Сефира и другие предательства

– Да.

– Я так… Меня аж затрясло всю.

– Прости.

Внезапно ей пришлось свернуть разговор. Она сказала Лиз, что обязательно поговорит с ней позже, мол, она уже подъехала к своему очередному клиенту, и отключилась прежде, чем та успела запротестовать. Ложь была белой. У нее оставались еще десять минут, прежде чем свернуть на подъездную дорожку к дому мистера Спанжена. Она потратила их на то, чтобы прислушаться к себе и оценить свою реакцию на новости от подруги. До разговора с Лиз прошли еще три звонка, ни один из которых не был столь ужасающим, однако все они подтверждали продолжающиеся встречи между мужем и его заказчицей. Они встретились за поздним завтраком в бистро на Мейн-стрит (Лиз как-то сказала ей, что именно туда нужно ходить воскресным утром, чтобы выяснить, кто вместе ушел из баров в субботу вечером), прошлись вдоль витрин на Мейн-стрит и, по-видимому, заглянули в отдел эротики в «Просперо». Лиз подробно описала одежду женщины в тот день: свободная белая блузка и брюки в обтяжку, материал которых, по словам Карен, выглядел как кожа то ли змеиная, то ли аллигатора – в общем, какой-то рептилии, и ковбойские сапоги. Большущие солнцезащитные очки. В порции выслушанных ею соображений о том, насколько могут быть близки Гэри и Сефира, прослеживалось единодушие, хотя, помня о ее предыдущем объяснении, подруги предваряли свои наблюдения словами: «Если бы ты не сказала мне, что ничего не происходит», и «хорошо, что я поговорила с тобой, потому что, не сделай я этого…», и «не будь я в курсе всех подробностей». Не сказать, что трио звонков подготовило ее к звонку Лиз – это не так, – скорее, первый звонок прозвучал как резкая невпопад нота, чей тревожный диссонанс повторили и усилили последующие звонки, вибрации этой обрывающейся ноты передавали сообщение, которое ей не удавалось расшифровать, пока Лиз не растолковала ей все. Лиз, однако, ухватилась за интерпретацию, которая, хотя и казалась разумной, все же могла быть поспешной. Да, Гэри целовал Сефиру. Отрицать это не было смысла. Как не было никаких свидетельств того, что первый шаг сделал он. Кто знает, может он просто шел, обернулся – и тут как тут она. И если Сефира аж вся искрит сексом, как свидетельствовали подруги Лизы, могла ли она винить мужа, если он ответил ей взаимностью?

Пожалуй, это стало для Лизы самым большим сюрпризом, – ее готовность, ее желание оправдать поведение Гэри, дать ему еще один шанс. Если бы спросили ее, например, этим утром, сидящую на постели, простыни которой были пропитаны запахом секса, сцены прошлой ночи прокручивались в памяти, как ее самый любимый фильм с рейтингом «Х» [11 - Согласно рейтингам Американской киноассоциации, на сеансы фильмов рейтинга «Х» не допускаются лица, не достигшие 17-летнего возраста.], она ответила бы прямо, что Гэри даже в голову бы не пришло что-то сделать с Сефирой, не говоря уже о том, чтобы прижиматься губами к ее рту. Я вас умоляю. Не изменилось бы ее настроение и после первого сообщения о том, что Гэри и Сефира обедали в бистро. Даже когда ее сотовый залился трелью в четвертый раз, после тех дополнительных описаний дальнейших действий Гэри и Сефиры – даже когда она нажимала на иконку ответа на дисплее телефона, – и допускала возможность влечения Гэри к Сефире, этой женщине, которую, наверное, окружало облако желания, она бы продолжала уверять: шансы на то, что это влечение перерастет в действие, были ничтожны и не стоили рассмотрения; пусть даже и с резкостью, которая выдала бы ее растущее беспокойство. Теперь же, когда она обладала доказательствами, прямо противоречащими такому утверждению, Лиза все еще не ощущала в себе готовности предположить худшее – худшее, несущее в себе угрозу гораздо большую, чем любой приватный танец.

Погребальный звон сообщений и разговоров в течение второй половины дня посеял в душе сомнения: ее колебания уже казались не столько благоразумной сдержанностью, сколько отчаянным отрицанием. Больше никто не предоставил столь компрометирующих улик, но упоминались два случая, когда Сефира висела на руке Гэри, и один – когда он обнимал ее за плечи, а также кто-то мельком видел, как эти двое ехали из города на восток в зеленом «субару» Гэри (в том же направлении, где расположены и все пять городских мотелей, не говоря уже о «Пике»). Хотя Лиза чувствовала, как эмоции на своих маленьких крылышках уже беспокойно мечутся в душе, ни боль, ни гнев не обрушились на нее к тому времени, когда она завершила работу с последним клиентом и отправилась домой. Напротив, она чувствовала, что сбита с толку как никогда, – будто каждый последующий звонок набрасывал еще одну завесу тайны на ситуацию: примерно как если бы вы перелистали учебник по углубленному математическому анализу; судя по тому, как он был написан, по расположению цифр и символов на странице, вы в целом знали, что это и для чего предназначено, но попробуйте объяснить это – с таким же успехом можно заняться дудлингом [12 - Дудлинг (от англ. doodle – «каракули») – бессознательный рисунок, сделанный во время какого-то занятия. Те самые цветочки, линии и человечки, которых мы непроизвольно порой выводим на клочке бумаги.]. В наших знаниях слишком много белых пятен, чтобы обладать хотя бы малой надеждой разобраться в этом. Лиза будто наяву слышала, как Дженис насмехается над ее наивностью, но даже представить не могла, что после прошлой ночи Гэри мог сегодня утром отправиться на встречу с другой. На ее взгляд, одно событие делало невозможным, исключало другое.

