Блондинка

И это – на века!

Зимой 1942/43 года военные события в Европе и на Тихом океане приняли нехороший оборот. Баки Глейзер потерял покой, стал все чаще поговаривать о том, что надо бы записаться в ВМС, в морскую пехоту, на худой конец – в торговый флот. «Ведь неспроста Господь сделал Америку страной номер один. Нужно соответствовать».

Норма Джин озадаченно смотрела на мужа и широко улыбалась.

Скоро бездетным женатым мужчинам начнут приходить повестки с приказом явиться на призывной пункт. Лучше пойти добровольцем, пока не загребли, верно? По сорок часов в неделю Баки работал на заводе «Локхид» плюс еще утром, раз или два в неделю, – в похоронном бюро, помогал мистеру Или. («Даже как-то странно. Люди стали реже помирать. Наверное, потому, что на войну ушло столько молодых ребят, а старикам интересно пожить и посмотреть, чем все это закончится. А когда горючего в баках немного, не очень-то и разъездишься. Так, потихоньку, а потому и без аварий».)

Навыки бальзамирования вполне могли пригодиться в армии. Мало того, Баки еще со школьных времен был выдающимся спортсменом, настоящей звездой, занимался борьбой, бегом, играл в футбол, вполне мог тренировать менее подготовленных новобранцев. У него имелись также способности к математике, по крайней мере на уровне мишен-хиллзской средней школы. Еще он умел чинить радиоприемники и понимать карты. Каждый вечер он слушал военные сводки и вдумчиво читал «Лос-Анджелес таймс». Каждую неделю он водил Норму Джин в кино, в основном для того, чтобы посмотреть «Поступь времени»[32 - «Поступь времени» – популярная программа документальных фильмов в период с 1931 по 1945 г.]. На стенах их квартиры он развесил военные карты Европы и регионов Тихого океана и втыкал разноцветные булавки в те точки, где воевали его друзья или родственники. И ни разу не говорил о том, что кто-то из них погиб, пропал без вести или был взят в плен, хотя Норма Джин знала: он много об этом думает.

В подарок на Рождество один из двоюродных братьев Баки прислал ему с алеутского острова Киска «сувенир» – череп японского солдата. Вот это да! Сняв оберточную бумагу, Баки присвистнул, взял его в ладони, словно баскетбольный мяч, и тут же позвал Норму Джин посмотреть. Норма Джин прибежала на кухню, посмотрела и едва не хлопнулась в обморок. Что за гадость такая? Голова? Человеческая голова? Совершенно гладкая, без волос и кожи, человеческая голова?

– Не переживай, это череп япошки, – сказал Баки.

Лицо его по-мальчишески раскраснелось. Он засунул пальцы в огромные пустые глазницы. И вместо носа тоже была дырка, непропорционально большая, с зазубренными краями. В верхней челюсти осталось три или четыре желтых зуба, но нижняя и вовсе отсутствовала.

Взволнованный Баки завистливо говорил:

– Господи! Трев и вправду обошел старину Баки!

Озадаченная Норма Джин снова широко улыбнулась. Улыбкой человека, который или не понял шутки, или не хочет признаваться, что понял ее. В точности так же реагировала она на дурацкие грубые шутки Пиригов, их друзей и знакомых – они нарочно шутили так, чтобы она покраснела, но она не краснела. Она видела, как взволнован муж, и решила не портить ему настроения.

«Старину Хирохито» водрузили на самое видное место в доме – поставили на радиокомбайн «RCA Victor» в гостиной. Баки так гордился этим черепом, как будто сам добыл его на Алеутских островах.

5

Она хотела быть идеальной. Меньшего он не заслуживал.

А у него были высокие стандарты! И зоркий глаз.

Каждое утро она делала в квартире тщательную уборку. Во всех трех комнатах, не самых просторных, и в ванной, где помещались раковина, унитаз и собственно ванна.

Все эти вверенные ей помещения Норма Джин скребла и драила с монашеским старанием. Ей и в голову не приходило усмехнуться над фразой, которую однажды обронил Баки: Жена Баки Глейзера работать не будет. Она понимала, что работа женщины по дому – это не работа, а привилегия и священный долг. Слово «дом» освящало любые усилия, физические и душевные. В семействе Глейзер вообще было принято повторять, и эти слова были как-то связаны с их христианским пылом, что ни одна женщина, особенно замужняя, не должна работать вне «дома». Даже когда во время Великой депрессии семья (Баки не вдавался в детали, явно стыдясь этого факта, а Норме Джин не хотелось приставать с расспросами) жила то ли в трейлере, то ли в палатке где-то в долине Сан-Фернандо, «работали» только мужчины, включая детей, и, без сомнения, сам Баки, которому тогда не исполнилось и десяти.

