Наша лучшая зима

– Садись, давай поговорим.

Мэтт сел.

– Кофе?

Мэтт кивнул.

Он молча смотрел, как Ди-Эй сует капсулы в кофеварку, наполняет кружку, добавляет молоко.

Она подошла, поставила кружку на журнальный столик перед ним, затем села за стол, закинув ногу на ногу. Мэтт видел, что ее колени дрожали.

Она нервничает. Это становилось интересным.

– Что ты делаешь в Бостоне, Мэтт? Ты надолго?

– У меня есть кое-какие личные дела здесь, мне нужна пара недель, чтобы их уладить. В частности, мне предстоит поместить своего любимого деда в дом престарелых.

Мэтт любил ее выразительные глаза цвета горького шоколада – в них отражалась каждая ее мысль. Сейчас они были полны сочувствия.

– Он болен? Мэтт кивнул.

– Альцгеймер.

– Мне так жаль, Мэтт. – Ди-Эй помолчала. – А другие личные дела?

Он не был готов сказать ей.

Он вообще не хотел говорить с ней. Он хотел чувствовать ее. Хотел гладить нежную кожу на внутренней поверхности ее бедер, покусывать ее упругие соски, ощущать дрожь ее возбуждения. В ее объятиях он надеялся забыть все тяготы прошедшего года.

Дилан-Энн была его убежищем, женщиной его мечты, идеальной любовницей, потому что не требовала больше, чем он был готов дать. Но теперь она уже не хотела дарить и получать наслаждение. Она бросила его. Это было так же очевидно, как если бы она сделала у себя на лбу татуировку: «Отвали!»

– Карты на стол, Мэтт?

Он чувствовал, что на руках у него нет ни одного козыря, но все-таки кивнул.

– То, что ты вернулся в Бостон, даже на короткое время, мне не нравится.

Конечно, он не рассчитывал такое услышать. Реальность так жестоко вторглась в его чувственные фантазии, что у него голова пошла кругом. И он был очень разочарован. Он все еще надеялся забыть о своих проблемах в ее постели.

– У меня здесь есть своя жизнь, и в этой жизни нет места для мужчины, который настроен время от времени наведываться в мою постель. – Ди-Эй помолчала. – Но, возможно, мы могли бы съездить куда-нибудь на Новый год, посмотреть, есть ли еще химия между нами.

Мэтт не мог понять, серьезно она говорит или нет, и это разозлило его. Было что-то странное в ее голосе, что-то, чего он никак не мог уловить. Несмотря на циничные слова, голос ее звучал растерянно и даже как будто виновато.

– Что ты скрываешь от меня, Ди-Эй?

Она вскинула бровь.

– Я не понимаю, о чем ты?

Наигранное возмущение в ее голосе окончательно убедило Мэтта, что она лжет.

– Брось, Ди-Эй!

В ее глазах вспыхнуло раздражение, она устало покачала головой.

– Сразу видно юриста. У тебя профессиональная деформация. Просто в моей жизни нет места тебе, Мэтт. Я много работаю и потому бережно охраняю свое личное пространство. Кроме того, я ненавижу Рождество и предпочитаю ни с кем не встречаться в это время года.

Ненавидит Рождество? Интересно – почему? Что за этим стоит? Мэтту внезапно стало очень любопытно. За семь лет он не задал ей ни одного вопроса о ее прошлом, но сейчас ему необходимо было выяснить, что происходит.

– Мы можем время от времени ездить куда-нибудь на уик-энд. Но в остальном я твердо для себя решила, что предпочитаю быть одна. Мы можем встречаться пару раз в год, но на большее я не готова.

Мэтт откинулся на спинку дивана, положил ногу на ногу и в упор посмотрел на Ди-Эй. Она так старалась убедить его, что спокойна, холодна и ничего к нему не чувствует, но, оказывается, она совсем не умела лгать. Этого он тоже не знал о ней. Она вовсе не была ни холодной, ни спокойной. Она была в ужасе. И боялась она именно его приезда в Бостон. Почему?

Почему Ди-Эй так легко согласилась уехать с ним куда-то на пару дней, но мысль, что он останется в Бостоне на некоторое время пугает ее до смерти?

И кстати, почему его это так волнует?

Почему он не может просто попрощаться и уйти?

Он может выйти за дверь, спуститься по лестнице, зайти в первый попавшийся бар, выпить пару коктейлей, поболтать с кем-нибудь, и он наверняка уйдет оттуда не один. Но он не хотел секса со случайной женщиной.

Была только одна женщина, которую он хотел… Мэтт встал, подошел к ней и провел пальцем по ее губам. Ее глаза затуманились от желания, губы под его пальцами горели, соски напряглись и проступили сквозь тонкую ткань ее рубашки. Она никогда не могла скрыть свое возбуждение. Он видел, насколько она его хочет, чувствовал ее трепет… и вернулся на диван.

– Знаешь, что я собираюсь сделать, Дилан-Энн? Я собираюсь поселиться через дорогу от тебя, так что мы часто будем сталкиваться. У нас есть общие друзья, и наши пути будут пересекаться. А если не будут, уверяю тебя, я их пересеку. Я соскучился по тебе, я хочу заняться с тобой сексом, и чем скорее, тем лучше. Да, мы почти не виделись в этом году, это так. Но я не считаю, что это ставит точку в наших отношениях. На это я не согласен.

– Мэтт…

– Я еще не закончил. Мы всегда были честны друг с другом, а сейчас ты почему-то лжешь мне. Хотя, думаю, часть того, что ты сказала, – правда. Ты действительно хочешь, чтобы я ушел, и ты ненавидишь Рождество. Но это не вся правда.

– Ты тоже сказал мне не всю правду о том, почему вернулся в Бостон, – парировала Ди-Эй.

С этим не поспоришь.

– Клянусь, это никак не связано с тобой. Но эта твоя игра в недотрогу связана со мной. Я уверен, сам не знаю почему, что тут все дело во мне, в нас.

Он понял по ее глазам, что попал в точку. Что же, черт возьми, происходит? И почему она не хочет сказать ему правду?

– Ди-Эй, просто объясни мне, в чем дело.

Она вскочила и отвернулась к окну, но Мэтт видел, как затряслись ее плечи. Неужели она плачет? Он подошел и встал у нее за спиной, не обнимая и вообще не прикасаясь к ней. Пусть знает, что он рядом, но не собирается на нее давить.

– Ты можешь сказать мне все, Дилан-Энн.

Она долго молчала, потом обернулась, и Мэтт понял, что сумел сломать эту стену.

– Помнишь, мы занимались любовью на прошлое Рождество? Я забеременела.

Его будто под дых ударили. Ди-Эй что-то говорила, но он не понимал смысл ее слов. И никак не мог вдохнуть воздуха.