Человек в темноте. Серия «Мир детектива»

– Ага, вот значит как? Но это вам не поможет, сударь!

Собеседники вскочили. Стакан опрокинулся и со звоном покатился по полу.

– Назад, назад!..

Дикий, пронзительный крик хлестнул по нервам Кинлоха. Инстинктивно он бросился туда, где падали стулья и столы от сцепившихся тел. Человек, нанявший его, отступал в его сторону, зовя на помощь. Но прежде, чем он сделал шаг, он услышал звук более страшный, чем крик ужаса или боли – глухой, короткий стон и падение тяжелого тела на пол… В темноте Кинлох наткнулся на ширму, запутался в ней, потерял равновесие. Встав на четвереньки, он шарил обеими руками по полу, стараясь найти трость, единственное оружие: руки наткнулись на что-то теплое и влажное.

– Ага, крыса вылезла из норы! – произнес злобный голос.

Незнакомец шел к нему. Шел медленно и тяжело, будто был ранен или ушиблен опрокинутой мебелью. Кинлох бросился к стене, смутно надеясь найти окно или дверь. Слыша шаги противника за спиной, он инстинктивно увернулся от протянутых рук. В комнате стало тихо. Так тихо, что в темноте Кинлох слышал быстрое дыхание врага. Да, этот человек, несомненно, сам был ранен в схватке. Он дышал неровно, спотыкался.

Вдруг тишину пронзил женский крик:

– Нет, нет… Не надо!

Ошеломленный неожиданностью, Кинлох остановился. В то же мгновение человек навалился на него. Рука схватила за волосы, оттянула голову назад. Безумец обладал нечеловеческой силой.

– Все равно, одним больше, одним меньше! Один ответ…

В ужасе Кинлох упал на колени и взмолился, повторил слова женщины:

– Нет, нет… Не надо! Посмотрите на меня, я…

Что-то ударило в голову. В глазах блеснули искры и потонули во мраке. Глухо простонав, Кинлох свалился на пол.

Глава II

Неизвестно, сколько времени спустя Кинлох очнулся. Ему казалось, что он медленно выплывал из бездны на поверхность. Первым сознательным впечатлением был ровный, ворчливый и непрерывный шум, непонятного происхождения. Было похоже, что шумела голова. Вспомнился страшный удар. Кинлох чувствовал себя отвратительно. Тело ныло и болело. Он сделал инстинктивное движение, чтобы сменить позу, и понял, что лежит на спине. Испугавшись, он вновь застыл неподвижно, ожидая второго удара. Но удара не было. Он все же не двигался. Если не будет шевелиться, на него, может быть, не обратят внимания.

Лежал он так долго. В голове проносились отрывочные мысли о скверной, дурацкой истории, в которой он очутился. Произошло убийство. Достаточно проявить малейший признак жизни, чтобы убийца закончил дело. Притаившись, сознавая страшную опасность, Кинлох старался уловить на слух движения врага.

Трудно что-нибудь услышать из-за этого непрерывного, жужжащего шума в голове. Он старался вслушаться сквозь шум и не мог. Было холодно и сыро. Совершенно такое же ощущение, как в Ла Буазель, где он пролежал раненый на поле всю ночь.

Была, однако, разница. Тогда он не испытывал злобы к тому, кто свалил его наземь. То была схватка не на жизнь, а на смерть, в равных условиях. Теперь же он сознавал себя беспомощным, беззащитным в руках рассвирепевшего убийцы. Стыдно было вспомнить, что он молил о пощаде. Стыдно, мучительно лежать, сознавая неспособность к борьбе. Умирать, как собака, в темном углу. Беспомощно встречать такую смерть? Лучше было умереть тогда в Ла Буазель. По крайней мере, умер бы, как мужчина. А так тошно, холодно, страшно… Вдруг сознание пронзила мысль: не лежит ли он слишком долго… дольше, во всяком случае, чем нужно стоящему над тобой человеку, чтобы проверить, жив ли ты или мертв? Зашевелилась надежда. Вспомнив, что он упал около стены, Кинлох осторожно протянул правую руку.

Рука тронула не стену, а нечто, от чего из груди вырвалось изумленное восклицание. Тотчас над ухом металлически что-то щелкнуло, будто кто-то взвел курок револьвера.

