48 улик

– Все, хватит, Дениз. Я кладу трубку.

– Постой, Джорджина! Эта женщина высказала интересные соображения…

– У нее нет и не может быть «интересных соображений». Астрология – чистый предрассудок, а все «экстрасенсы» – шарлатаны. Я кладу трубку.

Голос у меня дрожал от ненависти. Эту свою кузину я на дух не выносила. В школьные годы она была ближайшей подругой М.

– Нет, Джорджина, постой! – воскликнула Дениз. – Она говорила, что может «видеть»…

– «Видеть» она ничего не может. Придумала какую-то бессмыслицу для дурачков, и этот бред попадет в газеты, если мы ее сейчас же не остановим. Маргарита не верила в «символы и знамения», – с негодованием добавила я, – и мы с отцом тоже не верим. Это просто оскорбительно.

– Джорджина, прошу тебя, не кричи! Я хорошо тебя слышу. Милдред Пфайффер говорит, что, по ее расчетам, Маргарита еще здесь – в Авроре. Она «видит» – так она говорит – глазами Маргариты (она тоже своего рода экстрасенс), но ее видение «затемнено, затянуто облаками». Она пыталась вступить с Маргаритой в контакт, но, по ее словам, Маргарита «молчит», не отвечает…

– Дениз, это полная чушь. Хочешь вывести меня из равновесия, да? Ради бога, только папе с этим не звони – ни в коем случае. Эта женщина – бессовестная мошенница. Ей деньги наши нужны. Она надеется получить от папы пятьдесят тысяч долларов! Если ты с ней общаешься, передай, чтоб она не смела лезть в жизнь Маргариты. А если будет упорствовать, скажи, что я ее убью.

– Джорджина, что ты такое говоришь? Ты убьешь?..

– Я подам на нее в суд. Я сказала «подам в суд». Все, я кладу трубку, пора прекратить этот дурацкий разговор.

Я со всей силы швырнула трубку на рычаг, так что она со стуком отрикошетила на пол.

Глава 19

«Медиум-экстрасенс».

Теперь я понимаю, что ошиблась. В том, что не приняла Милдред Пфайффер всерьез.

Думала: мы ведь все-таки живем в двадцатом веке, а не в двенадцатом. Никто не поверит в эту идиотскую болтовню об астрологии, не говоря уже об «экстрасенсах».

И поскольку до меня продолжали доходить тревожные вести от родственников, после того как Пфайффер в очередной раз попыталась связаться с отцом, потом со мной, я написала ей следующее:

«8 мая 1991 г.

Дорогая Милдред Пфайффер,

Спасибо, что беспокоитесь за мою сестру Маргариту.

Боюсь, что, как истинные христиане, исповедующие англиканство, мы с моим отцом, в соответствии с принципами нашей Церкви, вынуждены отказаться от веры в астрологию.

Я не ставлю перед собой цель раскритиковать или опорочить ваше призвание. Просто хочу объяснить, почему мы не желаем вдаваться в ваши «заключения». Также от всей души прошу вас прекратить всякую активность в отношении моей сестры, которая в настоящий момент не может постоять за себя, и впредь воздержаться от подобных попыток. Не надо воображать, будто у вас имеется «доступ» к духу Маргариты и вы можете тем или иным способом с ней общаться.

Заранее благодарю вас, презренная мошенница…

Джорджина Фулмер».

* * *

Нет, я, конечно, не написала «презренная мошенница». Шутка!

Но остальной текст был отправлен мисс Пфайффер без изменений. Неудивительно, что ответа я не получила.

Глава 20

Конец начала.

Одним из возможных фигурантов, чье имя сообщили следователям, был У. – Уолтер Лэнг.

Один из мужчин, который имел несчастье состоять в неких отношениях с М. Из всех воздыхателей сестры только Уолтера Лэнга я видела однажды – за несколько лет до 11 апреля 1991 года.

Нет, не я сдала его полиции. Он не лучшим образом со мной обошелся, и я, конечно, была на него обижена, но не желала зла этому незадачливому ухажеру М. Не хотела, чтобы его имя фигурировало в материалах бестолкового полицейского расследования.

Бедняга Уолтер в один прекрасный день появился (без приглашения) на пороге нашего дома. Небритый, неопрятный, нервный, то и дело извиняясь, он выразил надежду, что Милтон Фулмер, с которым он не был знаком, не откажется поговорить с ним о том, почему М. внезапно перестала встречаться с ним и уехала из Нью-Йорка, оставив ему лишь прощальное сообщение на автоответчике. Можно подумать, папа знал, чем руководствовалась М.! Или имел терпение обсуждать ее мотивы.

Однако отец, как ни странно, пожалел этого Уолтера. Пригласил расстроенного парня в дом, а не отправил его восвояси, как я ожидала. Довольно долго с сочувствием слушал его. Был смущен тем, что дочь поступила столь непорядочно по отношению к человеку, который (по-видимому) очень ее любил.

Этого Уолтера я не знала. Лично не была с ним знакома. Позже выяснилось, что он биолог, занимается исследовательской работой в Корнелле, с М. его свели их общие знакомые; «перспективный», докторскую защитил в Гарварде, с М. встречался несколько месяцев, но она так и не удосужилась представить его своим родным.

С гулко бьющимся сердцем я подслушивала под дверью кабинета отца.

Сочувствовала я этому Уолтеру? Нет.

Мнимый возлюбленный моей сестры. Потенциальный муж. Слабовольный человек, банально и предсказуемо поддавшийся чарам принцессы.

Из-за закрытой двери кабинета отца доносился молодой серьезный голос Уолтера, полнившийся отчаянием и мольбой.

Гость допытывался у отца, знает ли он, догадывается ли, почему М. перестала с ним встречаться? Почему не отвечает на его звонки?

Почему она никогда не говорила нам об Уолтере? Почему никогда не приглашала его к нам домой?

Представляю, как потрясен был отец, когда увидел Уолтера Лэнга, о котором он слыхом не слыхивал.

(Но М. всегда такая была: скрытная. Она не любила откровенничать.)

Сорок минут папа серьезно беседовал с гостем в своем кабинете. Меня это поразило по двум причинам. Во-первых, потому, что папа терпеливо выслушивал сетования страдающего парня, а не высмеивал его. Во-вторых, потому, что он обсуждал с незнакомцем какую-то тему на протяжении столь длительного времени. Со мной, я уверена, он так долго ни о чем не говорил; в лучшем случае уделял мне минуты четыре.