Игра на грани фола

– Бинго, папа! – киваю я. – Он не спросил моего имени и не попросил номер. Скажите мне, что я должна делать в таком случае?

– Мне совершенно не нравятся ваши планы, – мама багровеет, на фоне красного оттенка её русые волосы становятся ярче. Она обращается к папе: – Ты должен прекратить втягивать в это нашу дочь, как тебе вообще пришло в голову такое?

– Я сама соглашаюсь. Это помогает совершенствовать навыки.

– Какие навыки, Виктория? Ты морочишь голову парням, вступаешь с ними в отношения… ох, откуда мне вообще знать, насколько далеко ты заходишь!

– Не дальше флирта, – сообщаю я. – Я никогда не подводила твоё доверие и сейчас ничего не изменилось.

– Тебе всего лишь семнадцать!

– Если они верят, значит, из меня получается неплохая актриса, – улыбаюсь я.

– Вздор! – выпаливает она, после чего покидает кухню. Конечно, я пойду и снова буду объясняться, что всё безобидно, никто на самом деле не страдает и даже не думает об этом. Парни любят играть, и я даю им это, не заходя дальше положенного.

Как и предполагалось, тем вечером я снова занималась тем, что заверяла маму в неповинности отца. Иногда задаюсь вопросом, зачем в действительности это делаю, ведь порой чувствую некую обязанность. Каждый раз приходится напоминать себе, что всё ради своего же блага. Во-первых, помогает доказать, что парни и в самом деле дружат только с одной половиной мозга, кстати, некоторые и с ней не могут найти контакты. Во-вторых, толика самоуверенности не помешает, это абсолютно безобидно, я никогда не унижаю и, тем самым, не поднимаю себя выше. В-третьих, актёрство – моя страсть, я даже научилась пускать слезу там, где следует. Они рассказывают сказки мне – я рассказываю сказки им. Может быть, мы оба делаем вид, будто бы верим в то самое «навсегда».

Никаких навсегда в семнадцать – вот, что является реальной правдой. Люди взрослеют и меняются, со временем, они отдаляются. Так уж и быть, есть исключения. Мне нравится подходить к любви с точки зрения обдуманности и осознанности. Любовь – это химическая реакция, где участие принимают гормоны и вырабатываемые организмом вещества. Ничего романтичного в реальности нет.

Когда переступаю порог актового зала, нахожу кучку знакомых лиц в толпе. Они скопились и едва не садятся на шеи друг друга. Любопытство тут как тут, поэтому тоже увеличиваю шаг и останавливаюсь за спиной Одри.

– Что там? – спрашиваю у бестии, которая играет Джульетту.

Её янтарные глаза находят меня за спиной, и улыбка озаряет лицо.

– Я уже не уверена, что хочу играть Джульетту, – говорит она, качнув головой, благодаря чему тёмно-русые волосы падаю с плеч, каскадом раскинувшись за спиной. – Только посмотри на своё платье, оно просто… ВАУ!

– Для начала скажи, моя грудь случайно не вывалится в вашем склепе и не осквернит светлое чувство?

Одри начинает озорно хихикать и неприлично лапать мою грудь. Не будь моей подругой, голова этой девушки могла валяться в корзинке после отсечения уже в ту секунду, как подобная идея пришла к мозгу.

– Ни в чём себе не отказывай, – подначиваю её, но в голосе слышны нотки сарказма.

Парни присвистывают и улюлюкают, поворачиваю голову в их сторону.

– Извращенцы.

– Вы лапаете сиськи друг друга, а извращенцы мы? – возражает Тим Хамфри.

Шлепаю по руке Одри, и она обиженно выставляет нижнюю губу. Хамфри предпочитаю игнорировать. Какой толк вступать в полемику с придурком?

Я быстрым взглядом откидываю всех присутствующих и заглядываю вглубь созданного ими круга.

Платья, платья и ещё раз платья. Роскошные платья. Идея Луизы изначально была заманчивой. Тратиться на одноразовый спектакль затратно, но вот идея с арендой костюмов всегда выручает. И эти костюмы прекрасны. Но, когда взгляд находит позорную вещицу, начинаю посмеиваться, бросив взгляд на парней.

– Лосины просто великолепны, – издеваюсь над ними. – Сплю и вижу их на ваших ножках.

