Глобальный хаос. Возвращение России и кризис Запада. Прощай, Россия!

«Новый Путин»

Тогда ли начался «новый Путин»? Я хорошо знаю, что такое определение для многих неприемлемо. Может быть, даже для него самого. Когда речь идёт о человеке несокрушимо прагматичном, никогда не забывающем оценивать соотношение сил, трудно предположить какие-то внезапные изменения в поведении или во взглядах, продиктованные обстоятельствами. Не знаю, читал ли он «Государя» Никколо Макиавелли, но, если нет, значит, он сам заново открыл то, что там сказано. И он этому не учился, это у него, так сказать, в крови.

Я коротко описал выше, с каким багажом Владимир Путин пришёл к власти в России. Перед ним стояла задача огромных масштабов, очевидно, непосильная для «господина Никто». Если даже ему были уже известны правила, которые нужно соблюдать, чтобы остаться у власти, вряд ли он мог быстро научиться их применять в той обстановке, при том соотношении сил, внешних и внутренних, при котором он к власти пришёл. Я думаю, что он «учился постепенно». Поэтому думаю, что Путин в 1999-м году очень отличался от Путина в 2015-м. Главным образом в том, что касается отношений с Западом, и в особенности с Соединёнными Штатами. Не «по его вине». В Вашингтоне кто-то должен был найти время поразмыслить на эту тему. Мне запомнилось интервью, которое он дал на российском телеканале в 2004-м. Я пересматривал его несколько раз и потом опубликовал с моим комментарием на интернет-телеканале «Pandoratv.it». Меня поразило одновременно и содержание его слов, и тон, которым он их произнёс. Бывают моменты, когда преобладают эмоции, и это видно. Но у такого человека, как Путин, эмоции никогда не играют решающей роли. Значит, он сознательно выбрал именно такие резкие слова и такой резкий тон, они были неотъемлемой частью того сообщения, которое он хотел сделать. Но в его словах обнаружились и его, я бы сказал, личные мысли.

«Мы думали, что наши партнёры согласятся дискутировать с нами, учитывая наши интересы, однако я должен сделать вывод, что они намерены только командовать. Мы думали, что они согласны, чтобы мы были для них собеседниками равного с ними уровня, но поняли, что они хотят иметь только вассалов. Этого с Россией сделать нельзя». Шёл – полезно запомнить эту дату – 2004 год. Это была смена курса. Путин нарушал правило подчинения Империи. Сможет ли он выдержать характер, отстоять свою позицию после того, как бросил вызов? Только время может дать ответ на этот вопрос, который остаётся открытым до сих пор, через тринадцать лет. Россия подверглась колонизации; его окружала толпа людей, которые сделали карьеру, пожимая руки американцам, имели виллы в Европе и в Америке, банковские счета по всему Западу. И этот Запад оказывался врагом. Не исключено, что здесь сыграло роль также и личное разочарование. И что он почувствовал необходимость серьёзно пересмотреть свои взгляды в свете происшедшего.

Но создавалось впечатление, и больше чем впечатление, что только некоторые его ближайшие сотрудники могут (и хотят) приступить к такому же «пересмотру».

Поэтому проблемы было две, тесно связанные одна с другой, – внешняя и внутренняя. И некогда было долго готовиться и разрабатывать долговременные планы. 28-го февраля, за три месяца до своей президентской инаугурации, на встрече со своими ближайшими сотрудниками Путин объявил, какие намерен сделать первые шаги. Его слова предназначались тем, кому следует, чтобы каждый запомнил, что ему следует принимать только согласованные и разрешённые меры. «Надо исключить возможность, чтобы кто-нибудь мог войти во власть с намерением использовать её в собственных интересах. Ни одна группа, ни один клан, ни один олигарх не должны быть приближены к региональной и к федеральной власти, они должны быть равноудалены от власти». Те, кто помог ему занять его должность, чтобы заменить ставшего непригодным Ельцина, или те, кто позволил ему занять эту должность, были предупреждены. Формула «равноудалённости» выражала ту форму, которую власть намеревалась себе придать. Но эту программу ещё требовалось воплотить в жизнь, и это предполагало риск. И Путин сознательно принял облик, с которым олигархам нелегко было примириться. В течение десяти лет властью были они. И за ними стояло не только богатство, но и поддержка так называемого «международного сообщества». Новый лидер знал, что будет трудно разговаривать с ними тем твёрдым и определённым языком, который с того момента стал его отличительной особенностью.

