Наше вечное вчера

– Только не говори, что твой кумир – твой старший брат.

– Скорей, анти-кумир.

– Не хочешь быть похожим на него? – хихикаю я, принимаясь за сэндвич.

– Он же придурок, кто хочет быть придурком?

– Девчонки любят придурков.

– И ты тоже? – фыркает он.

– Нет.

– Тогда, у меня есть шансы, – улыбается Эйден, поднимаясь из-за стола.

Он убирает тарелку в посудомойку, и я замечаю, как спешно братец натягивает обувь. Повернув бейсболку козырьком назад, Эйден криком уведомляет:

– Я ушёл! – и выходит за дверь, предварительно сказав мне: – Пока, Мэди.

Устремляюсь к окну и у тропинки, вижу машину, в которую Эйден запрыгивает чуть ли не с разбега, и она тут же исчезает с глаз. Мой тринадцатилетний брат крутится со старшеклассниками? Вот это новости.

– Ты идёшь? – спрашивает голос папы, который застыл в пороге.

– Что? Уже всё? – улыбаюсь я, смотря на него. – Ты точно стареешь.

– Ещё слово, и ты пойдёшь переодеваться в то, что понравится мне.

Смеюсь, собирая тарелки со стола и убираю их к той, что принадлежала Эйдену.

– Оставь сегодня кого-нибудь в живых, умоляю, – усмехается папа, когда мама проходит мимо него в новой блузке и вытаскивает из шкафа туфли. Мои любимые туфли. Я продам душу, пообещаю всё на свете, если она отдаст их мне.

– Очень смешно, Картер, я умею водить.

– С Божьей помощью.

– У тебя точно ПМС, – улыбаюсь я, проходя мимо него.

– Кофта, Мэдисон! – с толикой настойчивости, требует он.

– Ага, – киваю я, открывая дверь и выходя за порог дома. – Пока, мам.

– До вечера, – с улыбкой, говорит она.

Направляюсь к машине и, подойдя к ней, дёргаю за ручку, которая не собирается открываться, из-за чего поворачиваюсь в сторону папы, который с усмешкой смотрит на меня.

– Она не поедет, пока я не увижу кофту.

– Отлично, – смеюсь я, обращаясь к маме, которая уже подошла к своей машине: – Мам, подвезёшь?

– Хорошо, – улыбается она, на что папа закатывает глаза и жмёт на брелок.

– Не хватало, чтобы эта колесница стала ещё опасней. Садись.

Показываю ему язык и довольно улыбаюсь.

Папа не спешит что-то выяснять, заваливать меня вопросами, говорить воодушевляющие слова, которые должны вдохнуть в меня жизнь и мотивировать на предстоящий учебный год. Он прибавляет музыку и выезжает на дорогу, отбивая большими пальцами ритм мелодии на руле. Кресло вибрирует благодаря басам, но мне нравится не создавать иллюзии и не начинать бесполезные диалоги, которые якобы сделают из нас близких друзей или семью года. Конечно, мы семья и достаточно близки, но Эйден был прав, его лучшая подружка в виде моего брата живёт отдельно. Они наверняка понимают друг друга лучше, чем мы. Где-то я папина дочка, но в основном взяла от родителей поровну.

Мне нравится, что Мэйс взял от него много внешних данных. Если сравнить их в молодости, то это будет практически одно лицо, и, если верить маме, характеры тоже. Волосы цветом горького шоколада, которые у каждого из нас, взъерошены и вносят в его внешность некое юношеское обаяние, хотя, глупо отрицать, что его нет сейчас. Стыдно признавать, но да, я бы тоже могла влюбиться в такого, если бы оказалась на месте мамы. Она, конечно, сколько угодно может говорить, что не любит его, но глаза никогда не обманывают.

На губах папы начинает играть улыбка, и я инстинктивно улыбаюсь тоже.

– О, ну давай прекращай, это любимое занятие твоей мамы.

– Что? – интересуюсь я.

– Пялиться на меня.

– Я не пялилась. Я запоминаю тебя.

– Я не собираюсь помирать.

– Ничто не вечно.

– Но не тогда, когда дело касается моей невероятной красоты.

Начинаю хихикать над его самовлюблённостью. Господи, до чего сильно Мэйс похож на него. Они оба до тошноты тщеславны. Я даже не могу сказать, кто больше.

– Ты ужасно самовлюбленный, как и Мэйс.

– Это Мэйс такой же, как я, – исправляет папа.

– Какая разница?

– Я был первым.

– Считай, что уже нет.

– Дёргай из моей машины, – смеётся он, затормозив на парковке.

Продолжая смеяться, ногами нахожу ровную поверхность и высоко задираю нос, горделиво выпрямив спину.

– Домой можешь не возвращаться. Подумай над своим поведением и внешним видом, Мэдисон, мы всё-таки не в логове сутенера.

С этими словами, папа сам закрывает дверцу с моей стороны и продолжает движение дальше, пока я смотрю ему вслед. Я всё ещё не понимаю, что не так с моим внешним видом. На мне лифчик, топ закрывает живот, он даже заправлен в джинсы и прячет грудь, открытыми остаются только плечи. Хотя, ладно, чуть-чуть видна ложбинка, но только чуть-чуть. Он ужасно скучный и придирчивый, когда дело касается меня или мамы, а вот если Эйден или Мэйс предпочтут стать нудистами не только на пляже, но и в повседневной жизни, отсалютует каждому пять. Мой отец сплошной комок неразберихи.

Я не думала, что за время каникул в университете что-то изменится, разве что помещение разбавят новые лица. Первый месяц, в воздухе царит гормональный всплеск, который сопровождается возвышенным тестостероном. Парни потирают ладони, как мухи на варенье, выслеживая каждую симпатичную первокурсницу. Они плетут сети, чтобы какая-то из поступивших попала в них, но вся ирония ситуации в том, что им ничего не нужно делать. Обычно все, кто отлучился от родительского дома и контроля, желают только одного: отрыва. Полного. Безумного. Сумасшедшего. Они хотят попробовать всё, начиная с секса, завершая противозаконными веществами. Чаще всего это завершается банальным: «Я ничего не помню», хотя, бывает хуже. Об этом хуже – я не хочу думать, версий целая уйма. В прошлом году одну девочку увозили на скорой, пока медсестра держала рядом с её головой ведёрко. Теперь её прозвище тошнотик. Не могу сказать, что являюсь исключением, конечно, моё безумие не пускалось во все тяжкие, я продолжаю жить в Нью-Йорке, как делаю это с рождения, но не отказывала себе в посещении вечеринок. И сейчас не отказываю. К счастью и сожалению, у меня есть брат, который бдит за каждым шагом, который делаю; за каждым стаканом, что появляется в моей руке; за каждым парнем, что увивается следом. Он следит за всем. Он везде и нигде сразу. И я не виню его за это. Наверно, на его месте, делала то же самое. По спине пробегает холодок и волна неприятных мурашек, стоит только возвратиться в прошлое.

Стараюсь настроить и вернуть сознание на приятный утренний лад. Больше этого не повторится.