Однако если она надеялась на разъяснения мужа, ее ждало разочарование. Свернув на Фарбер, она увидела, что их подъездная дорожка пустует. Конечно, его машина в порядке. Конечно, она не собиралась обнаружить мужа в гостиной с объяснениями, которые примирили бы минувшую ночь с сегодняшним днем. И все равно Лиза, открыв входную дверь, крикнула:

– Я дома!

И, не услышав ответа, прошлась по комнатам, зовя:

– Гэри? Милый?

В ответ летело эхо ее звонкого голоса. Поиски завершились наверху, в спальне, и при виде кровати со скомканными и запятнанными простынями – абстрактная картина вчерашней страсти – безмерная печаль сгустилась прямо под сердцем и как тяжелый камень потянула вниз, на кровать. Боль, гнев, горе, закружившиеся было вокруг нее, были пойманы той печалью, заключены в ней, как и большинство ее мыслей. Она присела на краешек кровати, а воздух озарялся последними лучами солнца. Она сидела там, пока воздух угасал, становился серым и тусклым. Она сидела там, пока серое потемнело почти до черного, а комната вокруг нее потеряла форму и очертания. Она сидела с этим камнем в груди, вбиравшем в себя все, каждое шальное, заблудшее воспоминание, обрывки разговора, фрагмент образа. Гэри сказал: «Ах ты, развратная девчонка». Пальцы, измазанные кремом свадебного торта, когда она вытирала их о его губы. «Это на Фарбер-стрит, в центре». Валик, поднявшийся вверх по стене, оставил полосу белой краски. «Думаю, у него появились кое-какие новые представления о небесах». Его щеки порозовели.

Когда на кухне зазвонил домашний телефон, Лиза вскочила с кровати и побежала вниз по лестнице, перепрыгивая через две, а то и три ступени и едва не потеряв равновесие, когда влетела в кухню. Кровь стучала в ушах, она схватила трубку:

– Алло?

Она была настолько готова услышать Гэри, что на мгновение не могла взять в толк, что слышит в трубке. Низкий, вкрадчивый, легкий, как нежное дыхание в ухо, женский голос прошелестел:

– Алло? Гэри? Гэри дома?

И по этому сладкому, как мед на языке, приторному голосу, она поняла. Камень в ее груди раскололся с едва ли не слышимым треском. Лиза спросила:

– Кто это?

Пустая формальность, направление к развитию диалога.

– Значит, – ответила женщина, – дома его нет, верно?

– Его нет.

– И не было весь день, не так ли? Весь день и вс-с-с-ю ночь.

Кстати, который сейчас час? С того места, где она стояла, Лиза не могла разглядеть красные цифры на дисплее кофеварки.

– Кто его спрашивает? – повторила она. – Сефира?

Голос в трубке вздохнул:

– А, так вы знаете мое имя?

– Знаю, – ответила Лиза. – Наслышана о вас достаточно.

– От Гэри?

– Среди прочих.

– Понятно. Твой муженек не говорил мне, что стольким делится с тобой.

– Он у меня кладезь полезной информации.

– Значит ли это, что он рассказал тебе, как трахал меня едва не до потери сознания? И как потом, даже когда до крови ободрал кожу на члене, он нагнул меня еще разок?

Обломки под ее сердцем заскрежетали друг о друга. Во рту мгновенно пересохло, и она проговорила:

– Нет… Он забыл упомянуть о столь очаровательной подробности.

– Вот как? Хочешь, введу тебя в курс дела?

– Спасибо, нет. Похоже, «вводов» у вас было предостаточно.

Лиза услышала в трубке смех – патока бурлила в кастрюльке.

– А ты умная, – сказала Сефира. – Ты мне нравишься.

«Здорово, – подумала Лиза. – Теперь она пытается соблазнить и меня. Два по цене одного».

– Зачем я вообще с вами разговариваю?

– Затем, что твой муж не в состоянии вести машину. Приезжай, забери его.

– А оно мне надо?

– Ну, это не мне решать, дорогуша. Может, и не надо. Может, ты предпочла бы, чтобы он оставался там, где он сейчас.

– С тобой.

– Пока что.

– О? Так быстро наигрались?

– Вообще-то да. С Гэри было довольно забавно. То, что твой муженек делал со мной, – на самом деле ничто по сравнению с тем, что вытворяла с ним я, но он тот еще шалун, а меня это заводит. Тебя, уверена, тоже. Ну да ладно, у меня еще целый ряд встреч, где я должна появиться. Мужчины ждут, и все такое…

Осколки вдруг обратились в раскаленную лаву, Лиза сжала трубку с такой силой, что услышала скрип пластика.

– Почему бы тебе не дождаться меня, чтобы я надрала тебе задницу?

– Как мило. Измордуешь меня до полусмерти, а что потом? Давай сюда, закинешь мужа на плечо и укатишь в закат. Все прощено и забыто: мальчишки – что с них возьмешь?

– Может, я как-нибудь сама разберусь?