«Российское государство заново»

На первой встрече с олигархами (первой из длинного ряда встреч) в июле 2000-го, в Екатерининском зале Кремля, Путин резко сказал: «Не забывайте, что это государство построили вы. Вы сделали это, используя разные структуры, политические и околополитические. Поэтому нечего на зеркало пенять». Он употребил по этому случаю русскую пословицу, из тех, на которые нечего возразить. Но суть была ясна, Путин решил открыть карты: с российским государством дело до сих пор обстояло плохо, нужно всё менять, переделывать в корне; нельзя оставлять государство в руках людей, которые, в сущности, разрушили его, не заботясь о том, чтобы чем-нибудь заменить, но использовали своё влияние, легко доставшиеся деньги и даже применяли силу, не стесняясь никакими предрассудками. Одним словом: вы знаете, кто вы такие и почему вы здесь. Теперь вы должны учесть, что я не таков (или уже не таков), как вы обо мне думали.

В одной фразе заключалось всё. Олигархи, сидевшие вокруг, поняли, что он хотел сказать, и это их испугало. Потом одному из сотрудников президента, оставшемуся анонимным, было поручено популярно объяснить, что за операцию проводит Путин. Он назвал её «смена пелёнок». Он представил олигархов как спелёнутых детей, которым Кремль намерен поменять пелёнки. «Очевидно, – пересказываю коротко, что сказал анонимный посланник, – пелёнки уже мокрые от страха, и дети плачут. Должен ли президент ими заниматься? Конечно, во-первых, нужно, чтобы они перестали плакать, во-вторых, чтобы от них не пахло, и, наконец, нужно научить их в ближайшем будущем пользоваться горшком».

Выражение «смена пелёнок» обошло Россию и весь мир. По другую сторону Атлантического океана и в Европе финансовые круги и корпорации, уже переполненные нелегально вывезенными российскими капиталами, с тревогой ждали, что будет дальше с бывшей империей-дойной-коровой, которую они уже было захватили. Излишне говорить, что такие ожидания произвели на эту публику гнетущее впечатление. Более того, разъярили её. Путин, кроме того, отлично понимал, что не может позволить себе роскошь идти против всех. На той встрече было достигнуто согласие: президент не будет пересматривать итоги приватизации, а олигархи не будут использовать своё богатство, то есть свою власть, чтобы влиять на политические решения страны.

Олигархам был сделан чрезвычайно щедрый подарок. «Do ut des» – «даю, чтобы ты дал», – таков был приказ нового «хозяина», который умел постоять за себя. Этого было достаточно, чтобы убедить почти всех, по крайней мере, на этом этапе, отказаться от всяких попыток упорного сопротивления. Кроме того, новый «хозяин» немедленно и недвусмысленно дал понять, как он намерен действовать, если сопротивление будет слишком настойчивым. 13-го июня того же самого года Владимир Гусинский оказался «посажен» (такое саркастическое выражение употребляется в русском языке) в Бутырскую тюрьму. Протесты олигархов не заставили себя ждать. Путин позволил им высказаться, не обнаруживая особенного смущения. Вопль негодования согласно издали все главные олигархи: Владимир Потанин, Анатолий Чубайс, Рэм Вяхирев, Михаил Ходорковский, Михаил Фридман, Каха Бендукидзе, Алексей Мордашов, Владимир Евтушенков. Гусинский через день вышел из «Бутырок», но его «Медиа-Мост» ему уже не принадлежал. Сам он через месяц очутился, целый и невредимый, за границей, в Израиле, куда заблаговременно перевёл свои немалые капиталы.

Таким образом, после первой встречи 28-го июня 2000 года между Путиным и тем, что позже назвали «профсоюзом олигархов», всё стало ясно почти всем.

«Почти» – потому что было одно исключение, которое постепенно обнаруживалось в последующие два года и окончательно стало явным 20-го февраля 2003-го, в одну из ставших уже почти привычными встреч с олигархами. Этим исключением был Михаил Ходорковский. В тот день главе и владельцу «Юкоса» был задан вопрос по поводу давней проблемы коррупции и при этом вполне ясно дано было понять, что Кремль до сих пор на всё смотрел сквозь пальцы. По рассказам немногих допущенных присутствовать журналистов, Путин, перебив его, внезапно спросил, глядя ему в глаза: «Вы уверены, что у вас всё в порядке с налоговой инспекцией?».

Ходорковский с готовностью ответил: «Абсолютно!». Ответ Путина прозвучал лаконично: «Увидим».

