Слабым здесь не место. Охота

Здесь, как и следовало ожидать, веяло теплом, но Тархельгаса волновало это куда меньше, чем факт того, что отсюда он видел едва ли не весь очаг, включая входную дверь и стойку хозяина, в то время как сам оставался укрыт блеклой тенью полумрака.

Расположившись за столом, Тархельгас достал из сумок карту вырубок с поселениями Изрытого котла и свечу, чтобы четко отмерить время, что он проведет в очаге.

Движение руки – и фитиль запылал тоненьким огоньком, начав не спеша плавить свечу.

Проложить маршрут до Лихих Каида с учетом услышанного также не составило труда. Это заняло у него ровно столько времени, чтобы он лишь немного не успел закончить до того, как принесли обещанное тушеное мясо и древесный самогон.

Старик ушел, не проронив ни слова.

Определившись с маршрутом, Тархельгас сложил одну из своих карт, после чего приступил к трапезе. Ел и пил медленно, зная, что торопиться некуда. Лишь наблюдал за мерным, можно сказать, едва заметным трепыханием огня, из-за которого изредка шипел жир и сало.

Покончив с мясом, которое оказалось пусть и не первой свежести, но вполне съедобным, он отставил самогон, решив не испытывать волю ВсеОтца и продолжать травиться сомнительным варевом.

Пяти стопок было достаточно, чтобы согреться и окончательно понять, что грозит ему, если он увидит дно принесенного стариком глиняного кувшина. К тому же жар печи и самогона, наложенные на усталость пути и переход по вырубкам, вымотал Тархельгаса настолько, что он начинал засыпать, с трудом контролируя свое сознание и тело.

Положив топор на колени и успокоив себя отсутствием людей в очаге, охотник позволил себе ненадолго закрыть глаза.

Странно, но последним, что услышал Тархельгас, был не разговор пьянчуг и не вой ветра за стеной, а грохот разразившихся аплодисментов.

5

1349 з. н.н. Северная граница Теламутского леса. Столица государства Лагигард

Представление Высших окончилось грохотом разразившихся аплодисментов, чего никак не понимал Тархельгас, выказывая свой восторг сдержаннее остальных, но не так, чтобы выделяться из общей толпы.

Он не мог отрицать, что постановка Высших была сделана со вкусом, на достойном уровне, при этом терпима или, как стало модно говорить, толерантна по отношению к другим народам, включая государство Лагигард. Но рукоплескать тем, с кем не так давно они воевали, отстаивая законные границы родных земель, Тархельгас считал в лучшем случае неуместным. На полях особо жестоких сражений от пролитой крови до сих пор отказывались расти всходы, а на спорных землях и по сей день-то случаются набеги.

Конечно, отношения с соседним народом после долгих зим переговоров решено было объединить шатким миром, но сейчас все стали забывать, чего им это стоило. Даже представители каст не видели в Высших угрозу, продолжая развивать дипломатические отношения и торговлю. Дали разрешение на постройку посольства в столице и вот уже как около десяти зим радовали себя и других жителей Лагигарда пьесами, постановками и спектаклями.

Юный Тархельгас не был ярым противником такого союза и все же видел в открытости Высших некую фальшь и лицемерие.

Неужели это замечал только он один?

Или же в этих бурных овациях актерам и всей труппе, чем одаривали их касты со своими приближенными, скрывалась лишь необходимость поддержания мира между двумя столь разными народами? Своего рода правило, в которое мало кто вкладывал изначальный сакральный смысл.

Тархельгас хотел верить, что увиденное им обожание – не более чем игра, однако порой он замечал гораздо больше, чем хотел видеть на самом деле. В глазах лагигардцев он читал нескрываемое восхищение и благодарность за столь яркое, или, лучше сказать, шикарное, представление, которое они, словно избранные, увидели первыми из всех.

Неужто все они забыли? Ведь еще каких-то две сотни зим назад народ, который сейчас кланялся на сцене и принимал поздравления, называл себя неприметным словом «эльф». Когда же начались первые стычки двух государств, те вдруг провозгласили себя «Высшими» ссылаясь на древние труды своих летописцев, хотя на деле просто заявляли о своем превосходстве над людьми и, как следствие, правах на земли Лагигарда, богатые золотом и серебром.

Почему все забыли об этом?

Лагигард не мог позволить себе расслабиться, и на страже должны были стоять двенадцать каст.

Почему же они так изменились, забыв о долге и учении кодекса?

Почему…

Голоса в сознании не успели задать следующий вопрос, когда аплодисменты почти затихли и глава касты Сэтигас повернулся в сторону Тархельгаса, направившись к выходу.

