Тьма между нами

– Готова? – спрашивает она.

Безучастно смотрю на улицу. Начало восьмого, а еще светло.

Внезапно Нина хватает меня за запястье и впивается ногтями. Я вскрикиваю от боли и разжимаю кулак. Штопор, который я успела сунуть в рукав, с лязгом падает на стол, однако Нина не отнимает руку, и ее ногти продолжают язвить мою кожу. Сжимаю зубы, стараясь не показать, как мне больно. В конце концов она ослабляет хватку и отпускает руку.

– Собиралась положить его вместе с грязными тарелками, – пытаюсь оправдаться я.

– Не стоило так себя утруждать. Сама уберу, – говорит она и кладет штопор в задний карман.

Ее тон смягчается, будто этого недоразумения и не бывало.

– Пойдем наверх.

Глава 4

Нина

Провожаю Мэгги наверх. Она медленно, шажок за шажком, поднимается по лестнице. Наблюдаю, как напрягаются мышцы жилистых рук, когда она хватается за перила, помогая себе преодолеть ступеньки. За два последних года Мэгги заметно сдала и теперь уже не так уверенно стоит на ногах, как раньше, будто боится, что, двигаясь быстрее, потеряет равновесие и упадет. Но я здесь, рядом, у нее за спиной, чтобы подхватить ее в любой момент, если это случится.

Взрослея, большинство из нас смиряется с тем, что рано или поздно придется осознать свою беспомощность перед временем и просто наблюдать за угасанием родителей. Я – не исключение. Несмотря на все, что произошло между нами, мне тяжело принять неизбежный факт, что однажды ее не станет. Иногда я стою с закрытыми глазами у подножия лестницы, ведущей к ней на чердак, и слушаю, как она ходит по спальне и читает вслух, – возможно, это помогает ей заполнить мучительную пустоту в комнате.

Однажды я сказала ей, что еще на этом свете она превратилась в привидение, блуждающее по дому. Ответом был смех и обещание всегда, даже из могилы, следить за мной. Ответ не без злорадства, но, как ни странно, ее слова принесли успокоение. Уж лучше жить в доме с мстительным духом, чем одной. Одиночество пугает меня больше всего на свете.

Мы добираемся до верхнего этажа, и Мэгги сворачивает налево, в ванную. Дверь там до конца не закрывается, однако она несколько раз пытается плотно пригнать ее, видимо, забыв, что ничего не получится. Сажусь на верхнюю ступеньку и слушаю, как течет вода из крана. Она набирает ванну, как всегда по вторникам. Четкий распорядок защищает нас от неприятных неожиданностей. Однако временами Мэгги совершает глупости и отклоняется от сценария – например, как сегодня, попытавшись украсть штопор. В такие моменты у меня опускаются руки – мы словно топчемся на месте или даже делаем шаг вперед и два назад.

Вернувшись домой, я включила погружной нагреватель – естественно, не на полную мощность, а только чтобы немного подогреть воду. Содержание дома и так бьет по карману, а доходов, кроме моей зарплаты и ее пенсии, нет. Государственное пособие на отопление закончилось еще несколько недель назад – январь и февраль выдались на редкость холодными. После Пасхи наступит лето, и отопление можно будет почти не включать.

– Я принесла тебе новую книгу.

За дверью слышится громыхание – Мэгги залезает в ванну и отвечает:

– Спасибо.

– Оставлю у тебя в спальне.

Спускаюсь на второй этаж и возвращаюсь с книгой. На обложке – контур тела, какие полицейские обычно рисуют мелом на месте преступления. Почему ей нравится такое мрачное чтиво? Что откликается в ее черной душе?

Кладу книгу на прикроватную тумбочку и подхожу к окну. На улице никого. За окнами у соседей мерцают телеэкраны. Интересно, что там сейчас идет. Наверное, сериалы. Когда я была маленькой, мы вечерами обязательно включали «Улицу Коронации» или «Жителей Ист-Энда». Мы – это я и мама, конечно. Папа в это время читал газеты или проектировал здания у себя в кабинете.

Из соседнего дома выходит Луиза и забирает что-то из багажника. В свете фонаря замечаю округлившийся живот – мама права: она явно беременна. Машинально обхватываю себя, словно во мне тоже зреет новая жизнь, но, конечно, это не так. Это невозможно. Мое чрево – никому не нужный сломанный механизм, где не достает важных деталей. Я отдаю себе в этом отчет, однако тоска не утихает.

