и обе женщины замолчали, продолжая общаться глазами. Алексей громко позвал женщин пить чай на кухню. Маргоша застыла от подобного нахальства, но оглянувшись на сына, увидела, что тот даже не проснулся.

–Как вы его назовете? Это не дело, что мой внук уже неделю без имени! – прошипела мать Маргариты Васильевны.

Маргоша отхлебнула чуть темную горячую воду, которую Алексей именовал чаем. Видимо, с тех пор, как она легла в роддом, чай в их доме никто не заваривал. Маргоша тоскливо обвела глазами кухню. Снова над ней повисла готовка, уборка квартиры, мытье посуды, а она в роддоме так отвыкла от этого.

–Мы его назовем Олег, – провозгласил Алексей, – Вещий Олег! Ты не против, Маргарита?

Олег, так Олег. Пусть будет такое имя. Все равно. Главное то, что она любит больше всего на свете этот маленький свёрток, который недавно и вовсе не существовал. Главное, что она ощущает тяжесть в груди на малейший звук, который издает ее малыш. Олег. Олежка. Потом мама уехала, и начались их с Алексеем будни. В первый же вечер, несмотря на то, что дома появился малыш, Алексей вспомнил про свой дурной характер. Сначала Алексей долго наблюдал за Маргошей и ее неумелыми попытками помыть дитя. Вместо того, чтобы помочь хотя бы своим отсутствием, он стоял над душой и давал противоречащие друг другу советы.

–Ты бы хоть у матери спросила, как мыть его!

Маргоша очень нервничала и хотела только, чтобы ребенок не плакал. Но он плакал, и все валилось у нее из рук: и темный пузырек с марганцовкой и градусник для измерения температуры воды, и выглаженное с двух сторон полотенце. В итоге малыш был в воде от силы минуты две, потом она показалась Маргоше чересчур прохладной.

–Ничего! Пусть сразу закаляться начинает!

–Ну не с первого же дня! – возразила Маргоша.

Все, о чем она мечтала в эту секунду, чтобы Алексей испарился без следа. С каким наслаждением она бы постигала мудрости ухода за ребенком. Толстая книжка Спока была прочитана ею до дыр, и в теории Маргоша была подкована отменно. Она знала, что следуя книге, сможет гораздо больше времени уделять ведению хозяйства. Популярный автор советовал приучать ребенка к самостоятельности чуть ли не с самого первого вздоха. В книге была описана успешная практика, которая позволяла спокойно спать родителям, спокойно переносить истерики, вообще, спокойно относиться к своему материнству. И пока малыш не появился на свет, Маргоша считала совет "дать поплакать" совершенно разумным. Однако на деле все оказалось не так, как в книге. Первые дни Маргарита Васильевна не могла даже толком выйти на прогулку с ребенком. Стоило ей начать одевать Олежку, он просыпался и, естественно, плакал.

–Так дай ему соску! – хмурился Алексей.

Соску Олег не любил, с негодованием выплевывал и заходился в плаче ещё громче. Малыш признавал только грудь, и Маргоша снова и снова брала его на руки, не успев одеть на ребенка ничего, кроме ползунков. Поэтому сборы на прогулку растягивались на час, а то и на два. Однажды навестившая Маргошу мать не выдержала и, несмотря на протесты и младенца и Маргоши, туго запеленала ребенка, пока он пищал и сучил ножками.

–Выбирай из двух зол меньшее! Ему нужно свежим воздухом дышать? Нужно. Значит, бери и одевай. А так и себя измучила и его. Пошли.

Маргарита Васильевна что-то пробормотала в ответ, но была несказанно благодарна матери за проявленную ею твердость. На улице было хорошо. Ребенок сразу замолк, стоило качнуть пару раз коляску. Маргоша дышала полной грудью. Мир расширился от квартиры до целой улицы. Маргоша первые минуты чувствовала себя незащищённой, но потом привыкла. Главное, держаться на людях строго и деловито, они и не поймут, что у нее в душе кавардак. Прохожие узнавали ее, здоровались и все норовили заглянуть в коляску, где скрытый двумя слоями марли, спал ее малыш.

–Надо, чтобы ему на личико хотя бы один лучик солнца попал, – сказала мать и убрала марлю.

Маргоша стерпела, но понимала, что она права. Чужие взгляды казались ей опасными. Вдруг кто-то сглазит малыша, вдруг у нее молоко пропадёт. Кстати, оно и пропало через пару месяцев. Просто Алексей держал в себе недовольство, а потом выплеснул:

–Как не приду, ты лежишь! Ты, вообще, хоть что-нибудь по дому делаешь? У других, вон, жены и первое и второе подают, когда муж с работы возвращается, а ты что?

–Я тебе дала суп. А лежу я потому, что твоему сыну так удобнее молоко пить, – Маргоша почувствовала, как из глаз покатились крупные капли обиды.

–Сегодня суп, вчера суп! Этому супу уже неделя скоро будет!

–Не кричи… Олег проснется.

–Ты раньше ведь нормально готовила! Почему лениться начала?

–У меня раньше детей не было! Как тебе не стыдно! Я не ленюсь, я не успеваю!

–Мне зубы не заговаривай! Я знаю, что такое малыш в семье, ты забыла про мою дочь? Жена все успевала, а не носилась со своим грудным молоком! Ребенок прекрасно смеси ест! Что за блажь эти твои бесконечные кормления! Лишь бы лежать на кровати по целым дням!

Алексей покраснел и охрип от своего крика. Малыш проснулся и начал плакать. И Маргоша вдруг поняла, что хочет исчезнуть из этой квартиры. Насовсем. Пусть останутся вдвоем эти двое, у нее просто нет сил утешать одного и обихаживать другого.

