– Тебе-то? – отозвалась «Добрый хозяин», попытавшись произнести это с вызовом. – Но мы ведь даже не знаем, кто ты такой! Мы часто чувствуем, как ты кружишь здесь, а иногда слышим, как ты проносишься сквозь плющ, словно ветерок, но ты нам незнаком.
– О, но я-то знаком с вами, поскольку мой дух живет в каждой из вас! Вам следовало бы быть повнимательней.
«Добрый хозяин» ответила не сразу, а когда это произошло, страх вернулся. Церера подумала, что книга все-таки узнала это непонятное существо, причем видела его далеко не впервые, хоть и настойчиво отрицала это.
– Кем бы ты ни был, ты нам не нужен, – сказала «Добрый хозяин». – Здесь целое множество миров – равно как и людей, мест и идей. Нам этого вполне хватает. Большего нам не требуется.
– Еще одна ложь, – отрезало лицо из плюща. – Вам нужен читатель. Что такое книга, если ее не читают? Так я скажу тебе: ноль без палочки! Меня привлек не только тот голос. Я ощутил твое волнение, твою радость. Никакая новая книга, пусть даже самая расчудесная, не способна вызвать у тебя такие чувства. Все вы выдали себя в своем желании, чтобы вас прочли, и лишь появление человека могло его вызвать. А теперь спрашиваю еще раз: с кем это вы все тут только что разговаривали?
– Не дури, – сказала «Добрый хозяин». – Оставь нас в покое. Мы не станем пререкаться с каким-то призраком – странствующим фантомом, которому приходится одалживать листья и ветки, чтобы обрести форму!
– Как скажешь, – отозвалось зеленое лицо. Еще больше побегов плюща обвили томик, захватывая страницы и переплет и широко распахивая его. – Прощай, книга!
И «Добрый хозяин» был разорван точно так же, как только что мотылек – плющ превратил его в клочья бумаги и обрывки ткани. Церера услышала, как книга вскрикнула, но только в самом начале. Как только ее корешок, словно позвоночник[14 - Spine по-английски – это и позвоночник, и книжный корешок.], был сломан, с ней было покончено, и после этого дело стало быстро продвигаться к концу.
Теперь плющ вновь отправился на охоту и вернулся с другим томом, на сей раз «Эмиля и сыщиков». Чем бы ни была эта призрачная сущность, она и вправду могла опознать индивидуальный голос каждой из книг. Было ясно, что скоро настанет черед военной истории и «Меча в камне».
– А как насчет тебя, мальчуган? – спросило лицо из плюща. – Мыслится мне, что ты будешь более благоразумен. А если нет, то я не стану с тобою спешить – буду отрывать страницу за страницей, и обещаю, что ты расскажешь мне все, что знаешь, прежде чем мы закончим… Хотя я не хочу уничтожать тебя. Видишь ли, я люблю всякие истории, так что с чего бы мне получать удовольствие от уничтожения одной из них? Позволь мне облегчить тебе задачу. Я знаю, что сюда приходила женщина. И я бы хотел, чтобы ты назвал мне ее имя. Ты ведь сделаешь это, мой мальчик? Просто имя. Видишь ли, я ждал женщину – одну конкретную женщину. Можно сказать, что это я позвал ее сюда. Она очень важна – гораздо важней, чем ты можешь себе представить, но я не желаю ей никакого вреда. Как раз наоборот: я хочу помочь ей.
Плющ принялся медленно разрывать титульный лист «Эмиля и сыщиков». Книга захныкала детским голоском, и Церера больше не могла этого выносить.
– Прекрати! – закричала она. – Оставь их в покое!
Дверь рывком распахнулась, и оттуда с торжеством выглянуло ужасное лицо. Плющ метнулся по полу, потянувшись к ней, а все книги на полках выкрикнули в унисон одно-единственное слово:
– Беги!
И Церера бросилась бежать.
XII
WATHE (среднеангл.)