– Нужно выказать свое восхищение игрой достопочтимой Лититау Ориеранской лично. – Статный, коренастый мужчина пятидесяти зим стал удаляться из ложа на балконе, не скрывая своего желания как можно скорее попасть за кулисы.

Слова, произнесенные им, никоим образом не касались юноши.

Однако Тархельгас последовал за ним, как того велел кодекс и Ахора Крамего.

– Господин Бхайн, – обратился он, – если нужно, я договорюсь о встрече.

Тархельгас не стал напрямую напоминать, что кастам не рекомендуется встречаться вне посольства с представителями знати Высших, кем являлась Лититау Ориеранская, несмотря на ее актерский род занятий.

– Тибурон Тархельгас, вы можете быть свободны. На сегодня ваше служение окончено. – Бхайн из касты Сэтигас поправил парадные одежды и, лишь на секунду задержавшись у дверей, ведущих прочь с балкона, бросил еще одну фразу: – Мы, как представители каст, должны первыми налаживать и укреплять отношения с Высшими. Для процветания каждого из народов.

Мужчина вышел, не удостоив Тархельгаса прощальным поклоном, в то время как юноша стоял, немного склонившись, прижимая правый кулак к сердцу, а левой удерживая кинжал касты Тибурон.

Даже прочитав столько книг и изучив законы государства, он до сих пор многого не понимал. Именно для этого и существовал принцип Ахора Крамего, когда опыт одного старшего поколения передавался молодому. В этом была своя логика, вот только голоса все пытались, пусть и слабым ропотом, предупредить, что он совсем не видит истину.

Дверь на балкон захлопнулась, Тархельгас выпрямился, но руку с кинжала не убрал, а наоборот, вытащил его и в который раз провел большим пальцем по руне «Жизнь», выгравированной на изящной рукояти.

Все же, лишь проживая эту жизнь, можно понять или хотя бы попытаться осознать, в чем заключается ее смысл. В книгах не было всех ответов, и, опираясь на слово, оставшееся на бумаге, Тархельгас не мог полностью вникнуть в суть вещей и познавал жизнь поверхностно, едва касаясь ее.

Однако он не отчаивался. Едва окончится Ахора Крамего и отец передаст ему меч касты Тибурон – у него будет целая жизнь познать этот мир с его всевозможными гранями и отражениями.

Успокоив себя этой мыслью, Тархельгас убрал кинжал в ножны и вышел в коридор, собираясь вернуться в родовой особняк.

В той части театра, где он оказался, отведенной в основном для представителей верхушки каст, обычно находилось очень мало людей. Сегодня их не было вовсе. Поэтому, когда кто-то схватил Тархельгаса за руку и потянул за собой, тот даже не успел толком сообразить, что происходит.

– Астисия? – он забыл обо всех нормах приличия, увидев перед собой принцессу. – Как ты здесь оказалась? Где твоя…

– Боже, Тархель, ну сколько вопросов. – Она закатила глаза, не позволив тому узнать, как она сбежала от своих слуг и стражи. – Пойдем со мной.

– Куда?

Она хлопнула его открытой ладонью по груди.

– Куда угодно. Главное, вместе. Вот какими должны были быть твои слова. – Принцесса выглянула из-за колонны, куда затащила Тархельгаса, проверяя, не идет ли кто по коридору. – Пойдем. Ты все равно выказал свое почтение всем, кому можно, а господину Бхайну не до тебя, пока он лично общается с Лититау.

Тархельгас не стал вдаваться в подробности того, что именно известно Астисии и, главное, откуда. Ведь теперь, когда он наконец осознал, как близко она стояла, мысли повисли где-то в глубине сознания. Тибурон ощущал ее дыхание, чувствовал тепло ладони, которая до сих пор не отпускала его.

Он покорно позволил Астисии вести его, а уже после они рука об руку шли неизвестно куда. Хотя имело ли значение, где они окажутся в итоге? Как сказала Астисия, главное, чтобы вместе.

И вот, подобно воришкам с улиц, они тайком пересекли коридор и левую галерею, всячески стараясь укрыться от любого взора. Будто бы Астисия и Тархельгас действительно что-то украли и теперь надеялись унести это с собой и не быть пойманными. Хотя, с другой стороны, разве они взяли чужое? Лишь искренне и, может быть, наивно хотели распорядиться своим. Тем, что имели.

Они оказались на балконе дальней секции театра, который открывал чудесную панораму на улицы столицы.

Созерцая вид ночного Лагигарда, он пытался понять, что принцесса хотела показать ему.

Юноша уже повернулся к Астисии, чтобы повторить вопрос или просто внести хоть какую-то ясность, когда она внезапно прильнула к нему и поцеловала.

В один миг все голоса в его голове, запреты кодекса, морали и этикета, собственная неуверенность исчезли в теплоте и нежности ее губ.