За столом, как можно себе представить, повеяло холодом. Все поняли, что присутствуют при событии, которое станет точкой невозврата. Уже стало явным: Михаил Ходорковский, получивший самую большую выгоду от приватизации Ельцина-Гайдара-Чубайса, оказывался вне игры. Его амбиции вышли за пределы экономики и простёрлись до политики, по временам принимая намеренно провокационный вид. Его стартовая площадка, – «его» «Юкос», крупнейшая российская нефтяная компания, – стал в это время международным игроком высокого уровня. Среди его планов было строительство нефтепровода Сибирь-Китай; строительство нефтехранилища в Мурманске, чтобы экспортировать нефть на Запад и в Соединённые Штаты; и, кроме того, продажа значительной части акций «Юкоса», а именно трети – около 22-х миллиардов долларов, корпорации «Эксон Мобил» («Exxon-Mobil»). Но эта финансово-промышленная деятельность сопровождалась систематической подготовкой к вступлению в политику. От финансирования предвыборных кампаний либеральных (читай – прозападных) партий даже до финансовой поддержки Коммунистической партии. В этом случае – не по причине идеологической близости, а потому, что эта последняя была самым серьёзным политическим конкурентом власти на электоральной почве. И вплоть до подготовки будущего оперативного пункта, который должен был стать базой будущего мозгового центра предвыборной кампании Ходорковского. Фактически подвергшийся захвату Российский государственный гуманитарный университет и послужил этой цели в 2003 году. Юрий Афанасьев, его основатель и ректор с 1991 года, был отправлен на покой и заменён Леонидом Невзлиным, который в соответствии со своим новым социальным положением стал исполнять и новые обязанности.

Вызов Ходорковского

Таким образом, проблема Ходорковского имела два аспекта – внутренний и международный. На главу «Юкоса» рассчитывали как на возможную замену на верхах власти. В Вашингтоне, как уже было сказано, решили, что Путин несовместим с их стратегическими проектами. Путин ответил на это. Намекая на дело «„Юкос“-„Эксон Мобил“», он откровенно сказал: решения таких масштабов «касаются судьбы и суверенитета государства. Значит, они не могут быть доверены одному человеку». Другими словами, Михаил Ходорковский решил «сам по себе» распоряжаться будущим страны. Но что в данном случае значит «сам по себе»? «Юкос», стоимость которого на тот момент составляла более 80-ти миллиардов долларов, был приобретён за смешную цену в 300 миллионов долларов. Эта покупка была результатом длинной череды махинаций, которые назывались в те годы «займы в обмен на акции». Борис Ельцин, который накануне президентских выборов 1996 года обнаружил, что его рейтинг близится к нулю, а страна поставлена на колени во всех смыслах, в том числе и в моральном, обратился к частным банкам с просьбой рефинансировать бюджет страны и оплатить его предвыборную кампанию.

Олигархи с большим энтузиазмом откликнулись на просьбу Кремля о помощи. Они предчувствовали второй этап – ещё более гигантских масштабов, чем первый, – частного разграбления остатков государственной собственности. За этой финансово-инженерной операцией, как и за предыдущими и последующими, стояли советы Джеффри Сакса, Кембриджского Университета, Массачусетса, Андерса Ослунда и других американских «экспертов». Итак, начался обмен займов на акции (а котировки определялись банкирами). Операцию отличал размах, характерный для «прихватизации». Русский народ, уже три раза обманутый, наблюдал за грабежом и не мог помешать – больше по незнанию, чем по бессилию. Этот грабёж не был последним. Вскоре после него было другое колоссальное мошенничество с прямым участием Мишеля Камдессю, тогда директора Международного валютного фонда, обещавшего России около четырёх миллионов долларов первого транша кредита МВФ, которые остались в кассе банка «Bank of America» и оттуда перекочевали в российские частные банки, все лопнувшие в 1998 году.

Было совершенно ясно (сейчас – в свете последующих событий в Европе и особенно в Греции – ещё яснее, чем тогда), что это не просто дружеские подарки: это ступени, по которым Россию заставляли спуститься со связанными руками в огромное казино международных финансов навстречу американской колонизации – финансовой, экономической, политической, общественной. Одним из главных российских банков, участвовавших в пире, был как раз «Менатеп» Ходорковского. Всё это происходило на глазах у Владимира Путина. Удачи главы «Юкоса», так же как и других банкиров-олигархов, не вызывали у нового «хозяина» ни удивления, ни недоумения. 3-го июля 2003 года генеральная прокуратура России вынесла решение арестовать Платона Лебедева, руководителя «Менатепа», товарища Ходорковского и крупного акционера «Юкоса». 25-го октября того же года настала очередь самого Ходорковского, арестованного в Новосибирске за укрывательство от налогов. Холодно произнесённое Путиным 20-го февраля «увидим» превратилось в «увидели».

