Блюстители

Родители моей матери жили на небольшой ферме в десяти милях от моего родного города, Дайерсберга, штат Теннесси. В тот день я в конце концов приехал туда. Я совершенно потерял счет времени и не мог припомнить, когда и почему принял решение отправиться в родные места. Впоследствии мои дед и бабка сказали, что, увидев меня, были крайне удивлены, но вскоре поняли, что мне нужна помощь. Они принялись расспрашивать меня о том, что произошло, однако я упорно молчал, устремив на родственников бессмысленный, остановившийся взгляд. Они уложили меня в постель и позвонили Брук.

Позднее, уже ночью, врачи погрузили меня в машину «Скорой помощи». Брук села рядом со мной. Проделав трехчасовой путь, мы приехали в психиатрическую клинику неподалеку от Нэшвилла. В мемфисских заведениях для душевнобольных свободных коек не оказалось, да я и не хотел возвращаться в Мемфис. В последующие дни меня принялись лечить специальными препаратами и долгими беседами с психотерапевтами, которые осторожно пытались выяснить причины моего срыва. Через месяц страховая компания уведомила нас с Брук, что прекращает финансирование моего пребывания в психиатрической клинике, и я с готовностью выписался оттуда.

В нашу с Брук квартиру в Мемфисе я возвращаться отказался и остался жить у родителей матери. Именно в тот период мы с Брук приняли решение развестись. По окончании примерно половины трехлетнего срока, в течение которого мы состояли в браке, мы оба поняли, что не сможем находиться вместе всю жизнь и что, если мы предпримем такую попытку, это лишь сделает нас обоих несчастными. Правда, мы прежде не говорили об этом и, вообще, редко ругались и ссорились. Но как-то так получилось, что в тяжелые дни моей жизни на ферме мы откровенно все друг другу объяснили. Мы все еще любили друг друга, однако наши пути уже расходились в разные стороны. Поначалу мы решили год пожить раздельно, чтобы окончательно понять, что к чему, но даже этот срок оказался для нас слишком длинным. Я никогда не винил Брук за то, что она оставила меня из-за моих нервных срывов. Мне хотелось прервать наши отношения, и того же самого желала она. В общем, мы с болью в сердце разошлись, дав зарок, что останемся друзьями – или, по крайней мере, попробуем это сделать. Однако и это у нас не получилось.

В то самое время, когда Брук покидала мою жизнь через одну дверь, Бог постучался в другую. Он явился мне в лице святого отца Бенни Дрейка, священника методистской церкви, находившейся в Дайерсберге. Это был приятный мужчина лет сорока, хитроватый и острый на язык. В его одежде черный пасторский сюртук со стоячим воротничком чаще всего сочетался с линялыми джинсами. Бенни Дрейк быстро стал одним из наиболее ярких персонажей в моем окружении и во многом способствовал моему выздоровлению. Его поначалу еженедельные визиты вскоре стали почти ежедневными, и всякий раз я с нетерпением ждал очередной беседы с ним на главном крыльце. Я сразу же проникся к нему доверием и признался, что не желаю возвращаться к занятиям юриспруденцией. Мне было всего тридцать лет, и я мечтал построить свою карьеру каким-то иным способом – и при этом помогать людям. Мне не хотелось провести остаток жизни, работая в юридической фирме, возбуждая судебные дела или защищая тех, кто совершил преступление, и постоянно испытывая при этом сильнейшее морально-психологическое давление. Чем теснее я сближался с Бенни, тем больше мне хотелось быть похожим на него. Он тоже разглядел во мне что-то и предложил, по крайней мере, поразмыслить о том, чтобы стать священником. Мы часто подолгу вместе молились, а после этого вели еще более долгие беседы, и я постепенно начал ощущать в своей душе божественное призвание.

