Жизнь Джузеппе Гарибальди, рассказанная им самим

Генерал Канабарро назначил свою ставку в городе Лагуна, который республиканцы назвали Вилла Джулиана, поскольку он был завоеван в июле месяце. Я говорю завоеван потому, что в этом крае, с населением которого нам следовало обращаться по-братски, мы вели себя как завоеватели.

При нашем вступлении в город было создано провинциальное республиканское правительство, которое сначала возглавил священник, пользовавшийся высоким престижем у народа. Россетти, в качестве секретаря правительства, стал его подлинной душой: он был как будто создан для такой должности.

Все шло прекрасно: отважный офицер, полковник Тейксейра, со своим храбрым авангардом, преследуя бегущего противника, принудил его запереться в столице провинции и овладел затем большей частью ее территории и населенных пунктов.

Повсюду нас встречали с распростертыми объятиями; и мы принимали много дезертиров из имперской армии, которые переходили на службу республики.

Генерал Канабарро строил тысячи прекрасных планов. Это был честный и отважный воин-республиканец, немного грубый, но добрый человек, что он и доказал именно в это тревожное время.

Он любил говорить, что из Лагуны выйдет гидра, которая проглотит империю; и быть может так бы оно и было, если бы эта удачная экспедиция проводилась с большей мудростью и предусмотрительностью.

Но наше высокомерное обращение с добрыми жителями провинции, которые сначала были нашими друзьями, а затем превратились в заклятых врагов, недостаток сил и средств, использованных в столь важной экспедиции, а также недоброжелательное отношение и, возможно, зависть к нашему генералу со стороны тех, кто должен был оказывать ему всемерную поддержку и помощь, – все это явилось причиной того, что мы лишились плодов блистательной кампании, которая могла привести к падению империи и утверждению республики на всем американском континенте.

Глава 18

Влюбленный

Генерал Канабарро решил, чтобы я отправился из Лагуны с тремя вооруженными судами для нападения на имперские войска у берегов Бразилии. Я приготовился к выполнению этого задания, запасшись необходимым вооружением.

В этот период времени произошло одно из важнейших событий в моей жизни.

Я никогда не помышлял о браке и считал, что не создан для него из-за независимости своего характера и склонности к жизни, полной приключений. Иметь жену, детей казалось мне совершенно неуместным для человека, целиком посвятившего себя борьбе за осуществление своих идей, борьбе, которая (как бы она ни была успешна), требуя от меня напряжения всех сил, делала невозможным душевное спокойствие, необходимое для отца семейства. Однако судьба решила иначе.

Потеряв Луиджи, Эдоардо и других своих соотечественников, я остался совершенно одинок. Мне казалось, что я один в целом мире! У меня не осталось больше никого из друзей, которые в этих далеких краях как бы заменяли мне родину. Я не был близок ни с одним из моих новых товарищей, которых едва знал, и у меня не было друга, в котором я постоянно нуждался. К тому же случившееся было так внезапно и ужасно, что оно глубоко потрясло меня.

Россетти, единственный, кто мог заполнить образовавшуюся в моем сердце пустоту, был далеко, выполняя свои обязанности в правительстве нового республиканского государства, и потому я был лишен его братской поддержки. Следовательно, мне нужен был человек, который бы полюбил меня, и притом сразу, и был неразлучен со мною; без этого мое существование становилось невыносимым.

Не будучи старым, я все же достаточно хорошо знал людей, чтобы понять, как важно найти истинного друга.

Мне нужна была подруга, именно подруга, ибо я всегда считал, что женщина – совершеннейшее из созданий! И что бы ни говорили, среди них бесконечно легче найти любящее сердце.

Погруженный в эти печальные мысли, я ходил по корме «Итапарика». Обдумав все, я решил, наконец, найти себе подругу, которая помогла бы мне избавиться от невыносимой тоски.