Недавнее смущение Запада рассеялось. Путин уже стал препятствием. Предпринимаемые им ходы увеличивали его внутреннюю популярность. Политические и пропагандистские приёмы, которые применялись, чтобы его ослабить, не имели успеха. «Цветная революция» в России – идея таким образом дестабилизировать обстановку в России не утратила актуальности и сейчас, когда я это пишу, – оказалась очень трудным делом. Её опробовали на Украине с парочкой Ющенко-Тимошенко в 2005-м году, но это не сработало. В 2008-м операция по дискредитации России была доверена грузинскому президенту Михаилу Саакашвили и завершилась военным разгромом Тбилиси и формальным признанием республик Южной Осетии и Абхазии со стороны Кремля, который – следует заметить – до этого момента в течение десяти лет их не признавал. Эпизод войны в Грузии, как и многие другие предшествующие и последующие, нужны были, чтобы объединить западное общественное мнение вокруг классических русофобских стереотипов: Россия – агрессор, Россия действует насильственно, Россия – недемократическая, Россия неисправимо враждебна Западу. Кампания за кампанией, ни на чём не основанные, направлены были на дискредитацию российского президента. Убийство Анны Политковской, немедленно приписанное Путину, как и убийство Литвиненко, вплоть до убийства Бориса Немцова, были использованы, чтобы сначала создать, а потом закрепить в общем сознании образ диктатора, лишённого всякой щепетильности и готового ликвидировать, не только политически, но и физически, всякого, кто встанет на его пути. Вплоть до катастрофы со сбитым над Украиной малазийским «Боингом», которую тот, кто её организовал, использовал (классическая false flag operation – операция под фальшивым флагом), чтобы приписать России и лично Путину убийство двухсот девяноста семи человек, оказавшихся, не подозревая об этом, в летающем гробу.

«Общая система нравственных ориентиров»

Я не ставил себе цели восстанавливать всю историю президентства Путина. Я хотел только рассказать о некоторых эпизодах, которые мне показались важными, рассматривая их в отношении к тем внутренним и международным задачам, с которыми он имел дело и которые он старался решить. Другими словами, я старался понять, каков был его кругозор и как он менялся со временем. У меня часто возникало впечатление, что я имею дело с двуликим Янусом, – у него два одновременно видимых лица. С одной стороны, эта история – упорная, по временам яростная и безжалостная борьба за власть. В этом она ничем не отличается от того, что происходит на всех широтах. Но её нельзя свести только к этому. Я помню одну фразу, которую он произнёс и которую часто, и не без причины, цитировали для его характеристики: «Кто не жалеет о распаде СССР, у того нет сердца. А у того, кто хочет его восстановления в прежнем виде, у того нет головы».

Мне кажется, Владимир Путин очень вписывается в эту свою фразу. Это, конечно, не фотография, а зарисовка в движении. Россия, власть над которой ему досталась, была ещё до него поставлена колонизаторами на стальные рельсы, которые должны были помешать всякому отклонению в движении. Чтобы оценить степень подчинённости, к которой принудили Россию (при соучастии «демократической» интеллигенции того периода), достаточно прочитать те части действующей российской Конституции, которые подчиняют законы Российского государства международной юриспруденции. Приговоры иностранных судов (последний из которых обязал российское правительство «возместить» Ходорковскому 50 миллиардов долларов) – результат этого подчинения «на будущее», изобретённого российской интеллигенцией по подсказке нескольких американских и британских университетов, чтобы заставить Россию повиноваться, если она захочет как-нибудь уклониться от западной власти.

Путин, который завоевал свою огромную власть (вручённую Ельцину, о чём не следует забывать, теми же мажордомами, которые разрушили советскую систему) не объясняет того Путина и не сводится к тому Путину, который отдал себе отчёт – не сразу, а в определённый момент (некоторые из этих моментов, как я уже говорил, можно ясно увидеть), что на его плечах серьёзная ответственность за судьбу того народа, боль, страдания, разочарование которого он должен разделить, но от которого он, несомненно, получил и силу. Я слышал, как русские националисты разной ориентации в споре, происходившем в разгар труднейшей украинской партии, сформулировали такую альтернативу: «Перед нами стоит вопрос: Россия руководит Владимиром Путиным или Владимир Путин руководит Россией?». Я бы ответил, что верно и то, и другое. Оба ответа находятся друг к другу в диалектическом отношении, которое мне напоминает о генерале Кутузове в «Войне и мире» после Бородинской битвы. Был ли Кутузов победителем? Бородино было с технической точки зрения наполовину поражением. Наполеон подумал, что выиграл эту битву, и продвинулся дальше. Москва была занята. Кутузов отступил, но русский народ, который отступал, выиграл эту войну. Был ли Кутузов гением? Или просто очень хорошо понимал чувства своего народа и то время и пространство, в котором этот народ жил?

Вот цитата из обращения Владимира Владимировича к Федеральному Собранию, которая обнаруживает его «консервативные» настроения: «Духовное единство народа и объединяющие нас моральные ценности, – сказал российский президент, – это такой же важный фактор развития, как политическая и экономическая стабильность. Убеждён, общество лишь тогда способно ставить и решать масштабные национальные задачи, когда у него есть общая система нравственных ориентиров. Когда в стране хранят уважение к родному языку, к самобытным культурным ценностям, к памяти своих предков, к каждой странице нашей отечественной истории. Именно это национальное богатство является базой для укрепления единства и суверенитета страны». Эти слова указывают на программу, во всех пунктах трудную для воплощения в жизнь. Потому что именно эти несущие колонны заминировала глобализаторская идеология Империи. Сможет ли Россия выстоять против нападения, зависит от того, сможет ли она воплотить в жизнь эту программу.