Через восемь месяцев после моего последнего появления в зале суда я переехал в Александрию, штат Виргиния, и поступил в семинарию, где с усердием проучился следующие три года. При этом, чтобы добыть средства себе на хлеб, подрабатывал по двадцать часов в неделю в качестве ассистента в крупной юридической фирме со штаб-квартирой в федеральном округе Колумбия. Эта работа была мне ненавистна, поскольку, занимаясь ею, я по меньшей мере раз в неделю получал напоминание о том, почему решил оставить профессию юриста. Но мне удавалось скрывать свое презрение к тому, чем приходилось заниматься.

Я был посвящен в сан в возрасте тридцати пяти лет и стал помощником священника в методистской церкви Мира во Христе на Дрэйтон-стрит в исторической части города Саванна. Местным пастором был замечательный человек Лютер Ходжес, на протяжении уже многих лет исполнявший обязанности в том числе и тюремного священника. Его дядя умер за решеткой, и поэтому он был полон решимости помогать тем, о ком общество забыло. Через три месяца после переезда в Саванну я познакомился с мистером Франсуа Татумом, которого на самом деле можно было назвать забытой душой.

Освобождение Фрэнки из тюрьмы через два года стало большим достижением моей жизни и дало мне самые яркие положительные эмоции, которые приходилось испытывать в тот период. Я нашел свое призвание. Благодаря вмешательству Всевышнего я встретил Вики Гурли, женщину, выполнявшую свою особую миссию.

Глава 4

Фонд «Блюститель» занимает крохотное угловое помещение в здании склада, находящегося на Брод-стрит в городе Саванна. Остальную территорию громадного строения арендует компания по настилу полов и установке перекрытий, которую Вики продала много лет назад. При этом она все еще владеет помещением склада и сдает его своим племянникам, ведущим бизнес. Львиную долю денег, которую Вики получает в качестве арендной платы, поглощает фонд.

Когда я паркую машину и направляюсь в офис фонда, уже наступает полдень. Секретаря, встречающего посетителей, у нас нет, да и красивой приемной, которая могла бы произвести на клиента впечатление, тоже. И это понятно: все наши клиенты сидят в тюрьме. К тому же секретарей мы просто не можем себе позволить. Мы сами набираем тексты, создаем и ведем архивы, договариваемся о встречах, отвечаем на телефонные звонки, варим кофе и выносим мусор.

Во время ланча Вики обычно наскоро перекусывает в компании своей матери, которая работает в доме престарелых, расположенном чуть дальше на той же улице. Сейчас в ее идеально чистом кабинете никого нет. Я бросаю взгляд на стол Вики – бумаги на нем все до единой разложены в образцовом порядке. Позади стола на невысоком комоде стоит цветная фотография Вики и ее покойного мужа. Он построил бизнес, а когда умер в еще молодом возрасте, Вики взяла дело в свои руки и руководила им как настоящий тиран – пока не испытала глубокого разочарования в нашей судебно-юридической системе и не основала фонд «Блюститель».

По другую сторону коридора расположен кабинет Мэйзи Раффин, директора по судебным тяжбам. Она – наш мозговой центр. Ее тоже нет за столом – наверное, отвозит куда-нибудь детей. У Мэйзи их четверо, и в дневное время некоторые из них частенько шныряют по помещениям фонда. Вики, как только начинается рабочее время, спокойно, но решительно закрывает свою дверь. То же самое делаю и я, если присутствую в офисе, хотя это бывает нечасто. Когда четыре года назад мы нанимали на работу Мэйзи, у нее было два не подлежащих обсуждению условия. Первым было разрешение на то, чтобы в случае необходимости ее дети имели возможность находиться у нее в кабинете. Она лишь изредка могла позволить себе платить няне. Вторым условием была зарплата. Для выживания Мэйзи требовалось 65 тысяч долларов в год – и ни центом меньше. Это больше, чем получаем мы с Вики вместе взятые. Но нам не надо растить и воспитывать детей, так что уровень наших окладов нас не слишком волнует. В итоге мы приняли оба условия, так что Мэйзи и сейчас остается самым высокооплачиваемым сотрудником в нашей команде.

