Записки из Третьего рейха. Жизнь накануне войны глазами обычных туристов

В сельской местности дороги заполонили «потоки солдат-янки». На их военных машинах были изображены разрубленные топором немецкие каски. Повсюду одетые в обноски военной формы мальчишки продавали сувениры: пряжки ремней с надписью «Gott mit uns» («С нами Бог») и пикельхельмы – остроконечные шлемы. Молодые мужчины в серых изодранных мундирах грузили на повозки толстые уродливые репы, которые на протяжении почти всей войны были единственным продуктом, спасавшим немцев от голода. По дорогам громыхали автомобили оккупантов, а по Рейну мимо самой известной достопримечательности этих мест – скалы Лорелеи – проплывали корабли, забитые солдатами, которые распевали антинемецкие песни. «Даже сам Бедекер[19 - Карл Бедекер (1801–1859) – немецкий издатель. Основал в 1827 г. в Кобленце издательство путеводителей по различным странам. Имя Бедекера воспринималось тогда как синоним слова «путеводитель».], – прокомментировал увиденное Франк, – не ожидал такого наплыва туристов и экскурсантов, как весной 1919 г.»[20 - Franck, p. 74.].

Другой американский офицер, лейтенант Трумэн Смит, участвовавший во многих операциях Первой мировой войны и так же, как и Франк, служивший затем в Американском экспедиционном корпусе, писал об «удивительной красоте Рейна», но в то же время отмечал, что пейзаж с развалинами замков, поросшими соснами пригорками и виноградниками казался ему «темным и таинственным»[21 - 20 December 1918, Truman Smith papers (TSP), Herbert Hoover Presidential Library.].

Через несколько недель после подписания перемирия Смит отправил своей жене письмо в Новую Англию (США), в котором были такие строки: «Наверное, тебе интересно узнать все о «гуннах», что они за люди и так далее. Понять их не так-то просто. Сложно сказать, кто они такие»[22 - Ibid.]. Вскоре лейтенант назвал немцев «гордыми сфинксами», наблюдая, как быстро они снова принялись трудиться, несмотря на отсутствие подходящих условий. Смит также отметил, что, хотя немцы, судя по всему, полностью смирились с американской оккупацией, они с большим цинизмом относятся к собственной молодой республике, а также живут в «смертельном страхе перед большевизмом»[23 - Ibid., 23 December.].

Лейтенант наверняка бы согласился с наблюдением другого американца, чье имя осталось неизвестным. Путешественник писал, что «чем дольше живешь в Германии, тем больше удивляешься простоте (иногда наивной, а иногда раздражающе глупой) и дружелюбию людей». Этого американца поражала неожиданная человеческая теплота, которую он почувствовал в немцах. Одна женщина, которая жила в британском секторе оккупации в Кельне, помогла ему понять происходящее:

«До прихода англичан мы голодали. Сейчас в обращении появились деньги, а в магазинах есть продукты и даже «молочка» из Англии, Франции и Скандинавии. Многие из английских солдат и офицеров относятся к нам дружелюбно. Я сама вышла замуж за британца. У меня дома расквартировали двух британских офицеров, однажды они пригласили своих сослуживцев, и я сделала пунш. Один из гостей попробовал его и сказал, что не уедет из Кельна до тех пор, пока я не соглашусь выйти за него замуж. Вот и все»[24 - ‘The American Watch on the Rhine by an American’, Society of Friends Library, London, Friends’ Emergency War Victims Relief Committee (FEWVRC) 1914–1924, 10/3/7.].

В американском секторе оккупации с гораздо большей строгостью, нежели в британском, следили за общением с немцами и запрещали братание. Однако насаждать эти жесткие правила в реальности было довольно сложно, так как многие американские солдаты имели немецкие корни. К началу войны в США проживало около восьми миллионов американцев, родители или бабушки и дедушки которых были выходцами из Германии. Эти солдаты воевали с немецким государством, но тепло относились к населению Германии. Да и разве могли они вести себя иначе, когда немки стирали их одежду и пекли им печенье, словно родные матери? А что касается девушек, как точно подметил Смит, «обычному солдату совершенно все равно, как ее величать: фройляйн или мадемуазель. Он просто хочет вскружить ей голову и потом вернуться домой»[25 - Truman Smith to his wife Kay, 20 December 1918, TSP.].