Случайно мой взгляд привлекли к себе несколько простых домиков, живописно раскинувшихся у подножья довольно высокого холма Барра (на южном берегу у входа в лагуну). В подзорную трубу, которую я обычно имел при себе, когда находился на палубе, я заметил там молодую девушку. Я велел пристать к берегу и направился к домам, где должна была находиться та, ради которой я пришел, но мне не удалось сразу найти ее. Я повстречал местного жителя, с которым познакомился в первый момент нашего прибытия. Он пригласил меня зайти к нему в дом выпить кофе. Мы вошли, и первая, кого я увидел, была та, которая заставила меня сойти на берег. Это была Анита, впоследствии мать моих детей, верная подруга жизни, делившая со мной радость и горе. Женщина, чьей смелости я не раз завидовал! Несколько мгновений мы стояли неподвижно, молча вглядываясь друг в друга, как люди, которые видятся не в первый раз и стараются найти в облике друг друга какие-то черты, облегчающие воспоминание. Наконец, я приветствовал ее и сказал: «ты будешь моей!» Плохо зная португальский язык, я произнес эти дерзкие слова по-итальянски. Как бы то ни было в моей дерзости было что-то притягательное. Я завязал узел, я скрепил союз, который могла разорвать одна только смерть! Итак, я нашел запретное сокровище, но как оно было драгоценно!

Если при этом был кто-то виноват, то вина целиком ложится на меня! Я был виноват в том, что два сердца оказались скрепленными горячей любовью, и это разбило жизнь невиновного! Она умерла! На меня обрушилось горе, а он отмщен! Да, отмщен! Я осознал великое зло, совершенное мною, в тот день, когда, надеясь еще отстоять ее жизнь, я искал пульс на хладеющей руке… и рыдал, рыдал в отчаянии! Я жестоко ошибся и ошибся один!

Глава 19

Опять корсар

В числе трех вооруженных судов, предназначенных для рейса в Атлантический океан, были два голета: «Риу-Парду», находившийся под моей командой (это был новый корабль, названный так в память погибшего при кораблекрушении), «Кассапара», капитаном которого был Григг, и шхуна «Сейвал», перевезенная на повозке из озера Патус и находившаяся под командованием итальянца Лоренцо.

Выход из лагуны Санта-Катарина блокировали имперские военные суда. Мы вышли ночью и не были замечены ими. Наши суда взяли курс на север.

Достигнув мыса Сантос, мы встретили имперский корвет, который тщетно преследовал нас в течение двух дней. Бразильские военные суда имели явно худшее командование, чем во время кампании против Парагвая. Если бы у них был способный командир, три небольших республиканских судна были бы уничтожены за каких-нибудь несколько часов; ведь у нас были всего три маленькие пушки – две девятидюймовые и одна двенадцати. На корвете же было двадцать больших пушек, имевших укрытия; это был настоящий военный корабль.

В первый день мы стремились взять корвет на абордаж; после продолжительной орудийной перестрелки он обратился в бегство, и мы остались хозяевами положения.

На другой день мы находились ближе к берегу, чем накануне. Сильный сирокко положил конец сражению, которое было простой видимостью и не дало никакого результата, ибо суда находились на слишком большом расстоянии друг от друга из-за волнения на море.

После этих двух стычек мы подошли к острову ду-Абриго. Здесь мы захватили две груженные рисом сумаки (так бразильцы называют особый вид бригантин). Продолжив свой путь, мы захватили еще несколько судов. Среди них была сумака, захваченная Григгом, который отдал ее под начало своих людей. Последние подверглись нападению бразильского судна, экипаж которого связал их, чтобы передать как пленных в руки неприятеля. Было истинным счастьем для этих людей, что они попались нам навстречу.

Спустя восемь дней после нашего отплытия мы вернулись в лагуну. У меня было зловещее предчувствие того, что нас там ожидало, потому что еще до нашего отплытия жители провинции Санта-Катарина стали относиться к нам враждебно. Кроме того, было известно о приближении с севера сильного отряда имперских войск под командованием генерала Андреа, прославившегося усмирением провинции Пара и примененными им там репрессиями. При нашем возвращении в лагуну мы встретили у мыса Санта-Катарина неприятельский военный корабль типа patacho. С нами были тогда только два судна – «Риу-Парду» и «Сейвал», так как «Кассапара» вот уже несколько дней как отстала от нас в ночной темноте.