Украинскую партию начал не Путин. Он был вынужден её вести, и вёл до сих пор с большой ответственностью и дальновидностью. И в этой партии, сопряжённой со смертельным риском, в том числе и лично для него – с риском его политической, а в случае необходимости – и физической ликвидации, Путин достиг полного согласия с русским народом. «Возвращение домой» Крыма стало её кульминацией. То, что на Западе называют «рейтингом», было в действительности сильным пробуждением русского национального сознания. Путин в одно и то же время и сам воздействовал на этот процесс, и подвергался его действию. Оставим в стороне все эти истерические обвинения России в «агрессии» на Украине. Это классическое оружие используется в операциях, которые всегда предшествуют попыткам агрессии со стороны того, кто громко обвиняет в агрессии других.

Это «пробуждение» национального сознания и национальной идентичности русских, если хорошо подумать, было подготовлено долгим ожиданием, когда русские пребывали в молчании почти четверть века, после распада Советского Союза, перед лицом унижения, которому подверглись их братья – около двадцати миллионов человек, оставшиеся, на своё несчастье, за границей земли, которую до последней минуты продолжали считать своей. Правильно это или неправильно – думаю, что правильно, если учесть все исторические факты, – но народные чувства от этого не меняются. Молчание народа объясняется в том числе чем-то вроде коллективного гипноза. Миллионы русских, значительная часть русского народа, молчали в том числе и потому, что им сообщал информацию и их вёл западный мейнстрим и российской олигархический мейнстрим, служивший его рупором, при активной, хорошо оплаченной поддержке российских «демократических» журналистов и интеллектуалов (лучше для определённости отбросить слово «демократические» и называть их теми прилагательными, которые им больше подходят – «антирусские» и «прозападные»). Миллионы русских безропотно подверглись нападению и грабежу в ожидании, когда же они наконец почувствуют себя частью Империи Добра со всеми вытекающими отсюда последствиями и выгодами. Но вышло так же, как с коммунизмом, который так и не наступил: Империя Добра за 25 лет тоже так и не воцарилась. И, хуже того, русские поняли, что Запад отказывается признавать в них сограждан. Я помню вопрос, неожиданно заданный мне двадцатилетней девушкой из Екатеринбурга в начале 2015 года: «Вы можете мне объяснить, почему западные люди нас ненавидят?». На самом деле западные люди в массе своей вовсе не ненавидят русских, во всяком случае, у них нет такого активного, определённого чувства, но они воспитывались, их умственный облик формировался в убеждении, что Россия – чужая и враждебная «цивилизация». Когда я услышал этот вопрос, я понял, что он внушён не ностальгией по советской системе – ностальгией, которая, очевидно, существует во многих формах у предшествующих поколений. Эта двадцатилетняя девчушка не может быть носительницей этой ностальгии. Её вопрос – результат её собственного разочарования, навеян её собственным опытом российской гражданки, напитанной западными «ценностями» и «антиценностями», которая, однако, не может объяснить себе, почему общение с Западом, такое желанное, неожиданно оказывается таким трудным. Ненависть к русским (это уже действительно ненависть, и массовая) существует на Украине, многократно усиленная западным мейнстримом, и она – не что иное, как накопившийся эффект сознательного и долговременного воздействия, организованного и спланированного частью западных властных кругов. И она, конечно, нашла свой рычаг в тяжёлых исторических воспоминаниях, в некотором смысле законных и понятных, – в воспоминаниях народов, которые стали в Европе врагами и угнетёнными в другие эпохи – при русском «имперском» господстве.

Последние судороги Империи

Чтобы преодолеть или хотя бы объяснить и описать всё это, требуется глубокое историческое исследование. «Старая Европа», стараясь объединиться, объединилась только внутри себя и не очень надёжно. Но даже не начинала искать единства с тем, что вне её. В отношении России были только упрёки, обвинения, страхи, вина, которые неизбежно передавались от отцов к детям и внукам. Главные действующие лица этого «реванша» – Польша и три прибалтийские республики. Поэтому мне кажется очевидным, что Россия и Путин снова стали объектом наступления извне. Вопрос в том, каковы его причины – не только исторические, но и современные.

Здесь нет ничего непостижимого. Идёт изменение соотношения сил. Оно происходит не из-за России, а из-за кризиса, который Запад переживает в современном мире. Этот кризис уже ясно виден и даже бросается в глаза, так что очень вероятно, что русофобия в огромных дозах, производимая Великой Фабрикой Грёз и Лжи, – сознательная попытка помешать западному обществу этот кризис заметить. И этот кризис заставил властные круги Империи ускорить своё наступление. Их спешка особенно заметна на примере украинского кризиса, который они организовали, которого они хотели, который они приближали и финансировали. Убрать с дороги Януковича можно было без крови, достаточно было подождать год или немного дольше. Но хотели, чтобы пролилась кровь, – ради того, чтобы обрушить на Россию санкции. Обратились к нацизму и использовали его, чтобы ускорить противостояние и сделать его смертельным.