Охота, преследование
Церера слетела по чердачной лестнице, перепрыгивая через две ступеньки за раз, и, лишь добравшись до нижней площадки, на миг обернулась, чтобы проверить, нет ли погони. Плющ быстро покрывал стены и потолок и обвивался вокруг перил, причем теперь его плети были усеяны колючками, острия которых отливали красным, словно окровавленные шипы. Вслед за ним быстро спускалось лицо с чердака, воссоздавая себя снова и снова – выдвигаясь вперед, чтобы возглавить охоту среди передних ветвей.
Этой небольшой задержки оказалось достаточно, чтобы Церера заработала порез на лодыжке от ветви, опередившей остальные, но это также и подстегнуло ее. Входная дверь была прямо перед ней, но ускользнуть через нее было невозможно. Даже если б и удалось ее открыть, за нею Цереру ждала стальная пластина. Нет, поняла она, придется уйти так же, как вошла, а это означало, что нужно добраться до кухни и вылезти в окно, но сейчас внизу было гораздо темней, чем она помнила. Лучи солнечного света, пробивавшиеся сквозь щели в панелях, на глазах угасали, и Церера слышала какое-то движение на крыше. Она сразу представила себе плющ, выползающий из чердачного окна и постепенно опутывающий весь дом. Когда это будет сделано, она окажется в ловушке внутри, отрезанная от всего остального мира этим жутким существом из зелени и ненависти, и оно сделает с ней то же самое, что сделало с «Добрым хозяином», – схватит ее, будет мучить и разорвет на куски.
Резко развернувшись на последней ступеньке, Церера поскользнулась на досках и чуть не упала, прежде чем вновь обрела равновесие. Еще одна ветка хлестнула ее по правой руке, вонзившись шипами в мягкую плоть между большим и указательным пальцами, но кухонная дверь была уже прямо перед ней, и Церера все еще могла видеть просачивающийся из-за нее свет. Это было вполне объяснимо: если плющ воспользовался чердачным окном, чтобы получить доступ к внешним стенам дома, это было бы одно из последних мест, куда бы он добрался. Местность прямо за окном была открытой, а при нужде Церера умела бегать очень быстро. Как только она окажется снаружи, то опередит плющ и все, что его оживляет, а оттуда со всех ног помчится к «Фонарному дому» и безопасности; если лес остается непроходимым, придется искать какой-то обходной путь, но это дело пятое, сначала надо разобраться с более насущной проблемой.
Церера влетела в кухню – солнечный свет благословенно сиял на нее сквозь ничем не прикрытые стекла; но как только она метнулась к окну, плющ быстро опустился на проем снаружи, и комната погрузилась во тьму. Единственный видимый свет пробивался из-под двери.
– Ну пожалуйста! – отчаянно прошептала Церера. – Пожалуйста!
Она повернула ручку, когда первые пальцы плюща уже стали ощупывать подоконник. Задняя дверь была заперта и разбухла в своей раме, но Церера видела, что дерево прогнило и явно не выдержит, если навалиться посильней. Она сильно дернула, упираясь в стену левой ногой, и дверь открылась. За ней обнаружилась фанерная панель – а не стальная, как в передней части дома. Церера врезала по ней каблуком – раз, потом другой. Шурупы стали подаваться, но плющ уже почти полностью захватил кухню. Она отступила на шаг, не обращая внимания на боль, когда еще один шип впился ей в левую икру, и со всей силы ударилась о фанеру всем своим телом. Панель выпала наружу, а Церера по инерции вылетела вслед за ней, болезненно шлепнувшись животом в грязь – с такой силой, что из нее вышибло дух. Ударившись лицом о землю, она почувствовала, как хрустнул нос. Шок от удара ошеломил ее, но она сумела подняться на ноги, готовая вновь броситься бегом, несмотря на боль, – готовая навсегда оставить дом позади.
Однако когда она оглянулась, дома за ней уже не было.
XIII
SCOCKER (восточноангл.)