И она сто?ит своих денег. Мэйзи выросла в Атланте, причем в весьма неблагоприятных условиях. Порой ей приходилось вести жизнь бездомной, хотя она не любит вспоминать о тех временах. Благодаря интеллектуальным способностям Мэйзи на нее обратил внимание один из учителей средней школы и принял участие в ее судьбе. Мэйзи экстерном окончила Морхаус-колледж и юридический факультет университета Эмори, причем получая максимальную стипендию и сдав почти все экзамены с наивысшими оценками. После этого она отвергла предложения о найме от крупных юридических фирм и пошла работать на благо своих чернокожих братьев – в Фонд юридической защиты при Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения. Однако карьера Мэйзи там рухнула, когда развалился ее брак. Один из моих друзей упомянул о ней, узнав, что мы ищем еще одного юриста.

Весь нижний этаж – пространство, где царят эти две незаурядные женщины, Вики и Мэйзи. Находясь в фонде, большую часть времени я провожу на втором этаже, там расположена захламленная комнатушка, которую я называю своим кабинетом. По другую сторону коридора находится конференц-зал, но мероприятия соответствующего масштаба в фонде проводятся редко. Порой мы используем его для проведения процедуры снятия показаний и для встреч с освобожденными из тюрьмы и их родственниками.

Я вхожу в конференц-зал и включаю свет. В центре комнаты стоит длинный, овальной формы обеденный стол, который я купил на «блошином» рынке за 100 долларов. Вокруг него теснится десяток разномастных стульев, их мы добавили к нашей мебели за несколько последних лет. Несомненно, обстановке нашего конференц-зала недостает стиля и вкуса, однако это с лихвой компенсируется тем, что он выглядит весьма оригинально. На одной стене вытянулся ряд из восьми увеличенных и взятых в рамки цветных фотографий бывших заключенных, которые были освобождены из тюрьмы, поскольку нам удалось доказать их невиновность. Это – наша «Стена Славы». Начинается ряд с фото Фрэнки. Улыбающиеся лица людей на снимках – главный итог нашей деятельности. Достигнутые успехи вдохновляют нас на то, чтобы и дальше потихоньку гнуть свою линию, сражаясь с системой и борясь за торжество справедливости.

Да, фотографий всего восемь. А между тем нашей помощи ждут тысячи людей. Наша работа никогда не закончится, и хотя существующая ситуация может кого угодно привести в уныние, она содержит в себе и мощную мотивацию.

На противоположной стене висят пять фото размером поменьше – на них наши нынешние клиенты. Все они сняты прямо в тюремной одежде. Дьюк Рассел отбывает срок в Алабаме. Шаста Брили сидит в Северной Каролине. Билли Рэйберн – в Теннесси. Кертис Уоллес – в Миссисипи. Литтл Джимми Флэглер – в Джорджии. Трое афроамериканцев, двое белых, четверо мужчин и одна женщина. Цвет кожи и пол в нашей работе не имеют никакого значения. Еще на стенах комнаты вывешены взятые в рамки фотографии из газет, на них запечатлены знаменательные моменты – как мы выводим наших клиентов, невиновность которых доказана, из зданий тюрем. На большинстве этих снимков есть я, а также другие юристы, помогавшие нашему фонду. На некоторых можно видеть Мэйзи и Вики. Улыбки на всех этих фото удивительно заразительные.

Я взбираюсь по лестнице в свой «пентхаус». Дело в том, что я живу в помещении фонда – в трехкомнатной квартире на верхнем этаже. Не буду описывать ее обстановку. Достаточно сказать, что две женщины, так или иначе присутствующие в моей жизни, Вики и Мэйзи, и близко не подойдут к моему жилищу. В среднем я ночую здесь раз десять в месяц, так что нетрудно представить себе кавардак и запустение, царящие внутри. Однако следует признать, что, если бы я находился там постоянно, грязи и беспорядка было бы еще больше.