Это бразильское судно было замечено с носа нашего корабля, когда мы с сильным попутным ветром шли в лагуну Санта-Катарина. Противник, очевидно крейсировавший от острова того же названия на восток, был замечен нами слева по борту.

На патачо насчитывалось семь пушек, это был настоящий военный корабль, тогда как «Риу-Парду», имевший только одну девятидюймовую пушку, был маленьким торговым судном, лишенным всяких боевых приспособлений. Как бы то ни было, нужно было твердо держаться. Просигналив трем трофейным судам, чтобы они шли к Имбитуба, «Риу-Парду» приблизился к патахо на расстояние ружейного выстрела, взял курс налево и открыл огонь из орудия по неприятельскому кораблю. Патачо ответил энергичной пальбой. Однако сражение не дало почти никакого результата из-за того, что море было бурным. Вода не раз заливала нашу батарею на правом борту, а противнику, несмотря на интенсивный огонь, удалось лишь немного повредить наши паруса.

Однако эта стычка стоила нам потери двух шхун, одна из них выбросилась на берег, а на другой капитан, испуганный захватом судна, спустил флаг.

Было спасено лишь одно трофейное судно под командованием Игнацио Бильбао, отважного бискайского офицера, который пристал с ним в порту Имбитуба, находившемся тогда в наших руках. Маленький «Сейвал», у которого во время стычки в бурном море было сбито орудие, направился в том же направлении. Поэтому я также вынужден был, пользуясь северо-восточным ветром, который ночью стал дуть на юг, пристать в Имбитуба. При таком ветре невозможно было войти в лагуну, и не вызывало сомнения, что имперские военные суда, стоявшие у острова Санта-Катарина, разузнав о нас у экипажа «Андуринья» (корабль, с которым мы вступили в бой), постараются атаковать нас. Поэтому мы должны были подготовиться к бою.

Орудие, сбитое на «Сейвале», было перенесено на мыс, который закрывал бухту Имбитуба с востока, и здесь мы построили укрепление, обнесенное турами. Эту работу мы проделали ночью, а едва забрезжил день, как появились три имперских корабля, которые шли в нашу сторону.

«Риу-Парду», встав на якоре в глубине бухты, начал весьма неравное сражение, ибо имперцы были несравненно сильнее нас. Неприятельские суда, пользуясь благоприятным ветром, который дул из бухты, держались на парусах, лавируя, и вели ураганный артиллерийский огонь. Так как противник мог стрелять из своих пушек под любым углом, то весь огонь сосредоточился исключительно на бедном «Риу-Парду», который находился под моим командованием. Однако мы со своей стороны сражались с отчаянной решимостью; и так как бой проходил на близком расстоянии, то обе стороны вели огонь также из карабинов.

Уступая в силе противнику, мы несли, конечно, большие потери: вся палуба у нас была покрыта трупами и изуродованными телами. Но хотя борта «Риу-Парду» были изрешечены ядрами, а снасти перебиты, мы решили сражаться насмерть. В этом решении нас поддерживало самообладание бразильской амазонки: Анита не только не пожелала сойти на берег, но и мужественно сражалась во время этого ожесточенного боя.

Нашей решимости сражаться во многом содействовал также храбрый Мануэль Родригес, который, командуя нашим орудием на берегу, весьма искусно вел огонь по неприятельским судам.

Противник яростно атаковал «Риу-Парду»; не раз его суда подходили совсем близко, и я ожидал, что неприятель собирается идти на абордаж. Мы были готовы на все, кроме капитуляции. Наконец, после нескольких часов ожесточенного боя, противник к нашему изумлению отступил. Впоследствии стало известно, что причиной отступления была смерть командира «Белла Американа», одного из самых крупных неприятельских судов.