Между победителями и побежденными сложились сложные отношения, которыми восхищалась Виолетта Маркхам, убежденная сторонница либерализма и внучка архитектора и садовника сэра Джозефа Пакстона. В июле 1919 г. она вместе с мужем-полковником прибыла в расположение британских войск в Кельне. Ее поразили «вежливость и хорошее отношение немцев», среди которых англичане жили, словно завоеватели. Маркхам спрашивала себя: «Как могут эти люди, по крайней мере внешне, не проявлять никакого недовольства теми, кто их победил?»[26 - Markham, pp. 15–16.] Женщина также не могла понять, почему многие «фрицы» приходили на различные военные мероприятия англичан на площадь Домплац, где «с мрачным и непокорным видом» возвышался собор, тонувший в море камуфляжа. «Разве можно себе представить, – писала она, – чтобы на военный парад немецких войск около Букингемского дворца пришли толпы жителей Лондона?» Холодным ноябрьским днем 1919 г., в первую годовщину подписания перемирия, Маркхам наблюдала, как на ступеньки собора поднялись горнисты и в тишине, «нарушаемой лишь стонами ветра», прозвучал сигнал отбоя[27 - Ibid., pp. 56–57.].

Маркхам и ее муж жили в доме со всеми удобствами (в нем, как и во многих других домах Кельна, имелось центральное отопление). Постепенно их отношения с хозяйкой становились все более дружескими, а с прислугой, напротив, не складывались. «Кухарка Гертруда сама респектабельность и ходячая добродетель, – писала Маркхам. – Но при этом люто ненавидит англичан и часто спорит с солдатскими слугами»[28 - Ibid., p. 71.]. Вполне возможно, что такое отношение к британцам, как у Гертруды, было гораздо более распространенно среди немцев, чем Маркхам готова была признать. Писательница Винифред Холтби ничуть не сомневалась в этом. В письме своей подруге Вере Бриттен она призналась, что Кельн произвел на нее «душераздирающее впечатление»:

«По всему городу маршируют веселые, дружелюбные и безответственные британские солдаты. Их столовые расположены в лучших отелях и в прекрасном здании у Рейна. На дверях этих заведений висят объявления «Немцам вход воспрещен». Питаются солдаты за счет налогов, которые платят жители Германии. Под ярко освещенными окнами этих столовых собираются немецкие дети и смотрят, как солдаты пожирают бифштексы. Я никогда не видела ничего более вульгарного»[29 - Alice Holtby and J. McWilliam (eds.), Winifred Holtby: Letters to a Friend (London: Collins, 1937), p. 280.].

* * *

Вскоре после окончания войны многие военнослужащие вроде Франка и Смита осознали, что предпочитают Германию Франции. Помимо того, что в Германии города были чище, люди исполнительнее, а водопроводная система работала лучше, радовали солдат и более низкие цены. По словам Смита, в Германии не складывалось ощущение, что «тебя грабят»[30 - Truman Smith to his wife Kay.]. Вот что лейтенант писал в марте 1919 г. своей свекрови:

«Мне кажется, большинство американских солдат покидает Францию с чувством ненависти и презрения. Им не нравится отношение французов к деньгам, и они почти все время чувствовали себя во Франции некомфортно. Американцы видят, что их постоянно обманывают. То, что во Франции стоят разрушенные церкви и города, мгновенно забывается, когда француз пытается содрать с тебя 15 франков за носовой платок. При этом в Германии американцам не приходится переплачивать, даже когда военный контроль ослаблен»[31 - Truman Smith to his mother-in-law, 16 March 1919.].

Учитывая то, что Франция сильно пострадала из-за Германии, это любопытное, однако далеко не единственное заявление такого толка. Антифранцузские настроения прослеживаются в записях многих путешественников самых разных социальных слоев и политических взглядов.

В письмах Смита отражено восхищение офицера немецкой эффективностью: «Здесь очень мало очарования Старого света. Такое ощущение, что немцы – энергичная и суровая нация, когда-то высокомерная и властная, а теперь сбитая с толку и пытающаяся справиться с анархией»[32 - Truman Smith to his wife Kay, 14 February 1919.]. Германия, возможно, разбита поражением, продолжал Смит, «но у страны есть энергия и жизненные силы»[33 - Ibid., 23 December 1918.]. Бесспорно, эти наблюдения были верны в отношении оккупированной союзниками Рейнской области, но в остальной части Германии люди жили не так благополучно, в чем убедился Гарри Франк.

Его томила служба в рядах американского экспедиционного корпуса, и он очень хотел сбросить военную форму и попутешествовать по стране самостоятельно. После того, как Франк получил соответствующее разрешение, выяснилось, что въехать на неоккупированную часть территории Германии не так-то просто. Благодаря счастливому стечению обстоятельств и собственной хитрости Франк прибыл в Берлин на поезде из Голландии. Одетый в плохо сидящий на нем голландский костюм, он стоял на перроне Анхальтского вокзала. Франку не терпелось начать исследовать город. Вид Анхальтского вокзала с арками, напоминавшими об архитектуре соборов, и парящими сводами впечатлил писателя. Он почувствовал мощь и непоколебимость великого города.