В мире с его семью миллиардами человек появилось множество действующих лиц, среди которых есть и гиганты и которые больше не хотят, чтобы их грабили с имперской наглостью. Поэтому миром больше нельзя управлять с помощью американской прямолинейной и безапелляционной глобализации. Распределение ресурсов, существующее при глобализации, уже неприемлемо для миллиардов человек и для тех государств, в которые они исторически объединены. «Уровень жизни американского народа, – жёстко сказал Рональд Рейган, – не обсуждается». Теперь возникла угроза, что его всё-таки снова придётся обсуждать. Но к такому развитию событий не готовы не только американские граждане (которые даже никогда не думали об этой проблеме, потому что знают о внешнем мире очень мало), но и правящие элиты страны.

Перед Империей стоит неотложная необходимость заново взглянуть на своё господство в свете этих перемен, которые она к тому же уже давно предвидела. Но, если она поняла эту необходимость, это не значит, что она готова с кем-то договариваться. В Вашингтоне (и в тех местах, где «хозяева мира» обычно встречаются, чтобы посоветоваться друг с другом) хотят только навязывать свои планы. Напомню тем, кто забыл, о знаменитом документе (Project for the New American Century), составленном в 1998-м группой неоконов, предвидевших, что в 2017-м Китай станет главной угрозой для национальной безопасности Соединённых Штатов Америки. Этот документ, – авторы которого пришли к власти через два года после того, как он был составлен, – положил начало новой военной доктрине Национальной Безопасности, которую начали воплощать в жизнь в 2000-м году и которая ознаменовала президентство Джорджа Буша-младшего. И спровоцировала односторонний выход США из Договора об ограничении систем противоракетной обороны в 2002-м.

Итак, почему они торопятся (в том числе в устройстве государственного переворота на Украине)? Потому что кризис Запада начался быстрее, чем пробуждение остального мира. Теперь, когда мы уже достигли названного рубежа – 2017-го года, ясно, что только Россия, – которая десять лет назад считалась окончательно завоёванной, – стоит на пути тех, кто хочет снова сделать мир добычей Запада. Россия – единственная страна, которая на этом решающем повороте истории может «напугать» «хозяев мира».

Вот почему сегодняшняя Россия – главная мишень, в которую целится Империя. Разрушить её необходимо, чтобы приступить к следующим этапам, на которых Соединённые Штаты и Запад должны будут свести счёты с Китаем и со всем остальным миром. Украинский кризис, санкции, массовое наступление НАТО, давление на европейские правящие круги, пропагандистские кампании против России, воссоздание образа врага, даже общее оживление в Европе реваншистских неонацистских сил, – всё это признаки начала масштабного наступления. И, что гораздо хуже и опаснее, новой холодной войны. И начало событий, решающих для всех, решающих для судьбы мировой власти.

Ситуация, несомненно, драматическая. Речь идёт о выживании человеческого рода, а не только о победе той или другой партии или о спасении Империи. Возможна ли победа Запада? В состоянии ли такое американское руководство, каково нынешнее (кто бы ни был президентом – Хилари или Трамп), не имеющее никаких идей, как преодолеть американский кризис и ответить на вызовы современного мира, пребывающее в плену истерии и иллюзии всемогущества, понять, с чем оно имеет дело?

Приход к власти Дональда Трампа означает только одно (и это, конечно, очень важно, но нисколько не успокоительно и не обещает решения никаких проблем): что Империя находится в состоянии политического кризиса; что её неуверенность в собственном будущем вызывает судороги, внезапные и опасные для всех.

Если судить по симптомам, мы не можем быть уверены, что болезнь Запада кончится мирно. России немедленно нанесли удар на пороге собственного дома. Идея Вашингтона проста и банальна: «Мы уже вовлекли их в нашу систему, они не смогут выстоять, мы можем заставить их отступить, угрожая им силой». В сущности, всё это основано на гипотезе, что XXI век не может быть никаким иным, как только американским. Но это убеждение – совершенный абсурд; этого невозможно будет достичь мирным путём.

Россия на этот раз не может отступить. Отступление было бы равносильно гибели. Владимир Путин – как генерал Кутузов после Бородинской битвы, его тыл – русский народ. И Путин, и русский народ понимают, что они почти обязаны выстоять. Америке недостаёт культурного багажа, чтобы это понять, потому что она не хочет понимать Россию (как и весь остальной мир), и потому что она пленница технологической иллюзии. То есть не понимает необходимости для всякого народа сохранять свой собственный дух, свою собственную память, своё собственное время. Америка и весь Запад не умеют «идти человеческим шагом»[25 - Выражение, заимствованное у Александра Герцена. – прим. авт.]. Сейчас на весах способность России выстоять против нападения и решимость Запада добиться своей последней победы. В этом смысле Путин представляет собой, если ему удастся защититься, защиту от катастрофы и для других семи миллиардов людей, населяющих планету.

