– Хочу забыть этот вечер…
– Утром будешь думать только о боли в висках.
– Трэвис?
Я свожу брови, потому что слышать своё имя из её уст с мягкостью и нежностью – из разряда новенького.
Мне приходится обернуться, чтобы убедиться и поверить собственным ушам.
– М?
– Спасибо, – говорит она с закрытыми глазами, а следом они распахиваются: – Останови!
Она прижимает ладони ко рту и пытается подняться.
– О, черт! – резко выворачиваю руль в направлении тротуара и вылетаю из машины, помогая ей выбраться наружу.
Уже через пару секунд я, как самый святой из приспешников Иисуса с нимбом над головой, оказываю помощь чьей-то пьяной заднице. Задница, кстати, роскошная.
Вот же гребаный прикол! Я в каком-то из районов Нью-Йорка, держу дрожащее тело Одри над мусорным баком, к слову, из которого воняет так, что позавидуют тухлые яйца, и всё ещё думаю, что она – лучшее, что было в моей жизни. У судьбы извращённое чувство юмора, как и у моей души.
Люди, находящиеся вблизи и проходящие мимо, таращится на нас, как на отбросов общества. Меня это раздражает.
– Следующей в этом баке будет твоя башка! – рявкаю я, и парочка имбецлов тут же отворачивается, а я переключаюсь на Одри, которая притихла, как и её желудок.
Убираю прилипшие локоны с щёк, её тело разит жаром.
– Ты как?
– Хочу напиться, чтобы ничего из сегодня никогда не вспомнить завтра.
Она вздрагивает и уже вот-вот ладонями припадает к краям бака.
– Черт, детка! – вырывается раньше, чем могу подумать.
Одри балансирует и не дотрагивается до самого грязного, что только можно вообразить. Черт знает, какую жизнь прожил этот бак, кто помочился или вывернул органы на его дно. Но настоящая удача, что Одри не услышала или не придала значение ласкательному от меня в свою сторону, это могло быть гвоздём в крышку гроба.
Я делаю шаг назад вместе с ней.
– Говори, если опять затошнит, – предупреждаю её. – И не трогай его руками.
Одри слабо кивает и вытирает лицо тыльной стороной кисти. Из меня снова вырывается вздох. Прямо-таки вечер мечты, лучше не придумаешь.
Я снимаю любимую ветровку и отдаю на растерзание Одри, которую подталкиваю в обратном направлении и усаживаю в машину.
Ты должен запомнить это, Иисус, если существуешь. Моё место в раю.
– У меня нет салфеток.
– Ещё бы ты рукоблудничал в машине, боишься чехлы замарать, – бубнит она, уронив голову на спинку и прижимаясь щекой к холодному кожаному материалу.
Я усмехаюсь.
– Мой интерес к руке исчез в пятнадцать.
– Сожалею той неудачнице. Иногда отстойно быть первой.
Мне не удаётся сдержать смех. Я слегка бью ладонью по крыше машины и качаю головой.
Моя неудачница прямо передо мной. Какая высококлассная ирония.
– Вижу, тебе лучше, – замечаю я. – Покупать с пенкой в ванной кампуса?
– Если только наполнишь её серной кислотой и купишь бутылку водки, чтобы забыть ещё и это.
– Кто бы мог подумать, ты уговариваешь меня напиться с тобой в ванной, Брукс. Что будет дальше? Подберём имена нашим детям?
– У предложения истёк срок годности.
Я снова смеюсь.
Бьет меня моим же оружием. Ай, как больно.
Помогаю вернуться в лежачее положение и наблюдаю, как она сворачивается калачиком, на этот раз пряча лицо за сложенными руками.
– Мне не нравится, что ты такой милый. Прекращай. Я никогда не поверю в твоё благородство.
– Отлично. Тогда могу напомнить: тебя только что вырвало в мусорный бак на одной из улиц Нью-Йорка, и при этом, ты проскакала по асфальту босиком, так что твои ноги собрали кучу дерьма.
– Ты невероятный мудак.
– Стараюсь быть лучшим для тебя.
За путь, проделанный до дома, в машине стояла гробовая тишина, которую нарушало сопение Одри. А вот теперь вполне возможно, что она уснула. Я готов поверить на восемьдесят процентов. Остальные двадцать вроде натянутых, как гитарная струна, нервов. Никогда не смогу с ней расслабиться до последней капли.
Я останавливаюсь на подъездной дорожке и покидаю салон, лишний раз убеждаясь в правоте, когда открываю дверцу и Одри никак не реагирует. Она вырубилась, в чём одновременно плюс и минус.
Подхватываю её туфли, сумку, куда сую мобильник и следом в моих руках оказывается та же пьяная задница. Уровень любителя маньяка-грабителя: трахни-обворуй-вали. Самый простой из вариантов остаться инкогнито.
В доме темно и тихо, что не может ни радовать.
Я поднимаюсь по лестнице и направляюсь к своей спальне, потому что и тут не остаётся вариантов. Мало ли, кому из соседей приспичит вернуться с кем-то и ввалиться в свободную спальню, а не личную. На самом деле, мне глубоко плевать, увидит ли её кто-то в моей кровати или соседней спальне, потому что в доме только мы и это уже сам по себе апогей. Не надо гадать и долго думать, заморачиваться над ходом событий в которые никто и никогда не поверит. Но внутри отзывается до сегодняшнего дня незнакомое чувство, что-то вроде совести или сочувствия. Это неважно для меня. Это важно для Одри. Я переступаю через себя и ухожу на второй план. Некоторые сильно парятся над мелочами, на которые стоит плюнуть.
Оставляю её на кровати и ухожу за водой.
Кто бы мог подумать, что именно я стану для неё нянькой. Это возможно только в параллельной вселенной. Ночка обещает быть весёлой.
Наверное, если описывать самого идеального на свете парня, то им по праву должен быть я, потому что на прикроватную тумбочку ставлю стакан и рядом кладу таблетку, а не достаю книгу нотаций.