Я принимаю душ в своей тесной ванной комнатке и падаю на кровать.

Отдохнув примерно два часа, я слышу звуки, доносящиеся снизу. Одевшись, я, спотыкаясь, спускаюсь по лестнице вниз. Мэйзи приветствует меня широкой улыбкой и крепким объятием.

– Поздравляю! – восклицает она. – Поздравляю!

– Все произошло в самый последний момент, черт возьми, в самый последний. Когда нам позвонили, Дьюк уже поглощал свою последнюю трапезу.

– Он все доел?

– Разумеется.

Дэниел, четырехлетний сынишка Мэйзи, подбегает ко мне, чтобы я обнял его. Он понятия не имеет, где я находился и чем занимался накануне ночью, но обниматься готов в любой момент. Услышав наши голоса, к нам присоединяется Вики. И снова – объятия и поздравления.

Потеряв Альберта Хувера в Северной Каролине, мы, рассевшись в кабинете Вики, все вместе плакали. То, что происходит сейчас, нравится мне куда больше.

– Я сделаю кофе, – предлагает Вики.

Ее кабинет немного больше, чем у Мэйзи, в нем не валяются повсюду игрушки и не стоят раскладные столики с лежащими на них альбомами-раскрасками и настольными играми, поэтому мы решаем обсудить мой отчет там. Поскольку ночью я созванивался с обеими женщинами, большинство деталей им уже известно. Я рассказываю о своей встрече и беседе с Фрэнки, а затем мы говорим о том, каким должен стать наш следующий шаг в деле Дьюка Рассела. Получилось так, что у нас нет в этом плане никаких конкретных временны?х рамок, срок казни не назначен, на горизонте не маячит перспектива обратного отсчета, а значит, можно слегка выдохнуть. В делах, по которым вынесены смертные приговоры, все происходит очень медленно, примерно так, как движется ледник, но только до момента определения срока, когда заключенному должны вонзить в вену иглу с ядом. После этого события начинают развиваться с головокружительной скоростью, мы работаем круглыми сутками. Если исполнение смертного приговора удается отложить, то от следующего подобного аврала нас отделяют месяцы или даже годы. Но мы никогда не расслабляемся, потому что наши клиенты невиновны, и для них само пребывание в тюрьме – настоящий кошмар.

Мы обсуждаем еще четыре дела, которые находятся у нас в работе. Ни по одному из них нет жесткого дедлайна. Самую неприятную тему затрагиваю я, спросив Вики:

– А что там с нашим бюджетом?

Она, как всегда, улыбается:

– Мы банкроты.

– Мне надо сделать телефонный звонок, – говорит Мэйзи и, встав, целует меня в лоб. – Хорошая работа, Пост.

Она предпочитает избегать обсуждения вопроса о бюджете, и мы с Вики стараемся ее этим не нагружать. Выйдя из конференц-зала, Мэйзи возвращается в свой кабинет.

– Мы получили чек от фонда Кэйхилла на пятьдесят тысяч, так что сможем оплатить счета за несколько месяцев, – сообщает Вики.

На финансирование нашей деятельности требуется около полумиллиона долларов в год, и мы добываем их, обращаясь с просьбами и мольбами о вспомоществовании к небольшим некоммерческим организациям и нескольким частным лицам. Если бы у меня был дар добывать деньги, я бы половину времени проводил на телефоне, а также занимался рассылкой писем и произносил всевозможные убедительные речи, призывая поддержать нас. Существует прямая зависимость между количеством средств, какие мы имеем возможность потратить, и числом невиновных людей, освобождения которых мы в состоянии добиться. Но у меня нет ни времени, ни желания ходить с протянутой рукой. Мы с Вики уже давно решили, что не сможем содержать большой штат сотрудников и не вынесем постоянного стресса, связанного с поисками финансирования. Мы предпочитаем работать в небольшой по размерам организации и осуществлять ограниченную по масштабам, но эффективную деятельность и придерживаемся именно этой позиции.