В небе горит оранжево-лиловый закат. Хорошо, что темнеет все позже. Я откладывала пособие по уходу за больной матерью и недавно порадовала себя: купила садовый стол и четыре стула, сделанные из чего-то под названием «ротанг»[6 - Стебли определенного вида пальм.]. Скоро их должны привезти. Конечно, можно было бы сэкономить и взять комплект поменьше – гости к нам все равно не ходят, – но один стул смотрелся бы слишком сиротливо.

На мгновение я представляю, как мы с Мэгги, словно нормальная семья, ужинаем в саду теплым летним вечером… И сразу одергиваю себя: после того, что произошло сегодня со штопором, об этом даже думать не стоит. Слишком опасно.

Судя по часам, она в ванне уже пятнадцать минут; вода, должно быть, совсем остыла. Направляюсь к двери и замечаю ее очки для чтения на прикроватной тумбе. Рядом с ними что-то блестит; приходится подойти, чтобы присмотреться. Так и есть: снова ее глупости. Под футляром для очков спрятана пружина из матраса. Если б кончик не торчал наружу, я бы в жизни не заметила – хитро придумано. Я довольна своей проницательностью, но расстроена очередным актом неповиновения. Что ж, придется отомстить. Скошенным концом пружины откручиваю крошечный винтик, которым одна из дужек прикреплена к оправе, кладу и то, и другое себе в карман, а очки аккуратно возвращаю на место.

– Ты закончила? – спрашиваю я из-за двери.

– Надеваю ночнушку, – отвечает Мэгги, и я снова слышу громыхание металла.

Через минуту она появляется в коридоре, чистая и сияющая. Я провожаю ее в спальню. Она шаркает к окну.

– Подними ногу, – прошу я, и, привычная к установленному порядку, Мэгги повинуется.

Достаю ключ из кармана и открываю замок, сковывающий колодки у нее на щиколотке. Цепь с тяжелым стуком падает на пол. Меняю ее на другую, более короткую, и снова поворачиваю ключ. Ей нельзя покидать спальню.

– Я почистила твое ведро, – напоследок сообщаю я, оглядываясь в угол комнаты, где стоит синяя пластиковая бадья с рулоном туалетной бумаги. – Увидимся через пару дней.

Вечером надо будет приготовить ей завтрак и обед и оставить у двери. С ужином разберусь, когда приду с работы, – подождет.

Запираю ее на замок и останавливаюсь у лестницы с закрытыми глазами. В этот момент я сама себе противна. В письме Шарлотты Бронте, одной из моих любимых писательниц, я прочла такие слова: «С врагами я сама справлюсь, но избавь меня, Боже, от друзей»[7 - Фраза, часто (безосновательно) приписываемая Вольтеру. Речь идет о знаменитом гневном письме Бронте критику и писателю Дж. Г. Льюису, состоящем из одной этой фразы.]. Интересно, относится ли это к членам семьи…

ЧАСТЬ II

Глава 5

Нина

Автобус номер семь довез меня до станции, на которой раньше был рыбный рынок Нортхэмптона. Старое здание снесли и на его месте выстроили уродливую громадину из кирпича и стекла. Однако до сих пор, стоит мне вдохнуть поглубже, кажется, будто я чувствую резкий запах морепродуктов, навсегда застрявший между прошлым и настоящим.

Прохожу через пустую рыночную площадь, мощенную грубым булыжником. Подумать только: раньше это унылое серое пространство было сердцем города… Три дня в неделю здесь бурлила жизнь и продавалась всякая всячина вроде дешевой одежды, тканей, кормов для животных, музыкальных записей, овощей и фруктов. А теперь даже в самые оживленные дни лотки с товарами не занимают и половины площади.

Не спеша направляюсь к библиотеке – до начала смены еще четверть часа, так что можно не торопиться. Спускаюсь по истертым каменным ступеням, по которым за полуторавековую историю здания прошаркала не одна тысяча ног. Прежде чем приняться за работу, надо зайти в подвал, в служебное помещение, чтобы бросить пальто и сумку. Снова прикладываю пропуск, толкаю тяжелую дверь, миную коридор и привычно желаю коллегам доброго утра.

