Демоны

Но последняя часть его путешествия… был ли это сон – Пепельная Долина, Глинет? Должно быть, это был сон. Он был демоном, сидящим на огромном кургане из трупов… безумные, умирающие люди на маскараде смерти, пляшущие и убивающие друг друга повсюду вокруг него…

Преподобный Энтони. Неужели он действительно убил его?

– Он начинает…

– Молчи, идиот. Ты что, забыл? Здесь мы связаны с его сознанием.

Вообще-то они говорили, что все предстоящее ему будет реальным. Так что же, это… было реальным? Все эти мертвые люди – они действительно мертвы?

– Стивен… – Жонкиль? Она была здесь! Он видел ее!

Она лежала в нескольких ярдах от него, в какой-то выемке по форме ее тела в поверхности земли; на ней была только ночная сорочка, которую он видел на ней в больнице. Он поспешил к ней, опустился рядом с ней на колени, взял ее теплую руку в свою. Он не мог видеть собственную руку – но чувствовал, как касается ее кожи.

Она, однако, по-видимому, могла его видеть – она смотрела прямо туда, где должны были находиться его глаза.

– Стивен… мне стало хуже. Моя болезнь… Мне нужна Черная Жемчужина. Это единственное, что может остановить их.

– Кого, Жонкиль? Кто они – наши враги?

– Это древний круг заклинателей, Стивен. Эта борьба магов продолжалась во все времена, но в последнее время они стали маскироваться под хороших людей. Они напали на нас, потому что знают, что мы создаем новый и лучший мир. Они заставили тебя видеть то, что хотели – сделали так, что божественная форма, в которую ты вселился, выглядела чем-то плохим. Они сделали так, что ты видел мертвых вместо живых. Они сделали так, что ты увидел в Пепельной Долине разрушение, в то время как там все процветало и наливалось силой!

– Так это они… это из-за них все так выглядело?

Она взглянула на него и притянула ближе к себе, словно увидела его недоверие, заглушив его объятиями – обняв то, что здесь оставалось от него.

– Что я могу дать тебе, Стивен? – выдохнула она ему в ухо. Вся вселенная наполнилась запахом гардений.

– Я… я хочу тебя, Жонкиль. И еще… я хочу… вернуть то ощущение, тот первый прилив, это чувство экстаза – словно мне никогда не приходилось бояться чего бы то ни было. Я был царем целой вселенной наслаждения… Бог мой! Черт побери! Я хочу, чтобы это повторилось. Я хочу быть там с тобой! Я видел тебя там – и я люблю тебя, Жонкиль!

– Я тоже люблю тебя, Стивен. Но я умру, если ты не принесешь мне Черную Жемчужину. Остальные из нас не имеют такого дара прохождения, каким обладаешь ты. У тебя потрясающая одаренность к астральным путешествиям.

– Но ты же здесь…

– Я могу добраться лишь досюда. Но ты – почему, как ты думаешь, ты смог пройти через эти места, не сойдя с ума? Никто другой не мог зайти так далеко, как ты, и сохранить здравый рассудок – ни одно человеческое существо. Это часть твоего дара. И ты можешь добраться дотуда, где находится Черная Жемчужина. Твой дар позволит тебе пронести в себе ее субстанцию.

Он не мог больше сдерживать себя. Он попытался поднять ее, заключить в объятия – слиться с ней. Но его руки погрузились в теплую кашу – которая тут же стала вязкой жижей, и все ее тело, превращаясь в жидкость, потекло между движущимися камнями под его коленями.

– Жонкиль!

Он встал, глядя, как ее жидкие останки и подернутое рябью лицо исчезают в камне горы, словно вода в песке. Исчезли.

«Помоги мне… ступай к Черной Жемчужине! Ты должен идти по собственной воле, потому что только твоя воля может привести тебя туда. Найди Черную Жемчужину. Принеси ее к тому божеству, в которое ты вселялся. Тогда его сила станет моей, и я останусь жить! И обещаю тебе, мы отыщем экстаз темного блаженства, Стивен!»

Он простер невидимые руки к небу.

– Тогда скажи мне! Скажи, куда мне надо идти!

И он понял, что движется по направлению к одному из вращающихся символов – к символу Сатурна.

И сквозь него – вывернувшись наизнанку, что уже начинало становиться почти знакомым ощущением, чувствуя, что вот-вот взорвется, но цепляясь за тот внутренний волосок, падая сквозь море энергии, и возникая…

… в бессолнечном мире сражающихся эго – сотканных из энергии деревьев, мечущихся в пустоте, хлещущих друг друга плетями страстей. Это был ландшафт без земли, бесконечное пространство, заполненное похрустывающими местоположениями, каждое из которых стремилось пожрать соседнее.