Кислые мины на лицах парней показывают всю радость предстоящего перевоплощения. Я не посещаю театры оперы и балета, где мужчины сплошь и поголовно рассекают коридоры в подобных вещицах, поэтому боюсь не вовремя рассмеяться.

– Вы должны репетировать в них как можно чаще.

Остин фыркает.

– Я не надену эту хрень!

– Тогда брей ноги, чтобы казалось, что на тебе телесные колготки.

Судя по выражению, хуже лосин может быть только бритье.

– Если от вас потребуют прикрыться листочком, вы сделаете это, конечно, при желании работать в театре или киностудии. В другом случае, офис ждёт вас.

В зале появляется мистер Мюррей. Его длинные ноги моментально сокращают расстояние от входа до нас и останавливают мужчину около меня. Он обводит толпу проницательным взглядом. Его карие глаза не упускают ничего.

– Никаких лосин, – сообщает он.

Все девочки издают разочарованный стон, мужская половина голосит радостные. Я не знаю, радоваться или огорчаться. С одной стороны, было бы весело и правдоподобно, с другой – весь зал скорей всего будет стоять на ушах, а парням до смерти будут напоминать этот день.

– Но один раз попробуем, – добавляет мистер Мюррей. – Как мы видим, многие известные актёры перевоплощаются в женщин. Кто-то придерживается мнения, что, не попробовав себя в роли противоположного пола, и вовсе не может считаться актером. Есть вещи хуже каких-то лосин.

– А мужчины раньше красили губы? – интересуется Рита. Она поднимает руки в знак капитуляции и улыбается: – Чисто ради интереса.

– Бывало и такое, – кивает мистер Мюррей и мы смеёмся над парнями. Такое точно незабываемо. – Мужчины из высших сословий наносили на лицо густые румяна круглой или треугольной формы и красили губы розовой или красной помадой. Если смотрите фильмы или, ладно уж, читает книги, знаете, что и парики носили. Множество причин для их использования.

Следующие пятнадцать минут мы получаем тексты и одежду. В конечном счёте, девочки уговаривают мистера Мюррея надеть костюмы на репетиции, чтобы вжиться в роль с самого начала. Брехня. Они просто хотят примерки, мы всё-таки девушки и падки на красивое.

Мое платье насыщенным сиреневым оттенком когда-то требовало ношения корсета, к счастью, мы давно не в шестнадцатом веке, и сейчас достаточно обычного лифчика без лямок и трусиков. Бархатная ткань плавно переходит в искусственный шёлк с причудливым орнаментом от локтя. U-образный разрез открывает ключицы и шею, мне нравится, что грудь остаётся закрытой, никакой ложбинки. По центру имеется широкий разрез, посередине которого вшили ткань другим оттенком и эта часть с тем же орнаментом и тканью, что на руках. Я не чувствую себя принцессой, они такое не носят. Я ощущаю себя одной из придворных дам, которые купаются в роскоши без титулов. На шее обычно носили дорогие украшения, которые буквально оттягивали её вниз, как и мочки ушей, но так мучиться ради роли в школьной пьесе я пока не согласна.

Одри возникает за спиной и смотрит на наши отражения с ослепительной улыбкой на губах. Её пудровое платье ничем не уступает моему, хотя не такое пышное. Оно приталенное, но не скрывает округлые формы, а лишь подчеркивает, что они намного привлекательней какой-то вещицы.

Её тёмные идеальные брови на секунду встречаются на переносице, после чего руки собирают мои волосы и за минуту создают подобие прически на затылке. Я выпрямляюсь и вытягиваю шею.

– Какой-нибудь из этих придурков обязательно захочет помять твоё платье после спектакля.

– Ты омерзительна, – фыркнув, смеюсь я.

Она собирает ткань платья в области бёдер и начинает вальсировать вокруг меня, напевая какую-то мелодию. Сумасшедшая.

– Мы будем целовать одного и того же парня! – распевает она.

– Какая удача, – улыбаясь, иронизирую в ответ.

Одри подхватывает мобильник и включает песню Sunrise группы The Afters. Она знает мою слабость. Спустя секунду она переплетает пальцы с моими и мы, смеясь, кружимся в танце, распевая припев, что есть мочи без зазрения совести и забывая, где находимся.

Роскошные платья из шестнадцатого века.

Женская раздевалка.

Другие девочки.