То был вопрос чести, мужской гордости: женщины Глейзеров никогда не работали вне «дома». Норма Джин невинно спрашивала:

– Но ведь сейчас война. Все по-другому, верно?

Вопрос повисал в воздухе, оставался без ответа.

Чтоб моя жена? Да никогда в жизни!

Быть объектом мужского вожделения значило: Я существую! Выражение глаз. Твердеющий член. Пусть от тебя никакого проку, но ты нужна.

Матери не нужна была, а мужу нужна.

Отцу не нужна была, а мужу нужна.

Вот главная истина моей жизни или пародия на истину. Если ты нужна мужчине, ты в безопасности.

Ярче всего ей запомнилось не то время, когда молодой и горячий муж бывал дома, но долгие и спокойные утренние часы, плавно перетекающие в полдень. Часы, которые Норма Джин проводила в счастливом уединении. Нет, тихими их, пожалуй, назвать было нельзя (ибо в Вердуго-Гарденс было шумно, как в казарме, – на улице детские крики, плач младенцев, радиоприемники, гремящие на полную мощь, даже громче, чем у самой Нормы Джин). Она находила радость в ритмичной, монотонной, почти гипнотической работе по дому. Как быстро осваивают руки и мозг нехитрые инструменты: швабру, веник, губку. (Пылесос был молодым Глейзерам не по карману. Но скоро купят, Баки обещал!) В гостиной был один-единственный прямоугольный коврик размером примерно шесть на восемь футов, темно-синий остаток, купленный на распродаже за 8 долларов 98 центов, и по этому коврику Норма Джин могла, забывшись, до бесконечности водить щеткой. Здесь из него выбилась шерстинка – надо же, целое событие! А вот тут пятнышко – потерли, и оно исчезло!

Норма Джин улыбнулась. Наверное, вспомнила Глэдис, когда та бывала в благостном настроении. В легкой рассеянности, в редком для нее умиротворении, занималась каким-нибудь делом (но не работой по дому), под кайфом и даже более чем под кайфом, ибо теперь Норма Джин понимала, что мозг ее матери вырабатывал в те минуты некое уникальное вещество, позволяющее полностью отдаться настоящему моменту. Стать одним целым, слиться со своим занятием. И не важно, что это за занятие. Главное – погрузиться в него целиком. К примеру, водить по ковру тяжелой щеткой взад-вперед, взад-вперед.

В спальне был другой ковер, еще меньше, овальной формы. Она слушала популярную лос-анджелесскую радиостанцию и подпевала тихо, хрипло, невпопад, но с удовольствием. Ей вспоминались уроки Джесс Флинн, и она улыбалась. Какие грандиозные планы строила на ее счет Глэдис! Чтобы Норма Джин пела? Забавно, а еще забавнее – уроки игры на фортепиано, которые она брала у Клайва Пирса. Бедняга, тот только морщился и пытался изобразить улыбку, когда Норма Джин играла, вернее, пыталась играть.

Она со стыдом вспомнила недавнее прослушивание на роль в студенческой пьесе. Как там она называлась? Ах, ну да, «Наш городок». Ей стало не до улыбок. Насмешливые взгляды, уверенный и властный голос преподавателя: Сомневаюсь, что такая трактовка устроила бы мистера Торнтона Уайлдера. И он, конечно, был прав!

Теперь же она полюбила щетку для ковра, свадебный подарок от одной из тетушек Баки. Еще ей подарили швабру на деревянной ручке и зеленое пластмассовое ведерко, тоже очень полезный подарок от какого-то родственника Глейзеров. Эти предметы помогут ей стать идеальной женой. Она мыла и натирала исцарапанный линолеум на кухне, мыла и натирала выцветший линолеум в ванной. Потом брала жесткую губку «Датч бой» и проворно, фанатично драила раковины, столешницы, ванну и унитаз. Нет, кое-что дочиста не отмыть, даже относительную чистоту навести не получится. Все безнадежно испорчено прежними жильцами. Ловко и быстро меняла она постельное белье, «проветривала» матрас и подушки. Раз в неделю носила белье в ближайшую прачечную самообслуживания, приносила сырую одежду домой и развешивала на веревках во дворе. Любила гладить и штопать. Бесс Глейзер мрачно предупредила невестку, что одежда на Баки «так и горит», и Норма Джин храбро приняла этот вызов. С неизбывным усердием и оптимизмом штопала носки, зашивала рубашки, брюки, нижнее белье. В школе она научилась вязать для Комитета помощи жертвам войны в Англии и теперь, когда было время, садилась за «сюрприз» для мужа – темно-зеленый пуловер по шаблону, который выдала ее миссис Глейзер. (Этот пуловер Норма Джин так и не закончила, потому что без конца распускала его, недовольная тем, как идет работа.)