Процесс работы по освобождению невинно осужденного может занять много лет и потребовать по меньшей мере 200 тысяч долларов в денежном выражении. Когда нам остро требуются дополнительные средства, мы всегда можем их добыть.

– В целом мы в порядке, – подытоживает Вики. – Я работаю над получением кое-каких грантов и охочусь за несколькими донорами. В общем, выживем. Как всегда.

– Завтра я кое-кому позвоню.

Как бы мне это ни было противно, я все же заставляю себя каждую неделю посвящать несколько часов массовому обзвону юристов, у которых наша деятельность гипотетически может вызывать сочувствие, и просить у них денег. Еще у меня есть небольшой список церквей, к ним я также периодически обращаюсь с просьбой прислать нам чек. Мы не являемся религиозной организацией, однако ничто не мешает мне называть наш фонд одной из таковых – это может пойти на пользу делу.

– Я так понимаю, ты собираешься в Сибрук, – произносит Вики.

– Да. Я уже принял решение. Мы присматриваемся к этому делу три года, и я успел подустать от бесконечных дискуссий. Мы убеждены, что заключенный невиновен. Он провел в тюрьме двадцать два года и не имеет адвоката. Никто не работает над его кейсом. Считаю, что нам пора вмешаться.

– Мы с Мэйзи в деле.

– Спасибо.

Правда заключается в том, что именно я принимаю окончательное решение по поводу того, браться нам за то или иное дело или нет. Долгое время мы внимательно оцениваем и изучаем каждый случай и с максимально возможной точностью выясняем все факты. Если один из трех сотрудников фонда выступает решительно против того, чтобы мы занимались тем или иным кейсом, мы даем задний ход. Вопрос с Сибруком давно не дает нам покоя – прежде всего потому, что мы уверены: дело против нашего потенциального следующего клиента было сфабриковано.

– Сегодня я готовлю кур по-корнуолльски, – сообщает Вики.

– Да благослови тебя Господь. Я ждал этого приглашения.

Вики живет одна и обожает стряпать. Когда я нахожусь в городе, обычно мы собираемся в ее уютном небольшом бунгало в четырех кварталах от помещения фонда и вместе наслаждаемся долгой трапезой. Вики беспокоится о моем здоровье и режиме питания. Мэйзи тревожится по поводу моей личной жизни, но таковая просто-напросто отсутствует, и я из-за этого совершенно не переживаю.

Глава 5

Сибрук расположен в сельской глуши штата Флорида, вдали от быстро застраивающихся современных городов и загородных агломераций, в которых любят селиться пенсионеры. Тампа находится в двух часах езды к югу, Гейнсвилл – в часе к востоку. Хотя из Сибрука до залива можно доехать всего за сорок пять минут, местный участок побережья никогда не привлекал внимания девелоперских компаний, славящихся маниакальным стремлением застроить все, что только можно. Сам Сибрук с населением в 11 тысяч человек находится на территории округа Руис, в самом центре коммерческой активности захолустного региона. Отток людей в последнее время немного сдерживался интересом к этому месту пенсионеров. Их привлекает возможность найти здесь дешевое жилье на стоянках домов-автоприцепов. Мэйн-стрит, главная улица Сибрука, еще кое-как держится на плаву, однако и на ней есть несколько пустующих зданий. Зато на окраине городка имеется довольно много просторных домов, выставленных на продажу с большой скидкой. Местное здание суда – красивое строение в испанском стиле – выглядит весьма ухоженным, и в нем кипит жизнь. На ниве юридических услуг в округе Руис подвизаются примерно две дюжины адвокатов.