Последний раз Франк посещал Берлин десять лет назад. Ему показалось, что столица Германии мало изменилась за время его отсутствия. Конечно, здание Рейхстага предстало перед ним «безмолвным и холодным», а дворцы кайзера выглядели как «заброшенные склады», но массивные статуи представителей династии Гогенцоллернов все так же стояли вдоль Аллеи Победы в парке Тиргартен. В магазинах продавали все необходимое, жители были хорошо одеты, а увеселительные заведения не знали отбоя от клиентов[34 - Franck, p. 114.].

Франк оказался далеко не единственным путешественником, которого поразил этот внешний лоск. Однако на самом деле благополучие было мнимым. Министр обороны Веймарской республики Густав Носке (работавший в свое время мясником) объяснял подполковнику Уильяму Стюарту Родди, что внешнее процветание обманчиво, как «обманчив румянец пациента, который на самом деле умирает от чахотки»[35 - Stewart Roddie to Lord Stamfordhaven, 30 January 1920, Parliamentary Archives, Lloyd George papers, F/29/4/6.].

Военное министерство Великобритании отправило Стюарта Родди в Берлин, чтобы определить состояние, в котором находилась Германия. Родди свободно говорил по-немецки (он учился в Саксонии), любил немцев и их культуру и поэтому оказался идеальным человеком для выполнения поставленного задания. «Мы исследовали все стороны жизни для того, чтобы составить многоплановую непредвзятую картину происходящего, – писал он. – Везде к нам относились вежливо и с пониманием».

Стюарт Родди провел в Германии семь лет, выполняя различные поручения британского Военного министерства. Вот как он отзывался об этом времени: «Любопытный факт: несмотря на род моей деятельности и то, что немцы имели полное право презирать и ненавидеть меня, я не припомню ни одного случая, когда со мной обошлись грубо или оскорбительно. Сложности действительно были. Случалось, что люди пытались препятствовать выполнению моей работы. Я сталкивался с глупостью. Но никогда – с раболепием или невежливостью»[36 - Stewart Roddie, pp. 22–23.].

Франка тоже удивило, насколько толерантно жители Берлина относились к оккупантам. Солдаты союзных войск могли свободно гулять по городу и не волноваться за свою безопасность. «Американцы чувствовали себя на Унтер-ден-Линден так же спокойно, как если бы они прогуливались по главной улице в Де-Мойне», – писал Франк.

Тем не менее уже тогда начали набирать силу антикоммунистические и антисемитские настроения, которые стали определяющими факторами внутренней политики Германии в межвоенные годы. Повсеместно на стенах были расклеены яркие кричащие плакаты, предупреждавшие об ужасах, которые принесет с собой большевизм. Плакаты призывали добровольцев и фонды «остановить угрозу, которая уже стучится в восточные ворота Отечества».

Жители Берлина прекрасно помнили кровавое восстание спартаковцев, поэтому подобные призывы находили отклик в их сердцах. Стюарт Родди прибыл на Потсдамский вокзал Берлина в самый разгар этого события: «Выйдя на перрон, я услышал звуки пулеметных очередей, раздававшиеся где-то совсем поблизости, и даже засомневался на мгновение, стоило ли мне покидать вагон»[37 - Ibid., p. 1.]. Водитель такси сообщил Родди, что стрелявший с Брандербургских ворот человек был «одним из ирландцев Роджера Кейсмента»[38 - Роджер Дэвид Кейсмент (1864–1916) – британский дипломат, затем деятель ирландского национально-освободительного движения. Повешен после Пасхального восстания в Ирландии. Прим. пер.], который приехал в Берлин, чтобы сражаться против Красной Армии[39 - Дело в том, что немцы во время войны поддерживали борьбу ирландцев за независимость (они ее обрели в 1921 г.), чему препятствием была Великобритания. Во Вторую мировую войну ирландские националисты также симпатизировали Германии, нацисты отвечали им тем же.].

После того, как в мае 1919 г. стали известны условия Версальского договора, Франк заметил, что тексты плакатов стали еще больше наполнены злобой и яростью:

Пятьдесят месяцев мы, не жалея себя, храбро воевали на фронте, и нашу армию никто не смог победить. Сейчас мы вернулись домой, бесчестно преданные дезертирами и бунтовщиками. Мы надеялись на то, что Германия стала свободной и страной управляет выбранное народом правительство. А что же нам предложили на самом деле?