Предисловие ко второму итальянскому изданию

Прошло три года с того момента, как я начал писать первое издание этой книги. Я был тогда под впечатлением событий, которые мне казались потрясающими, но, по-видимому, не интересовали мир. Хуже того: по-видимому, весь мир думал совсем противоположное тому, что думал и видел я. Средства массовой информации, в первую очередь самые важные американские информационные каналы, описывали российскую ситуацию так, как будто в России в ближайшее время должно было наступить необыкновенное процветание. Все (почти все) считали, что экономический кризис пяти предшествующих лет скоро будет преодолён. Политический кризис считали уже полностью преодолённым. Победа Ельцина на выборах летом 1996 года, казалось, разрешила последние политические трудности перехода к ценностям и методам Запада.

Я, напротив, видел, что экономический кризис день за днём усиливается; видел с растущим беспокойством поднимающуюся волну антизападничества; замечал, что общество в переходном состоянии, но это определённо не переход к нормальному обществу, похожему на вполне жизнеспособные общества капиталистического Запада. Более того, меня поражало, что Запад как будто не видел, как к власти в России пришла криминальная элита, иметь дело с которой было не только неприлично, но и чревато серьёзными проблемами. В любом случае проблемами гораздо бо?льшими, чем мы были бы в состоянии разрешить.

Трудно было найти удовлетворительное определение того, что зарождалось на моих глазах. Оно имело черты внешнего сходства с демократией. Но, стоило копнуть поглубже, вы с отвращением обнаруживали его зловонную сущность, авторитарное, демагогическое месиво. Было что-то такое, что издали казалось рынком. Но, когда вы подходили ближе, то видели, что это скорее базар, джунгли, беззаконное насилие. На этом рынке, за редкими исключениями, не было настоящих предпринимателей; на нём никто ничего не производил. Этот рынок отличала та же существенная характеристика, что и реальный социализм в терминальной стадии: доход приносили почти исключительно полезные ископаемые, по большей части источники энергии, которые шли на экспорт. Главными действующими лицами этого никогда не виданного рынка были те, кого «назначили» капиталистами, или гангстеры, прокладывавшие себе дорогу при помощи бомб и «калашниковых». Среди немногих, кто пришёл к тем же выводам, был Александр Солженицын. «Нынешний общественно-государственный строй, – сказал он в 1992 году, – это слияние номенклатуры, финансовых акул, таких вот лжедемократов, которые себя приукрасили, и КГБ… Не только я не назову это демократией, но я должен сказать: это грязный гибрид, которому даже примера не найдёшь в истории. Это грязный гибрид, и неизвестно, во что он разовьётся. […] И если вот этот правящий класс сольётся, так он будет нас угнетать не 70, а 170 [лет]». Но, т.к. я очень далёк от философских позиций Солженицына, эта близость политических суждений меня несколько приводила в смущение.

Передо мной стояла настоящая дилемма, скорее даже интеллектуальная, чем политическая: если не прав я, от меня требуется пересмотреть все понятия, в которых я мыслил до сих пор, мой взгляд на мир, на людей; все мерки, с которыми я подходил к оценке событий всю мою предшествующую жизнь. Это предположение нельзя было исключить априори, хотя оно, откровенно говоря, было неудобно и беспокойно для моего умственного равновесия. Кроме того, круг людей, говоривших противоположное тому, что я видел, был так широк – от самых знаменитых западных экономических экспертов до самых влиятельных западных политических лидеров, до самых квалифицированных политических комментаторов, – что требовалось большая самонадеянность, чтобы не оценить его значительности.

Однако передо мной были внушительные и несокрушимые фактические данные. И они, с какой бы стороны их ни рассматривать, вели неизбежно к одним и тем же выводам. И я решил написать книгу «Прощай, Россия». Если у вас хватит терпения прочитать эту книгу, вы найдёте в конце мотивы, которые побудили меня к этому. Сейчас они остаются почти теми же.

Я думал, что следовало бы отразить и противоположную точку зрения. Думал, что, сотря густую идеологическую пыль, было бы полезно – хотя бы для будущих историков – показать, как принимались решения, которые привели к таким результатам. Я думал о них, бедняжках, которые возьмут на себя тяжёлый труд не потеряться посреди восхвалений, которыми были полны выступления, статьи, телевизионные передачи.