Маргоша выскочила из квартиры в одном халате и тапочках, благо, что на улице была ранняя осень. Деревья стояли обвешанные желтыми и оранжевыми листьями, трава помялась от участившихся дождей, синее небо провожало косяки птиц. Маргоша глубоко вдохнула осенний воздух и села на скамейку у подъезда. Куда это она выбежала? Что на нее нашло? Надо вернуться, но сил нет, зато какое-то упрямство держит ее на улице, не даёт сдаться и зайти в дом. Со школы возвращались ученики: первоклашки с огромными ранцами, неуклюжие долговязые подростки и ладные симпатичные девчонки. Маргоша не хотела, чтобы ее заметили, но было поздно.

–Здравствуйте, Маргарита Васильевна! – закричало несколько голосов.

–Здравствуйте, ребята, – Маргарита Васильевна приосанилась и поправила растрёпанные волосы. Как будто это могло скрыть ее странное появление на улице в домашнем халате тапочках на босу ногу. Хорошо хоть у детей свои проблемы и им некогда задумываться о взрослых. Маргарита Васильевна перевела дух, но тут вдруг увидела учителя по математике, того самого, с кем у нее был неудачный роман. Он показался ей постаревшим лет на десять, весь какой-то неопрятный, полностью поседевший, с обрюзгшим несвежим лицом, зато, как обычно, в сером костюме с пылью от мела на рукавах пиджака. Да, она и сама, наверное, уже не выглядит цветущей, румяной и юной. Сегодня утром в ванной из зеркала на нее смотрела женщина с темными кругами под глазами и ртом, который забыл, как улыбаться.

–О, какие люди! – математик изобразил на лице радость и направился к ее скамейке.

Маргарита Васильевна сжалась и захотела стать невидимкой.

–Воздухом вышла подышать? Молодая мамочка, а? Когда на трудовые подвиги?

–Здравствуйте, – ответила Маргоша на приветствие.

–А чего вдруг на "вы"? – удивился мужчина.

–Не знаю сама. Не выспалась… Как дела в школе?

–Да все так же. Звонки, уроки, перемены, ты же знаешь. Ничего нового. Тебя не хватает только, – математик улыбнулся. Седая щетина выглядела болезненно. Казалось, если к ней прикоснуться, то на кончиках пальцев выступит кровь. Маргарита Васильевна поежилась. Всё-таки в халате было прохладно.

–Я пойду. Передавай привет коллегам, – Маргоша почти скрылась в подъезде.

–С мужем хорошо живёте? – вдруг спросил мужчина.

Маргоша удивлённо обернулась. Вопрос ей совсем не понравился. Неужели, судачат о ней в школе? Вроде, она повода не давала. Или этот старый дуралей почуял чего-то?

–У нас все хорошо, чего и тебе желаю! – Маргоша взлетела на ступеньки, проклиная свою обидчивость.

Дверь в квартиру оказалась заперта. За ней слышался жалобный плач ребенка. Маргарита Васильевна позвонила, потом ещё раз, потом стала стучать, но дверь не открывали. "Хорошо, что в такой час обычно никого из соседей в подъезде быть не должно": Маргарита Васильевна подумала про себя и продолжила стучать. Потом ей стало почти безразлично, что кто-то может услышать ее крики.

–Леша! Открывай сейчас же! Леша! Что же ты делаешь! Что же ты делаешь, гад!

Маргарита Васильевна прижалась спиной к двери и стала долбить в дверь ногой. От плача ребенка ее горло свела судорога. Маргоша сползла по двери вниз. Внезапно дверь открылась и Маргоша ввалилась в квартиру, упав на пол.

–Еще раз так надолго уйдешь, больше не пущу! – жёстко сказал Алексей.

Маргарита Васильевна заставила себя не отвечать ему и рванула в комнату к малышу. Она взяла его на руки и приложила к своей полной груди. Ребенок вроде суетливо принялся поглощать молоко, но вдруг отвернулся и жалобно захныкал, чего с ним никогда ни бывало. Он никогда раньше не бросал грудь до тех пор, пока не насытиться. Может, в молоко горечь обиды проникает? С того дня Олежка не пил материнское молоко, отворачивался и кривился, словно разлюбил и молоко, и мать. Маргоше тяжело пришлось в эти дни. Молока было много. Грудь ныла и горела. Пришлось обращаться в амбулаторию за медицинской помощью, а малыша переводить на смеси. Он не пил даже не сцеженное молоко из бутылочки. Маргарита Васильевна смотрела на голодного ребенка и ее глаза застилали слезы. Если бы Алексей в те дни сказал ей хотя бы одно дурное слово, то она бы не выдержала. Она бы взяла ремень и отхлестала бы его по вечно недовольному лицу, по глазам, в которых нет любви, по рукам, ударов которых она привыкла бояться. Алексей понимал, что происходит что-то важное, что он как-то к этому причастен, но по своей душевной ограниченности, не понимал, где напортачил. Ему иногда казалось, что Маргарита Васильевна должна быть счастлива. У нее все есть: квартира, машина, работа, достойный муж, который неплохо зарабатывает, почти не пьет. А то, что они ругаются, так это вполне нормально. Где нынче семьи, в которых тишь да гладь? Алексей был трусоват по натуре, и чувствовал, что Маргоша на грани. Неужели из-за того, что пропадает у женщины молоко, можно так убиваться? Тяжело понять женщин. Можно прекрасно кормить ребенка смесями. Его дочка была пухлая, румяная. Он до сих пор помнит тяжесть ее тельца, а ведь первая жена не кормила грудью ни дня. Сразу у них на кухне поселились пачки с растворимым порошком и миллион бутылочек…