ОТКРОЙТЕ ГЛАЗА!

ТОВАРИЩИ, ВЫ ЖЕ ЗНАЕТЕ, КТО СОСЕТ НАШУ КРОВЬ!

ТОВАРИЩИ, КТО ПОШЕЛ НА ФРОНТ ДОБРОВОЛЬЦЕМ?

КТО МЕСИЛ ГРЯЗЬ В ОКОПАХ? МЫ!

КТО ПОЛУЧАЛ РАЗРЕШЕНИЕ НЕСТИ ВОЕННУЮ СЛУЖБУ ДОМА?

ЕВРЕИ!

КТО ОТСИЖИВАЛСЯ В УЮТНЫХ КАБИНЕТАХ И СТОЛОВЫХ?

КАКИЕ ВРАЧИ СПАСАЛИ ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ СВОЕЙ НАЦИОНАЛЬНОСТИ ОТ ОКОПОВ?

КТО ВСЕГДА ПРИЗНАВАЛ НАС ГОДНЫМИ К СЛУЖБЕ, ХОТЯ НА НАС УЖЕ НЕ БЫЛО ЖИВОГО МЕСТА?

Товарищи, мы, как свободные люди, желаем, чтобы нами управляли представители нашей расы! Национальное собрание должно провести в правительство людей НАШЕЙ крови и НАШЕГО мировоззрения!

ГЕРМАНИЯ ДЛЯ НЕМЦЕВ!

Помимо плакатов, которые встречались на каждом шагу, Франк также обратил внимание на объявления в газетах, свидетельствовавшие о том, что в стране процветала бартерная экономика: «Меняю яловые сапоги на таксу с хорошей родословной» или «Меняю четыре классических мужских рубашки на блузу и джемпер для рабочего»[40 - Franck, pp. 115, 130, 132–133.].

Очень быстро Франк и Стюарт Робби поняли, что на самом деле жителей Берлина в 1919 г. волновало только одно – продукты питания. Практически любой разговор немцев, за исключением спекулянтов и очень богатых людей, быстро переходил на эту тему. Немцы голодали по всей Германии, но наиболее плачевной была ситуация в Берлине. Несмотря на обилие плакатов, предостерегавших немцев от переезда в Берлин, власти не могли остановить бесконечный поток людей, которые искали работу.

До официального подписания Версальского договора союзники продолжали блокаду Германии, начавшуюся еще в 1914 г. Такое поведение победителей вызывало непонимание и чувство злобы у немцев.

Когда Франк пересекал голландско-немецкую границу, он стал свидетелем того, как голландские таможенники искали у немцев спрятанные продукты. У одной бедной женщины они конфисковали весьма скромный обед. Эта женщина сидела, сгорбившись, в углу вагона и тихо плакала, а двое мужчин, как только поезд пересек немецкую границу, спокойно достали продуктовую контрабанду. Один из них вынул из штанины батон колбасы, а другой вытащил небольшую коробочку, в которой лежали тонко нарезанные пластинки мыла размером не больше визитной карточки. «Владелец мыла начал предлагать несколько пластинок своему соседу, который отказывался, утверждая, что не может принять такой щедрый дар. Владелец мыла, однако, настоял на своем. Его сосед низко поклонился и в знак благодарности два раза приподнял шляпу, после чего аккуратно убрал драгоценные, тонкие пластинки мыла в свои бумаги»[41 - Ibid., p. 102.].

Иностранцы легко узнавали жителей Берлина по выступающим скулам, желтоватому цвету лица и свободной одежде. Голодали не только бедняки, но и представители среднего класса. Стюарт Робби писал, что рыночные площади превратились в общественные кухни, где ежедневно кормили тысячи людей из всех слоев общества: «Голод уравнивает всех. Старьевщик стоит бок о бок с профессором. Какое необычное зрелище: оба жалкие, истощенные, несчастные и дрожащие»[42 - Stewart Roddie, p. 20.].

Жители Берлина больше не говорили друг другу: «Что ж ты так похудел!» Франк заметил, что среди школьников ему не встретилось хотя бы «парочки розовощеких ребят. Румяными были только те дети, которые недавно приехали из сельской местности. Их лица светились, словно полная луна, в окружении серого тумана мертвенно-бледных лиц других ребят». Продуктовый вопрос стоял настолько остро, что в театрах перестали показывать сцены, связанные с приемом пищи. Люди опасались, что в противном случае «любая, даже самая смешная комедия превратится в мелодраму и вызовет у зрителя слезы»[43 - Ibid., pp. 138, 139.].