Обращаясь взглядом к тем событиям, будущие специалисты по России (боюсь, что их останется немного) и по геополитике (а их будет очень много, и многие захотят понять, почему триумф Америки, который казался несомненным, не состоялся) будут недоумевать, как стало возможно, что в последнее десятилетие ХХ века во главе самых влиятельных национальных и международных институтов стояли настолько ни к чему не способные люди. Не удастся им понять и необычайную слепоту, о которой говорило поведение западного руководства после окончательной победы в холодной войне. Они, может быть, придут к выводу, – и, вероятно, будут правы, – что причина гибели реального социализма – скорее его внутренняя слабость, чем сила его противника.

Будущие историки, конечно, смогут с помощью своих компьютеров, хорошо приспособленных для аналитической работы, и познакомиться с тем, что наши современники предсказывали, и изучить то, что случилось на самом деле. И не смогут не заметить, как сильно отличается одно от другого.

Что случилось потом, части читателей известно. Чтение этой книги, написанной тогда, сейчас определённо производит впечатление. Даже на меня, который её написал. Но не только и не столько потому, что описанное в ней подтвердилось с буквальной точностью; и даже не потому, что политический, экономический и общественный кризис в России страшно углубился и грозит взорвать (или разрушить, или разложить) страну. Самое сильное впечатление, во всяком случае, на меня, произвело то, как ничтожно мало сумевших извлечь урок, сделать какие-нибудь полезные выводы из этих событий. Это тоже, конечно, объяснимо. Но нисколько не успокаивает. Факт, что ответственные за эту катастрофу, в первую очередь – руководители мира-«победителя», всё ещё на своих капитанских мостиках. Они не могут посмотреть на себя критически, они не способны даже понять, что они сами, собственными руками, сделали. Не могут, потому что тогда должны были бы раскрыть глубинные причины своего поведения, показать своё истинное лицо. И зрелище открылось бы не слишком привлекательное. Они должны были бы сказать то, чего сказать не могут – признать, что они попирали те самые ценности, во имя которых действовали. Им пришлось бы признаться, что ими руководили два принципа (если можно их так назвать). Первый из них – понятный, но далеко не благородный, а именно – страх, что, если падёт дружественный криминальный режим, то зародится новый – менее криминальный, но и менее дружественный. Второй из этих принципов ещё проще – финансовый, коммерческий, геополитический интерес.

Только Мишелю Камдессю, исполнительному директору Международного валютного фонда, избранному по случаю козлом отпущения, пришлось уйти. «Рашенгейт» был слишком катастрофическим событием, чтобы его можно было совсем не заметить. Но и его спешный уход со сцены, сопровождаемый аплодисментами его окружения, говорит как раз о том, что он не хотел распутывать узел, который завязала реформа Международного валютного фонда. Дыры международного финансового кризиса 1997—1998 годов наскоро заткнули с помощью временных мер – ровно настолько, насколько было нужно, чтобы отодвинуть на неопределённое время системный анализ проблемы. Международное сообщество, которое принимает решения, продолжает вести себя с такой бездумной безответственностью, как будто думает, что необходимость «дать отчёт» можно откладывать до бесконечности. Идеология «единственно верного образа мысли», как кажется, совсем лишила поклонников глобального рынка способности мыслить критически. Лучшие из них отдают себе отчёт, что танец продолжается уже на краю пропасти, но и они приносят дары на алтарь божества конца века – концепции TINA (There Is No Alternative – «альтернативы нет»).

Россия в этом коллективном безумии стала лакмусовой бумажкой, которая лучше всего показывала, что происходит. Исследуя бестолковую колонизацию России, наполовину провалившуюся, наполовину удавшуюся (хотя бы даже в том смысле, что её целью было разрушить страну), можно составить коллективный портрет Запада-победителя. Конечно, можно понять и его силу, но также и его ограниченность. Кажется, что успех Запада преодолел эту ограниченность. Остаётся узнать, сколько времени продлится этот успех. То, что произошло и происходит, не даёт никакой гарантии, что он будет длиться вечно. В том, что я написал три года назад, я мало что хочу изменить, но многое могу к этому добавить. Продолжалось расширение НАТО на Восток. Была война в Косово. И то, и другое полностью подтвердило написанное мной. То есть – что Запад хочет полной победы над бывшим врагом и что особенно Соединённые Штаты стараются разрушить Россию после того, как добились разрушения Советского Союза. Поведение дуэта «Ельцин-Черномырдин» во время югославского кризиса в свою очередь стало яснейшим подтверждением полной подчинённости российского руководства указаниям администрации Клинтона. Получив власть при поддержке Вашингтона, два русских Квислинга[26 - Квислинг, Видкун Абрахам Лёуриц Йонссён (1887—1945) – глава норвежского коллаборационистского правительства в период нацистской оккупации Норвегии с 1942 по 1945 год. В мае 1945 года арестован и в октябре расстрелян по обвинению в государственной измене. Его имя стало синонимом слова «коллаборационист». – прим. пер.] оплатили все векселя. Это тоже можно было предвидеть.