Внизу уже все в сборе: двенадцать человек, не считая меня, – кто-то моложе, кто-то старше. Как ни странно, люди до сих пор считают, что в библиотеках работают лишь тихие тетушки в очках, с тугими пучками на затылках, в старомодных кофтах и удобных туфлях на плоском ходу. Сидя за массивными столами, они ругают посетителей за шум и штрафуют за нарушение сроков возврата. А если каким-то чудом среди них и попадаются мужчины, то лишь унылые, лишенные чувства юмора бородатые девственники в вельветовых куртках и клетчатых рубашках, до сих пор живущие с родителями.

Естественно, все это полная чушь. Да, на работе мы говорим тихо и обожаем книги. Но это вовсе не значит, что у нас в жизни больше ничего нет.

Как всегда в начале рабочей недели, мы делимся новостями. Даниэла показывает свежие синяки над грудью – следы неудачного приземления на подвесной канатной дороге в парке развлечений. Стив, забежав на пять минут, хвастается очередной татуировкой на предплечье; правда, из-за плотного слоя вазелина и намотанной сверху пищевой пленки разглядеть рисунок не представляется никакой возможности. Тем не менее, я говорю, что получилось здорово. Джоанна играет в рок-группе, а Пит, хотя ему хорошо за пятьдесят, увлекается йогой.

Когда Дженна интересуется моими выходными, я отвечаю, что провела их с мамой – та требует постоянного присмотра. Дженна сочувственно улыбается, словно понимает, о чем я. Хотя куда уж ей…

Многие из нас отработали здесь не один год. Мы часто шутим, что из тюрьмы за непредумышленное убийство выпускают быстрее. С одними коллегами я приятельствую, с другими просто здороваюсь, но ни с кем не враждую. Мэгги как-то поинтересовалась, не чувствую ли я себя одинокой без друзей-сверстников. Да, поначалу это меня сильно тяготило, однако жизнь, к счастью, умеет преподносить приятные сюрпризы. И я способна хранить их в тайне.

За единственным исключением, я никого не подпускаю к себе слишком близко. Если не хочешь страдать от разочарований, не стоит заводить привязанностей. Предательство – самая обыденная вещь: обычно его совершают без всякого злого умысла, просто потому что подвернулась более заманчивая возможность. На собственном горьком опыте я убедилась, что полагаться нельзя даже на самых близких.

Мы приступаем к работе, появляются первые посетители. Подъезжает фургон с новыми поступлениями. Стив прикатывает тележку с коробками: книги надо распаковать, наклеить штрих-коды, отсканировать и занести в каталог, незарезервированные издания – отложить. Я вызываюсь расставить их по полкам.

У нас тысячи книг, сотни стеллажей, и я знаю их все как свои пять пальцев – успела изучить за восемнадцать лет. Хотя с того момента, как я сюда устроилась, библиотечное дело здорово изменилось, я всегда шла в ногу со временем и даже получила несколько повышений. Я к ним не стремилась и уж тем более их не выпрашивала – они случались сами собой. У меня нет амбиций. Нет, я не оправдываюсь; я действительно не из тех, кому интересна карьера.

Аккуратно, бережно и строго по алфавиту расставляю новые книги на соответствующие полки, немного даже сама удивляясь собственной скрупулезности: ведь вскоре посетители начнут копаться в них, словно на последней в мире гаражной распродаже.

На тележке осталась одна книга, поэтому я направляюсь к секции «Войны и история Британии», куда если и заглядывают редкие посетители, то исключительно накануне годовщин крупных битв. Достаю из кармана канцелярский нож, выдвигаю лезвие, вырезаю страницу с магнитной биркой и прячу книгу в другой карман. Одно из преимуществ моей работы состоит в том, что я могу отбирать самые интересные новинки. Этот экземпляр я заберу сегодня после смены домой. Просто положу в сумочку и пронесу через турникет – даже сигнализацию отключать не придется.

Естественно, я могу, как и остальные, взять любую книгу по абонементу, но мне не нравится возвращать то, что оказалось у меня в руках. Раз уж что-то попало ко мне в дом, оно должно там остаться. Не думайте, я не из тех сумасшедших, кого показывают по телевизору, – живущих, словно кроты, в квартирах, заваленных горами мусора. Вот у Мэгги, кстати, есть склонность к такому накопительству. Пока пару лет назад я не расчистила подвал, он напоминал свалку. Однако ее книги, даже давно прочитанные, у меня не поднимается рука выбросить. Так что они навсегда останутся на полках в моем доме и будут медленно желтеть и пылиться, забытые и никому больше не интересные.

* * *