Франку совсем не понравился пахнувший плесенью «военный» хлеб, «состоявший наполовину из грязи, наполовину из опилок. Он был тяжелее и чернее кирпича-сырца». «Тем не менее, начиная с 1915 г., немецкий народ питался почти исключительно этой адской субстанцией. Неудивительно, что в конце концов им это надоело!»[44 - Franck, p. 19.] – размышлял писатель.

Вкус такого хлеба не улучшало ни желе из репы, ни заменитель джема. Поскольку в пище содержалось крайне мало полезных для организма веществ, люди слабели и производительность их труда снижалась. Впрочем, практически все товары от веревки до резины, от рубашек до мыла превратились лишь в жалкое подобие реальных вещей. Магазины были наполнены подделками, порой гениальными, но чаще всего бесполезными. Газеты писали, что Германия стала нацией суррогата.

Но помощь была не за горами. В пасхальное воскресенье 1919 г. в Берлин пропустили два грузовика, которые везли неслыханные богатства – одеяла, говядину, сгущенное молоко, какао, подгузники и ночные рубашки. К каждой посылке прилагалась записка со словами: «Подарок любви голодным детям и их бедным матерям от Общества друзей из Англии, а также их сторонников»[45 - The Friend, 2 May 1919.].

Через три месяца, 5 июля, в Берлин прибыли четыре «довольно растерянных» английских квакера (двое мужчин и две женщины). Их никто не ждал, и им некуда было идти. Квакеры стояли на платформе у Анхальтского вокзала и не осмеливались подходить к людям, поскольку боялись привлечь к себе слишком много внимания[46 - Joan Mary Fry, In Downcast Germany (London: James Clarke, 1944), p. 13.]. Но пути Господни неисповедимы, и в тот вечер англичане оказались в роскошном особняке бывшего немецкого посла в Лондоне князя Лихновского.

Самой известной из четверки квакеров была Джоан Фрай. Ее брат Роджер Фрай входил в Блумсберийский кружок[47 - Объединение британских интеллектуалов, среди которых был известный философ Бертран Рассел, писательница Вирджиния Вулф, выступавшее против викторианского ханжества, за большую открытость и свободу.] и близко общался с княгиней Лихновской. Поэтому квакеры первым делом собрались в одной из роскошных спален княгини. До сорокапятилетнего возраста Джоан никогда не выходила из дома без сопровождения и ни разу не бывала в театре (восемь поколений ее предков по линии отца и матери были квакерами), но она приехала в Германию с благородной целью – смягчить вызванные блокадой союзников страдания немецкого народа и оказать ему поддержку.

Бесспорно, такие иностранцы, как Франк, Смит, Фрай и Родди, отправились в Германию в непростое время. Но им удалось побывать в неоккупированной части страны и получить уникальный опыт. Они увидели гордых и трудолюбивых людей, которые стоически переносили выпавшие на их долю трудности и принимали свою судьбу.

2. Обостряющаяся боль

Квакеры не теряли времени. В течение нескольких дней после приезда они устроили в больнице пикник, на котором угощали берлинцев такими деликатесами, как «сухое молоко «Glaxo» от Красного Креста, куриное жиле от мисс Плейн и виноград от компании «Dorothy Perkins». «Было приятно намазывать на толстый ломтик хлеба с маргарином густой слой патоки», – вспоминал один из коллег Фрай[48 - The Friend, 8 August 1919.]. В Берлин также прибыла более многочисленная делегация американских квакеров и начала программу «Детское питание», которую поддерживал Герберт Гувер. Максимальное количество детей, получавших питание по этой программе, достигало 1,75 миллиона человек.

Фрай с коллегами не стали долго задерживаться в Берлине. 28 июля 1919 г., всего через месяц после подписания Версальского договора, Джоан написала родственникам письмо, в котором рассказывала о поездке в Эссен и Дюссельдорф. Квакеры отправились туда, чтобы разобраться с проблемой нехватки угля. «Мы с удручающей регулярностью сталкиваемся на каждом шагу с дефицитом угля», – сообщала Фрай своим близким. Битком забитые поезда, на которых квакеры путешествовали по стране, часто останавливались и часами не могли тронуться с места, поскольку отсутствовало топливо. «А чего вы ожидали? – спросил Фрай начальник одной станции. – Французы и англичане отняли у нас уголь, мы не можем управлять поездами»[49 - 2 August 1919, Society of Friends Library, Relief Mission Germany, Joan M. Fry, FEWVRC/Missions/10/1/6/7.].