Собрание сочинений. Идиллия: Интерлюдия. Серебряная ложка

– Форсайт? – повторил старый пэр. – Форсайт? Фамилия знакомая. Ах да! «Форсайт и Трефри» – крупные чаеторговцы. Мой отец покупал у них чай. Нет теперь такого чая. Это тот самый?

– Быть может, родственник. Этот Форсайт – адвокат, сейчас практикой не занимается. Все знают его коллекцию картин. Он человек стойкий и честный.

– Вот как! А его дочь действительно гоняется за знаменитостями?

Сэр Лоренс улыбнулся.

– Ей нравится быть окруженной людьми. Очень хорошенькая. Прекрасная мать. В ней есть французская кровь.

– А! – сказал маркиз. – Француженка! Они сложены лучше, чем наши женщины. Чего вы от меня хотите?

– Поговорите с вашим сыном Чарлзом.

Маркиз снял ногу со стула и выпрямился. Голова его заходила из стороны в сторону.

– С Чарли я не говорю, – серьезно сказал он. – Мы уже шесть лет как не разговариваем.

– Простите, сэр. Не знал. Жалею, что побеспокоил вас.

– Нет, нет! Я очень рад вас видеть. Если я увижу Марджори… я подумаю, подумаю. Но, дорогой мой Монт, что поделаешь с этими молодыми женщинами? Чувства долга у них нет, постоянства нет, волос нет, фигуры тоже. Кстати, вы знаете этот проект гидростанции на Северне? – Он взял со стола брошюру. – Я уже столько лет пристаю к ним, чтобы начинали. Будь у нас электричество, даже мои угольные копи могли бы дать доход; но они там всё раскачиваются. Американцев бы нам сюда.

Видя, что у старика чувство долга заслонило все остальные помыслы, сэр Лоренс встал и протянул руку.

– До свидания, маркиз. Очень рад, что нашел вас в добром здоровье.

– До свидания, дорогой Монт. Я всегда к вашим услугам. И не забудьте, пришлите мне еще что-нибудь из ваших книг.

Они пожали друг другу руку. Оглянувшись в дверях, сэр Лоренс увидел, что маркиз принял прежнюю позу: поставил ногу на стул, подбородком оперся на руку и уже погрузился в чтение брошюры. «Вот это да, как сказал бы Майкл, – подумал он. – Но что мог сделать Чарли Феррар? Почему старик шесть лет с ним не разговаривает? Может быть, Старый Форсайт знает…»

В это время Старый Форсайт и Майкл шли домой через Сент-Джемс-парк.

– Этот молодой американец, – начал Сомс. – Как вы думаете, что побудило его вмешаться?

– Не знаю, сэр. А спрашивать не хочу.

– Правильно, – мрачно отозвался Сомс: ему самому неприятно было бы обсуждать с американцем вопросы личного достоинства.

– Слово «выскочка» что-нибудь значит в Америке?

– Не уверен; но коллекционировать таланты – это в Штатах особый вид идеализма. Они желают общаться с теми, кого считают выше себя. Это даже трогательно.

Сомс держался другого мнения, почему – он затруднился бы объяснить. До сих пор его руководящим принципом было никого не считать выше самого себя и своей дочери, а говорить о руководящих принципах не принято. К тому же этот принцип так глубоко затаился в нем, что он и сам не знал о его существовании.

– Я буду молчать, – сказал он, – если он сам не заговорит. Что еще может сделать эта особа? Она, вероятно, член какой-нибудь группы?

– Неогедонисты.

– Гедонисты?

– Да, сэр. Их цель – любой ценой получать как можно больше удовольствий. Никакого значения они не имеют. Но Марджори Феррар у всех на виду. Она немножко рисует, имеет какое-то отношение к прессе, танцует, охотится, играет на сцене; на воскресенье всегда уезжает в гости. Это хуже всего – ведь в гостях делать нечего, вот они и болтают. Вы когда-нибудь бывали на воскресном сборище, сэр?

– Я? – сказал Сомс. – Ну что вы!

Майкл улыбнулся – действительно, величины несовместимые.

– Надо как-нибудь затащить вас в Липпингхолл.

– Ну нет, благодарю.

– Вы правы, сэр. Скука смертная. Но это кулисы политики. Флер считает, что это мне на пользу. А Марджори Феррар знает всех, кого мы знаем, знает и тех, кого мы не знаем. Положение очень неловкое.

– Я бы держал себя так, словно ничего не случилось, – сказал Сомс. – Но как быть с газетой? Следует их предостеречь, что эта женщина – предательница.

Майкл с улыбкой посмотрел на своего тестя. В холле их встретил лакей.

– К вам пришел какой-то человек, сэр. Его фамилия – Бегфилл.

– А, да! Куда вы его провели, Кокер?

– Я не знал, что мне с ним делать, сэр: он весь трясется. Я его оставил в столовой.

– Вы меня простите, сэр, – сказал Майкл.

Сомс прошел в гостиную, где застал свою дочь и Фрэнсиса Уилмота.

– Мистер Уилмот уезжает, папа. Ты пришел как раз вовремя, чтобы попрощаться.

Если Сомс испытывал когда-нибудь чувство благожелательности к посторонним людям, то именно в такие минуты. Против молодого человека он ничего не имел, пожалуй, даже ему симпатизировал, но чем меньше около тебя людей, тем лучше. Кроме того, перед Сомсом стоял вопрос: что подслушал американец? Трудно было устоять перед компромиссом с самим собой и не задать ему этого вопроса.

– До свидания, мистер Уилмот, – сказал он. – Если вы интересуетесь картинами… – он приостановился и добавил: – вам следует заглянуть в Британский музей.

Фрэнсис Уилмот почтительно пожал протянутую руку.

– Загляну. Счастлив, что познакомился с вами, сэр.

Пока Сомс недоумевал, почему он счастлив, молодой человек повернулся к Флер.

– Из Парижа я напишу Джону и передам ему ваш привет. Вы были удивительно добры ко мне. Я буду рад, если вы с Майклом поедете в Штаты и навестите меня. А если вы привезете с собой вашу собачку, я с удовольствием разрешу ей еще раз меня укусить.

Он поцеловал руку Флер и вышел, а Сомс задумчиво уставился в затылок дочери.

– Несколько неожиданно, – сказал он, когда дверь закрылась. – Что-нибудь с ним случилось?

Она повернулась к нему и холодно спросила:

– Папа, зачем ты устроил вчера этот скандал?

Несправедливость обвинения бросалась в глаза, и Сомс молча закусил ус. Словно он мог промолчать, когда ее оскорбили в его присутствии!