Когда Баки не было дома, Норма Джин накрывала стоявший на радиоле череп японца одним из своих шарфиков. А к приходу мужа снимала шарфик.

– Что это там, под ним? – спросила однажды Гарриет, и не успела Норма Джин предупредить ее, как та приподняла шарфик, увидела, что под ним, и наморщила нос-пятачок. Снова опустила шарфик и сказала только: – О господи. Один из этих.

С еще большей нежностью стирала Норма Джин пыль с фотографий в рамках и просто снимков, выставленных в гостиной. По большей части то были свадебные фото, глянцевые и ярко раскрашенные, в медных рамочках. И года еще не женаты, а столько счастливых воспоминаний! Наверняка это добрый знак.

Норму Джин поразило количество семейных снимков в доме Глейзеров, гордо выставленных напоказ в каждом мало-мальски подходящем для того месте. Прапрадед и прапрабабушка Баки, а рядом с ними – несметное количество детей! Норма Джин завороженно рассматривала всю жизнь своего мужа, чуть ли не с момента появления на свет, от пухленького беззубого младенца на руках у молодой Бесс Глейзер в 1921-м году до здоровенного «бычка», каким он был в 1942-м. Прекрасное доказательство тому, что Баки Глейзер существовал и что его нежно любили! По нечастым своим визитам к одноклассникам из Ван-Найса она помнила, что и в тех домах с гордостью демонстрировались семейные снимки – на стенах, столах, пианино, подоконниках. Даже у Элси Пириг имелось несколько снимков, где они с Уорреном были помоложе и повеселее. Норма Джин с горечью осознала, что в доме у Глэдис не было ни одного семейного фото в рамочке, если не считать портрета черноволосого мужчины на стене, который якобы приходился Норме Джин отцом.

Норма Джин негромко рассмеялась. Наверняка то была рекламная фотография одного из актеров Студии, а Глэдис даже не была с ним толком знакома.

– Какое мне дело? Никакого.

После свадьбы Норма Джин редко вспоминала своего исчезнувшего отца или Темного Принца. Редко вспоминала Глэдис, а если и вспоминала, то как хронически больную родственницу. Зачем?

У них в доме был десяток фотографий в рамочках. Несколько пляжных фото: Баки и Норма Джин в купальных костюмах стоят, обняв друг друга за талию. Вот Баки с Нормой Джин на барбекю у какого-то из приятелей Баки. Вот Норма Джин позирует у решетки «паккарда» 1938 года выпуска – Баки только что его купил. Но больше всего Норма Джин любила разглядывать свадебные снимки. Сияющая девочка-невеста в белом атласном платье и с ослепительной улыбкой; красавец-жених в строгом наряде и галстуке-бабочке, с зачесанными назад волосами, с красивым профилем – в точности как у Джеки Кугана. Все восхищались этой красивой парой и тем, как они друг друга любят. Даже священник смахнул слезу. Как я тогда боялась! А на снимках это совсем незаметно. Как в тумане шла Норма Джин по проходу в церкви за руку с другом семьи Глейзеров (поскольку Уоррен Пириг отказался присутствовать на свадьбе), и в ушах у нее стучало, а к горлу подкатывала тошнота. Потом она покачивалась у алтаря на высоких каблуках, туфли были ей малы (надо было взять на полразмера больше, но такой пары на распродаже подержанной обуви не нашлось), и с милой улыбкой, от которой на щеках были ямочки, смотрела на священника Первой Церкви Христа. А тот гнусавил заученные слова, и тут вдруг Норма Джин подумала, что Граучо Маркс сыграл бы эту сцену с куда большим блеском, смешно шевеля густыми накладными бровями и усищами. Согласна ли ты, Норма Джин, взять этого мужчину?.. Она не понимала, в чем смысл этого вопроса. Она обернулась, или ее заставили обернуться (возможно, Баки легонько подтолкнул ее в бок), и увидела, что рядом стоит Баки, совсем как соучастник преступления, нервно облизывает губы, и только тогда сумела она шепотом ответить на вопрос священника: Д-да. И Баки ответил, только громче, решительнее, на всю церковь: Ясное дело, да! Потом была неловкая возня с колечком, но в конце концов его удалось надеть на заледеневший пальчик Нормы Джин, и оказалось, что колечко в самый раз, и миссис Глейзер с присущей ей предусмотрительностью убедилась, что обручальное кольцо надето правильно, на правую руку, так что эта часть церемонии прошла гладко. Я так боялась, что хотела убежать, вот только куда?