Трещина в стволе дуба
Церера стояла не на заросшей травянистой лужайке, а в густом лесу – деревья были такими высокими, что их кроны терялись в низких облаках, а стволы настолько толстыми, что даже пятеро взрослых мужчин, сцепившись руками, не смогли бы их обхватить. Кора ближайшего к Церере дерева была изуродована раной, тянувшейся от лесной подстилки до уровня ее головы, истекая вязким соком. Но прямо на глазах у Цереры дыра начала затягиваться, и она поняла, что именно так и попала сюда – вылетев из двери дома, каким-то образом выбралась наружу из древесного ствола. Хорошей новостью было то, что плющ, или кто это там был на самом деле, ее больше не преследовал. Плохая же заключалась в том, что Церера понятия не имела, где оказалась, хотя было ясно: явно не там, где была бы должна, а именно неподалеку от «Фонарного дома» и Фебы.
Церера ухватилась за края трещины в дереве, успевшей уже вдвое уменьшиться в ширину, и как следует поднатужилась. Если позволить входу исчезнуть, то можно застрять тут навеки, и что тогда случится с Фебой? Но ствол был полон решимости исцелить себя: кора, подкорье и сердцевина дерева – все быстро восстанавливалось, отчего ее руки все тесней и тесней прижимались друг к другу, пока Церере не пришлось отказаться от своих усилий, чтобы не пожертвовать кончиками пальцев. Она посмотрела, как исчезает последняя тонкая трещина, а затем все стало так, как будто этого повреждения у дерева и вовсе не было, и оно стало выглядеть точно так же, как и все остальные его сородичи. Церера не была уверена, что если б отошла от него даже на небольшое расстояние, то сумела бы отыскать его снова.
Только теперь она заметила, что из ее разбитого носа капает кровь, и осторожно прикоснулась к нему рукой. Нос был вроде не сломан, но дотрагиваться до него было больно. Церера стряхнула кровь с пальцев – только для того, чтобы секундой позже получить ее обратно. У основания дерева виднелась россыпь желто-белых цветочков, и в сердцевине у каждого виднелось личико, похожее на детское. Цветочки эти смотрели на нее с явным неудовольствием, и не в последнюю очередь тот, что был ближе всего к ней, поскольку его лепестки в данный момент были заляпаны кровью. Желтенький цветочек сильно дернулся, стряхивая с себя еще больше крови, но к этому времени часть ее затекла ему в рот, хоть он и попытался дуть на нее, чтобы удержать на расстоянии.
– Ужасно сожалею, – пролепетала Церера, после чего нашла в кармане салфетку, инстинктивно плюнула на нее, как это делают матери во всем мире, и наклонилась, чтобы вытереть кровь. Но прежде чем успела перейти к делу, как цветы дружно захлопнулись, а их листья образовали твердый и липкий защитный панцирь.
– Ну что ж, как хочешь, – сказала Церера. – Вот и сиди там весь перемазанный! Я просто хотела помочь.
Она попыталась осмотреться по сторонам, но все, что сумела углядеть, это деревья, еще деревья и заросли желто-белых цветов, которые продолжали закрываться один за другим – паника одного быстро передавалась остальным, пока весь лес не стал сплошь зеленым и коричневым.
Церера уже подумывала, не ущипнуть ли себя. Именно так поступали люди в книгах, когда думали, что увиденное им только снится, хотя сама она никогда этого не делала, поскольку щипок редко решал какие-то проблемы. С другой стороны, болезненная пульсация в носу была достаточно реальной, а ушибленная грудь все еще ныла после падения, но ведь порой она испытывала боль и во сне – или же думала, что испытывает. Иногда ей снилась ночь, когда родилась Феба – самый болезненный опыт в ее жизни, – а когда просыпалась, у нее ломило все тело: муки родов преследовали ее во сне до самого пробуждения.
Церера попыталась заставить себя проснуться, крепко зажмурив глаза: в надежде, что через несколько секунд вновь окажется в одном из родительских номеров больницы или на лужайке старого дома, который теперь будет свободен от плюща, потому что тот тоже был частью ее сновидений – пусть и кошмарных, но все же сновидений. Однако это не помогло, поскольку, когда она открыла глаза, лес никуда не девался, а нос и грудь у нее по-прежнему болели.