Остаток дня мы посвятили погребению мертвых и исправлению тяжелых повреждений, причиненных бедному «Риу-Парду». На другой день противник держался в отдалении, очевидно готовясь снова напасть на нас. Поэтому позднее, под покровом ночи, мы при попутном южном ветре поплыли в лагуну.

С наступлением темноты мы, стараясь не нарушать тишины, перевезли на судно находившееся на берегу оружие; когда неприятель заметил наше отплытие, мы были уже далеко. Лишь утром следующего дня он настиг нас и произвел несколько выстрелов, не причинивших никакого вреда.

Мы вошли в лагуну Санта-Катарина, радостно встреченные нашими товарищами, которые удивлялись тому, что нам удалось ускользнуть от значительно более сильного противника.

Глава 20

Отступление

В Лагуне нас ожидало известие об очень серьезных событиях. Приближение противника, обладавшего крупными сухопутными силами, а также грубое обращение с жителями провинции Санта-Катарина побудили часть населения, в том числе жителей селения Имириу (в глубине лагуны, на ее юго-восточном берегу), восстать против Республики.

Я получил от генерала Канабарро очень неприятный приказ – усмирить этот город и в наказание подвергнуть его разграблению. Я был вынужден выполнить приказание. И при республиканском правительстве обязанность беспрекословно подчиняться – отвратительная необходимость.

Гарнизон и жители приготовились защищаться со стороны лагуны. Я сделал высадку в трех милях к востоку и внезапно напал на них с тыла, со стороны горы. Гарнизон был разбит и обратился в бегство, и мы овладели Имириу.

Мне бы хотелось, чтобы ни я и никто другой, кто не забыл о том, что он человек, не оказался вынужденным разрешить грабеж.

Хотя есть пространные донесения о таких преступлениях, но я думаю, что невозможно подробно рассказать о всех мерзостях и гнусностях, которые творятся в таких случаях. Ни один день моей жизни не оставил о себе такого горестного воспоминания, не вызвал такого отвращения к человеческому роду, как этот! В тот ужасный день мне стоило тяжкого и невероятного труда обуздать насилия над населением; мне пришлось для этого, пренебрегая жизнью, прибегнуть к оружию. Однако предотвратить ужасные беспорядки, вызванные разграблением имущества, я был не в состоянии. Не помогли ни авторитет начальника, ни удары, наносимые мною и несколькими офицерами, которые не поддались необузданной жадности. Не помог и умышленно распущенный слух о том, что противник возвращается с более крупными силами, чтобы возобновить бой. Если бы неприятель действительно появился (а это не было лишено вероятности, так как его заметили на близлежащих холмах), то, застав врасплох этих опьяневших и распоясавшихся людей, он бы устроил кровавое побоище. Однако противник не решился атаковать нас. Ничто не могло сдержать разнузданных грабителей. К тому же в этом селении, хотя оно и было невелико, к несчастью имелось множество всяких припасов, и особенно спиртных напитков, так как Имириу обеспечивал провиантом немало обитателей гор. Поэтому началось повальное пьянство. К тому же, я почти не знал тех, которые высадились со мной на берег: в большинстве своем это были недавно набранные и совершенно недисциплинированные люди. Если бы в этот момент на нас напало полсотни неприятельских солдат, мы бы все погибли.

Наконец, с – помощью угроз, ударов и убийств удалось посадить на суда этих сорвавшихся с цепи зверей. Погрузив несколько бочонков водки и кое-какие припасы, предназначенные для дивизии, мы вернулись в Лагуну.

Представление о том, какого сорта люди находились под моим командованием в этой экспедиции, может дать следующий эпизод.

Один немецкий сержант, очень уважаемый солдатами, был убит в Имириу. Я приказал похоронить его, но так как люди были заняты другим, а также под тем предлогом, что этот храбрец заслужил, чтобы его тело была перевезено в Лагуну и там погребено с почестями, они перенесли тело убитого на корабль.