Энн улыбнулась. Джон тоже улыбнулся. Разговор замер. Они подошли к еде, разложенной с таким расчетом, чтобы вызвать максимум мускульной и пищеварительной энергии. Миссис Пэлмер Харисон, дама лет сорока, с резкими чертами лица, сидела вытянув вперед ноги; Гэрдон Минхо, английский романист, пристроил свои ноги более скромно; а дальше сидело множество девушек, все с хорошенькими и отнюдь не скромными ножками; немного в стороне мистер Пэлмер Харисон кривил маленький рот над пробкой большой бутылки. Джон и Уилмоты тоже сели. Пикник начался.
Джон скоро увидел, что все ждут, чтобы Гэрдон Минхо сказал что-нибудь, кроме «да», «да что вы!», «а», «вот именно!». Этого не случилось. Знаменитый романист был сначала чуть не болезненно внимателен к тому, что говорили все остальные, а потом словно впал в прострацию. Патриотическое чувство Джона было уязвлено, ибо сам он держался, пожалуй, еще более молчаливо. Он видел, что между тремя девочками Блэр и их двумя подругами готовится заговор – на свободе отвести душу по поводу молчаливых англичан. Бессловесная сестра Фрэнсиса Уилмота была ему большим утешением. Он чувствовал, что она не захочет, да и не вправе будет примкнуть к этому заговору. С горя он стал передавать закуски и был рад, когда период насыщения всухомятку пришел к концу. Пикник – как Рождество – в будущем и прошлом лучше, чем в настоящем. Затем корзины были вновь упакованы, и все направились к автомобилям. Обе машины покатили к другому кургану, как говорили – в двух милях от места привала. Фрэнсис Уилмот и две девочки Блэр решили, что поедут домой смотреть, как играют в поло. Джон спросил Энн, что она думает делать. Она пожелала увидеть второй курган.
Они сели на лошадей и молча поехали по лесной дороге. Наконец Джон сказал:
– Вы любите пикники?
– Определенно – нет.
– Я тоже. А ездить верхом?
– Обожаю больше всего на свете.
– Больше, чем танцы?
– Конечно. Ездить верхом и плавать.
– А! Я думал… – И он умолк.
– Что вы думали?
– Ну, я просто подумал, что вы, наверно, хорошо плаваете.
– Почему?
Джон сказал, смутившись:
– По глазам.
– Что? Разве они у меня рыбьи?
Джон рассмеялся.
– Да нет же! Они как у русалки.
– Еще не знаю, принять ли это за комплимент.
– Ну конечно.
– Я думала, русалки – малопочтенные создания.
– Ну что вы, напротив! Только робкие.
– У вас их много в Англии?
– Нет. По правде сказать, я их раньше никогда не видел.
– Так откуда же вы знаете?
– Просто чувствую.
– Вы, наверно, получили классическое образование. В Англии ведь это, кажется, всем полагается?
– Далеко не всем.
– А как вам нравится Америка, мистер Форсайт?
– Очень нравится. Иногда нападает тоска по родине.
– Мне бы так хотелось попутешествовать.
– Никогда не пробовали?
Она покачала головой.
– Сижу дома, хозяйничаю. Но старый дом, вероятно, придется продать – хлопком больше не проживешь.
– Я развожу персики около Южных Сосен. Знаете, в Северной Каролине. Это сейчас выгодно.
– Вы живете там один?
– Нет, с матерью.
– Она англичанка?
– Да.
– А отец у вас есть?
– Четыре года как умер.
– Мы с Фрэнсисом уже десять лет сироты.
– Вот бы вам обоим приехать как-нибудь к нам погостить; моя мать была бы так рада.
– Она похожа на вас?
Джон засмеялся.
– Нет. Она красавица.
Глаза серьезно посмотрели на него, губы чуть-чуть улыбнулись.
– Я бы поехала с удовольствием, но нам с Фрэнсисом нельзя отлучаться одновременно.
– Но ведь сейчас вы оба здесь.
– Завтра уезжаем; мне хотелось увидеть Кэмден. – Глаза опять стали внимательно разглядывать лицо Джона. – Может, наоборот, вы поедете с нами и посмотрите наш дом? Он старый. И Фрэнсису доставили бы удовольствие.