Еще один любимый снимок. На нем жених с невестой разрезают трехъярусный свадебный торт. Это уже на вечеринке в ресторане в Беверли-Хиллз. Баки придерживает крупной умелой рукой тонкие пальцы Нормы Джин, в которых зажат нож с длинным лезвием, и молодые, широко улыбаясь, смотрят прямо в объектив. К этому времени Норма Джин уже успела выпить бокал-другой шампанского, а Баки – и шампанского, и пива. Имелся также снимок, где молодые танцуют, и еще фотография «паккарда» Баки, украшенного бумажными гирляндами и табличками «МОЛОДОЖЕНЫ». Новобрачные сидят в машине и машут гостям на прощание. Эти и другие фотографии Норма Джин послала Глэдис в психиатрическую больницу в Норуолке. И вложила в конверт веселенькую открытку с цветочками и следующей надписью:

Нам всем очень жаль, что тебя не было на моей свадьбе, мама. Но все, конечно, всё поняли. Это был самый прекрасный, самый замечательный день в моей жизни!

Глэдис не ответила, но Норма Джин и не ждала ответа.

– Какое мне дело? Никакого.

До этого дня она ни разу не пила шампанского. Христианская наука не одобряла употребления спиртных напитков, но свадьба… это, конечно, особый случай, ведь правильно? До чего же оно вкусное, это шампанское, и как волшебно щекочет в носу! Но ей не понравилось, что сразу после этого началось головокружение и она стала глупо хихикать и утратила над собой контроль. А Баки напился. Он пил все подряд – шампанское, пиво, текилу, – и его вдруг вырвало, когда они танцевали, прямо на подол белого атласного платья. К счастью, Норма Джин как раз собиралась переодеться, перед тем как отправиться вместе с Баки в свадебное путешествие, в гостиницу на пляже Морро. К ней подскочила миссис Глейзер с влажными салфетками, оттерла бо?льшую часть скверно пахнущего пятна и ворчала при этом:

– Баки! Просто стыд и позор! Это же платье Лорейн!

Баки по-мальчишески сокрушался, просил прощения и был прощен. Вечеринка продолжалась. Оглушительно гремел приглашенный ансамбль. Норма Джин скинула туфли и снова танцевала с мужем. «Не появляйся больше никогда», «Неужели это любовь», «Девушка, на которой я женюсь». Они скользили по танцполу, сталкивались с другими парами, покатывались со смеху. Сверкали вспышки камер. Их осыпали рисом, конфетти, кидали в них воздушные шарики. Кто-то из школьных дружков Баки начал швыряться шариками с водой, и весь перед рубашки у Баки промок. Затем подали песочный торт с клубникой и взбитыми сливками, и Баки умудрился уронить ложку клубники в сиропе на пышную юбку белого льняного платья, в которое только что переоделась Норма Джин.

– Фу, Баки, как не стыдно! – Миссис Глейзер снова негодовала, а остальные (в том числе и молодожены) смеялись.

Потом опять танцы. Жаркие праздничные ароматы. «Чай на двоих», «В тени старой яблони», «Начни танцевать бегину». И все дружно захлопали, когда Баки Глейзер с блестящей, словно колпак автомобильного колеса, физиономией попытался изобразить танго. Очень жаль, что ты не была на свадьбе. Думаешь, я расстроилась? Ни черта подобного.

Баки и его старший брат Джо над чем-то хохотали. Элси Пириг, в ядовито-зеленом платье из тафты, с размазавшейся помадой, крепко сжала на прощание руку Нормы Джин и добилась от Нормы Джин обещания, что она завтра же позвонит ей и что они с Баки непременно заедут к Элси, как только вернутся из четырехдневного свадебного путешествия. Норма Джин снова спросила, почему Уоррен не пришел на свадьбу, хотя Элси уже объясняла, что у него дела.

– Велел передать тебе привет, милая. Знаешь, мы будем очень по тебе скучать.

Элси тоже скинула туфли, и стояла в одних чулках, и была дюйма на два ниже Нормы Джин. И внезапно качнулась вперед и крепко поцеловала Норму Джин прямо в губы. Никогда прежде ни одна женщина так ее не целовала.