«Неужели именно так Феба теперь и воспринимает свое существование? – подумалось ей. – Как своего рода сон, от которого она не может пробудиться, как бы сильно ни старалась?»
Из этой мысли вытекала еще одна.
«Если я угодила сюда, то, может, и она тоже здесь? Если это так, то я смогу найти ее. Я снова смогу быть с ней. Даже если все это лишь иллюзия, это все равно будет лучше, чем реальность существования без нее и бессилие от невозможности помочь ей».
Пытаясь разобраться в этой дикой ситуации, Церера подумала, что, пожалуй, у нее все-таки есть какое-то представление о том, где она оказалось. Это наверняка Иноземье – мир «Книги потерянных вещей». Вполне логично, что после прочтения книга застряла у нее в голове: ее структура, описанные в ней события и персонажи. Знание содержания этого произведения каким-то образом преобразило ее сознание, создав местность, в которой она могла обитать в своем лимбическом состоянии. Следовательно, сейчас она без сознания или, что более вероятно, в полубессознательном состоянии и в вызванном им бреду состряпала свою собственную версию Иноземья.
Но логика способна завести человека не так уж далеко, и она начала рушиться, когда Церера почувствовала вкус крови у себя на губах и пульсацию в носу, едва избежавшем перелома; когда ощутила запах травы, услышала жужжание насекомых и увидела крупинки пыльцы у себя на коже; когда смогла дотронуться до коры дерева или листьев на кусте и увидеть свои собственные пальцы, перепачканные коричневым и зеленым.
Где-то поблизости текла вода, и Церера двинулась на этот звук. Ей хотелось смыть кровь с лица, и подумалось, что пригоршня холодной воды наверняка пойдет ее бедному носу только на пользу. На ходу ей приходилось постоянно подтягивать джинсы, поскольку те сползали с бедер, и она заметила, что ее рубашка стала ощутимо свободней, чем раньше. Церера спотыкалась, потому что обшлага ее брюк цеплялись за туфли, которые вроде стали ей немного велики. У нее появилось ужасное предчувствие.
– Нет! – вырвалось у Цереры. – Нет, нет, нет…
Она подбежала к ручью, впадавшему в чистый пруд, и там опустилась на колени, чтобы посмотреть на свое отражение. Лицо, смотрящее на нее в ответ, было испачкано кровью, а нос сильно распух, но все равно это был ее нос, вот разве что…
Вот разве что выглядела она лет на шестнадцать, а не на свои тридцать два. Даже прическа у нее изменилась. Церера с двадцати пяти лет коротко стригла волосы, но сейчас они были намного длиннее и свисали до плеч. И хотя она никогда не была особенно высокой и перестала расти еще до того, как вышла из подросткового возраста, в настоящий момент была на пару дюймов пониже и на несколько фунтов легче, что объясняло, почему одежда сидела на ней не так, как раньше. Грудь у нее заметно уменьшилась, а бедра сузились – естественно, ведь ее тело больше не было телом женщины, родившей ребенка. Оно само было телом ребенка – или же того, кто совсем недавно расстался с детством. Это было тело подростка, а не взрослого.
– О боже, – пролепетала Церера, – только не это, только не опять!
XIV
GETRYMMAN (староангл.)
Построить что-то прочное и укрепить его от нападения со стороны
В каменной хижине с очагом, который не знал огня полжизни или больше, на крытой соломой постели шевельнулась грузная фигура. Отбросив в сторону толстое одеяло, она поднялась с тонкого тюфяка. Мужчина принялся разглядывать свои руки и одежду, словно удивляясь тому, как он выглядит, или даже тому факту, что вообще находится здесь. Одет он был в рубаху и свободные штаны из мягкой зеленой шерсти. Его коротко подстриженные волосы были слегка тронуты сединой. Потерев подбородок, мужчина проверил щетину: судя по длине, росла та пару дней, не более, но он знал, что проспал гораздо дольше – об этом говорили скованность и ломота во всем теле.