Камера

– Постановление суда пришло рано утром, а потом начались звонки. Репортеры уже интересуются. Почуяли запах крови, хотят узнать, есть ли у Сэма шансы. Кое с кем из этих писак я знаком, приходилось встречаться раньше. Среди них есть парочка приличных людей, зато остальные – настоящие шакалы. Их волнует вопрос с адвокатом: появился он у Сэма или нет? Не намерен ли старик защищаться сам?

По правую руку от дороги в поле работала группа заключенных, их обнаженные по пояс тела блестели от пота. Метрах в тридцати, сидя верхом на лошади, за ними присматривал вооруженный охранник.

– Чем они заняты? – спросил Адам.

– Собирают хлопок.

– Это входит в распорядок дня?

– Нет. Все – добровольцы. Кто не хочет – сидит в камере.

– Они в белых штанах. Сэм одет в красное. На других я видел синие комбинезоны.

– Наша система классификации. Белый цвет означает минимально строгий режим.

– За что они здесь?

– За все. Наркоторговцы, убийцы, рецидивисты. Тем, к кому нет претензий по поведению, позволяют работать в поле.

Микроавтобус свернул, вновь появилась ограда из колючей проволоки. За ней слева возникли двухэтажные кирпичные бараки. Если бы не проволока и вышки охраны, их можно было бы принять за неумело спроектированные спальные корпуса университетского городка.

– Что это такое?

– Тридцатый блок.

– Сколько их всего?

– Даже не знаю. Что-то строят, что-то сносят. Думаю, около тридцати.

– Этот выглядят совсем новеньким.

– Да. Последние двадцать лет не дают покоя вашингтонские чиновники, приходится выполнять их требования. Ни для кого не секрет, что истинные хозяева Парчмана – федеральные власти.

– А не согласятся ли репортеры подождать хотя бы до завтра? Сначала я должен переговорить с Сэмом. Какой смысл отвечать на вопросы, если завтра все изменится?

– Один день я вам выторгую. На большее не рассчитывайте.

Они миновали последнюю вышку. Мили через две потянулась ограда нового лагеря.

– Сегодня утром я беседовал со смотрителем, – сказал Лукас. – Хочет вас видеть. Он вам понравится. Убежденный противник смертной казни. Ему осталось меньше двух лет до пенсии, надеялся уйти спокойно, но теперь, похоже, это у него не выйдет.

– Догадываюсь, он просто делает свое дело.

– Как и все мы.

– Вот-вот. Такое впечатление, что здесь каждый готов слезы лить о бедняжке Сэме. Никто не хочет его убивать, люди всего лишь выполняют свой долг.

– Очень многие желают ему смерти.

– Кто, например?

– Губернатор и генеральный прокурор. О губернаторе, уверен, вы уже наслышаны, но главный ваш враг – это прокурор. Он и сам метит в губернаторское кресло. Получилось так, что политиками в штате стали молодые агрессивные волки, которым не терпится порвать чью-нибудь глотку.

– Зовут его, если я не ошибаюсь, Роксбург?

– Да. Обожает телекамеры. Ближе к вечеру собирался устроить пресс-конференцию. Наверняка захочет отпраздновать победу, пообещает приложить все усилия, чтобы через четыре недели приговор был приведен в исполнение. Это же его люди запускают адский механизм. Удивлюсь, если в новостях не выступит и губернатор. Имейте в виду, Адам, они нажмут на все педали, лишь бы не допустить новой отсрочки. Политикам Сэм нужен мертвым.

Адам смотрел в окошко. На бетонных плитах баскетбольной площадки десятка два чернокожих азартно боролись за мяч. Чуть в стороне кто-то работал со штангой. Среди немногочисленных зрителей мелькнуло несколько белых лиц.

На пересечении двух дорог Лукас свернул.

– Существует и другая причина, – продолжал он. – Луизиана казнит своих сидельцев налево и направо. В Техасе с начала года привели в исполнение шесть приговоров, во Флориде – пять. У нас же за двадцать четыре месяца – ни одного. Кое-кто усматривает в этом слабость властей. Правительство штата намерено доказать, что бдительно стоит на страже общественных интересов. Неделю назад вопрос обсуждала комиссия по законодательству. Было подчеркнуто: никаких задержек или послаблений. Ответственность за отсрочки члены комиссии возложили на федеральных судей. Наши политики требуют крови, и Сэм подвернулся им очень кстати.

– Кто же следующий?

– Честно говоря, никого. И раньше чем еще через два года не предвидится. Но грифы уже почуяли мертвечину.

– Для чего вы все это говорите?

– Поймите, я – на вашей стороне. Я представляю тюрьму, не штат Миссисипи. Вы у нас впервые, и я хочу, чтобы вы знали положение дел.

– Спасибо.

Информация, хотя Адам ее и не просил, была, безусловно, полезной.

– Сделаю все, что будет в моих силах, – отозвался Лукас.

На горизонте появились крыши коттеджей.

– Это главный въезд?

– Да.

– Что ж, мне пора в город.

Мемфисский филиал занимал два этажа в «Бринкли-Плаза», здании, построенном в начале 20-х на углу Мейни Монро-стрит. Мейн-стрит считалась в Мемфисе крупнейшим торговым кварталом: отцы города запретили на улице движение автомобильного транспорта, заменили асфальт плиткой, высадили декоративные деревца и разбили фонтаны. Район стал безраздельным царством пешеходов.

Над зданием хорошо потрудились реставраторы. Вестибюль «Бринкли-Плаза» сверкал благородной бронзой и розовым мрамором. Стены кабинетов отделения фирмы «Крейвиц энд Бэйн» были обшиты дубовыми панелями, полы устланы мягкими персидскими коврами.

Хорошенькая молодая секретарша провела Адама в угловой офис Бейкера Кули, управляющего филиалом. Пожав друг другу руки, мужчины восхищенными взглядами проводили направившуюся к двери изящную фигурку.

– Добро пожаловать на Юг, – сказал Кули, опускаясь в глубокое кожаное кресло.

– Благодарю. Насколько я понимаю, с Гарнером Гудмэном вы уже говорили?

– Вчера, и дважды. Он объяснил мне ситуацию. В конце коридора находится небольшая комната для совещаний, с компьютером и телефоном. Она в вашем распоряжении.

Адам кивнул и осмотрелся.