Но одно из них было больше других. В сравнении с остальными оно было словно дерево Иггдрасиль, заслоняя их всех, словно великан среди карликов. В течение целого года это дерево выращивало один-единственный темный плод, темный шар, который пульсировал в сплетении корчащихся, ни на минуту не находящих успокоения ветвей, чуть выше сияющего, беспрестанно набухающего и опадающего центрального ствола. Действительно ли он был черным, этот плод, эта Жемчужина? Он был настолько же серебряным, насколько черным, и настолько же радужным, насколько серебряным. Он имел настолько же свою собственную сферическую форму, как имело ее космическое яйцо до Великого Взрыва, и однако оно трепетало внутри себя концентрированным электричеством неразбавленной воли.

Он знал это все посредством гнозиса астрального мира – знания, проистекающего из самого восприятия; он знал это наверняка. Черная Жемчужина была сгустком чистой эгоистической воли. Это была тяга к исполнению желаний, выработанная тысячами и тысячами эго, поглощенная этим великим эго и накопленная здесь, словно электричество миллионов гроз, накопленное в одной батарее.

Теперь Стивен увидел это – и понял все. Значительная неопределенность, лежащая в корне вещей, могла быть изменена волей. Обычно воля была слишком слаба, чтобы изменить ее слишком сильно, но эта воля была немыслимо концентрированной, в ней было достаточно мощи, чтобы преобразовать реальность. Чтобы наделить силой тех, кто подключится к ней, – а это включало силу, необходимую, чтобы излечить Жонкиль и даровать им жизнь в том пространстве экстаза, в которое он вступил лишь на очень краткое время.

«ДА!» – закричал он невидимыми губами и ринулся в духовный полет по направлению к великому Иггдрасилю этого мира с Черной Жемчужиной в сердцевине.

Но это существо состояло из сплошных ощущений – в нем было больше ощущений, нежели разума, – и оно почувствовало его приближение. Оно принялось хлестать ветвями, чтобы остановить его, хватать его потрескивающими, чуткими усиками; кровожадные чувствительные хлысты рассекали воздух вокруг него. Он летел, едва успевая уворачиваться от них.

– Медуза!

«Это был голос Жонкиль?» – Но он не мог позволить ничему отвлекать его.

Никогда прежде он не чувствовал себя столь трепетно присутствующим в настоящем моменте, как сейчас, когда он нырял, и уворачивался, и кружил, и порхал стрижом сквозь охваченный ураганом лес, используя каждый эрг своего умственного сосредоточения на то, чтобы избежать коварных ударов, которые направляло на него гигантское эго.

И вот он приблизился к Черной Жемчужине.

– Медуза!

– Жонкиль?

Послание от Жонкиль пришло к нему, спрессованное в одну тысячную секунды:

– Не смотри в Жемчужину. Обрати свое восприятие в сторону от нее. Но раскрой руки и представь, что ты становишься очень большим. Представь, что ты глотаешь ее. Не смотри на нее – это все равно что взглянуть на Медузу.

Он нырнул вперед, к Черной Жемчужине. Она была больше, чем его обхват.

Но он сделал так, как она сказала: представил себе, что растет, достигает гигантских размеров и погружается внутрь дерева-эго, глотая Черную Жемчужину, словно таблетку.

Он почувствовал, как она входит в него – и вскрикнул от боли. Она жгла его. Это было все равно что проглотить солнце, чье пламя было чистой ненавистью.

А потом он начал погружаться в ствол дерева-эго, всасываться в него, позволил ему переварить себя – и оказался… в мире людей. В Пепельной Долине, штат Калифорния.

«Как быстро собираются тучи», – подумала Глинет, бросив сотовый телефон на заднее сиденье и разворачивая фургон. Начался дождь, вначале он осторожно забарабанил по ветровому стеклу, а затем хлынул на него таким потоком, что ей пришлось включить дворники на полную мощность. Сердце лежало в груди твердой, мертвой глыбой. Ей было холодно и очень, очень одиноко. Поскольку она выбрала смерть.

Она не могла повернуться спиной к этим людям. Она знала, что было только лишней тратой времени возвращаться в Пепельную Долину, но тем не менее она возвращалась. Поскольку в том, что все это случилось, была частично и ее вина. Тот мальчик, которого она ударила куском трубы, та женщина, рвавшая на себе волосы посреди улицы. Эти мертвецы, наваленные друг на друга, словно на каком-то омерзительном празднестве геноцида – она допустила их гибель, и она должна была умереть вместе с ними. Может быть, она еще могла кому-нибудь чем-нибудь помочь.

Она говорила по сотовому телефону, который нашла в фургоне, несколько минут. Дорожный патруль уже прослышал о катастрофе в Пепельной Долине, но никто не хотел и слышать о том, что это было организовано предумышленно.

«Я просто не заслуживаю того, чтобы оставаться в живых, – думала она. – Я могла бы как-нибудь спасти этих людей».

Дождь был настолько сильным, что дороги было не видно за сплошной пеленой воды.

«Дождь! – подумала она с внезапно нахлынувшим пониманием. – И ветер!»