– Черт! – простонал он, испугавшись, что выдал себя.

Чья-то рука легла на его плечо.

– Не бойтесь. Вам больше ничто не грозит.

Это был женский голос. Голос женщины, пытавшейся остановить убийство.

– Он ушел? – прошептал Кинлох.

В ответ вновь послышалось металлическое щелканье.

– У вас револьвер, – сказал он и, подняв руку, почувствовал, что его голова и лицо обвязаны бинтами.

– Нет, это электрический выключатель. Я повернула, чтобы посмотреть, в порядке ли вы. Постарайтесь заснуть. Я должна смотреть на дорогу.

Но ему было не до сна. Он лежал, стараясь понять ее слова. Почему она должна смотреть на дорогу? Шум в голове мешал думать. Непрерывно гудела буква «ррррр…» и так быстро, что ее не могли выговорить человеческие губы.

Наконец, он сообразил. Боль была в голове, а шум шел снаружи.

Кинлоху стало ясно, что это жужжал автомобиль. Слова женщины об электрическом выключателе и о дороге стали сразу понятны. Она везла его куда-то. Они покинули дом и находились на какой-то дороге!

Осознание произвело мгновенные изменения в Кинлохе. Пока он думал, что шум стоял в голове, он испытывал беспредельную слабость. Теперь он вдруг ободрился, повеселел, с удовольствием вслушиваясь в тихое, ровное рычание. Было приятно знать, что опасность миновала, что его увозят от убийцы. О женщине и о том, куда его везут, он не думал: он даже не спрашивал себя, кто эта женщина. Жадно вслушивался он в старательную, торопливую работу мотора. Машина была почти живым существом, уносившем его от смерти. Слава Богу! Теперь не опасно… спасен…

Следующей вещью, которую помнил Кинлох, был звон… звон колокола на церковном соборе. Колокол пробил шесть раз, с равными промежутками времени. Странно, что маленький город имел такую хорошую колокольню. Потому что город был маленький. Эхо мотора, отражавшееся на улицах, длилось недолго: снова наступила тишина, когда автомобиль выехал на шоссейную дорогу.

Потом он часто цеплялся за это воспоминание. Но в ту минуту душе было не до звона. Кинлох переживал мучительный стыд. Женщина слышала, как он молил о пощаде, как блеял, как баран, от страха… Ничего более позорного не бывало с ним в жизни. Жалость женщины звучала обидой, в ней чувствовалось презрение.

Опять послышался металлический щелк.

– Вы опять зажгли свет, – простонал он невольно. Он не желал, чтобы она видела его в эту минуту.

– Нет, я потушила фары… Скоро будет день.

Они, видно, ехали по лесной дороге, потому что Кинлох слышал теперь чириканье птиц. Начинался рассвет. Кинлох, лежал и слушал. Воздух был свежий, но сухой. Через некоторое время птичье щебетанье утихло, оставшись позади.

Женщина заговорила снова:

– Зачем вы связались с этим негодяем? Лицо у нас… не похоже на преступника.

После блаженных мыслей о женщине и автомобиле, вопрос поразил его и обидел.

– Разве достаточно светло, чтобы видеть это? – спросил он насмешливо.

Она, как будто, не сразу поняла.

– Если вы сядете и посмотрите, то увидите, что уже день… вокруг нас лес… и… птицы. Но, – прибавила она, сменив тон, – вряд ли вас такие вещи интересуют.

– Да… нет… не сейчас.

– А обычно интересуют? Я хотела бы думать, что вы не совсем пропащий человек.

Тон ее обозлил Кинлоха.

– Слушайте, – сказал он резко, – вы о душе моей не мучайтесь. Нравственность моя не лучше моей внешности.

Невольно он спрашивал себя теперь, кто эта женщина. Его нерешительный ответ она истолковала по-своему и подумала, что упоминание про природу тронуло в нем лучшую часть души. Значит, она считала его негодяем, злодеем? Правда, забинтованный, небритый и немытый, в порванной одежде он должен был выглядеть неважно. Особенно, в лучах нарождающегося утра. Контраст легко представить. Но, все-таки, считать злодеем! Самолюбие Кинлоха было раздражено.

Он молчал. Женщина тоже больше не говорила. Кинлох размышлял. Когда автомобиль свернул с шоссе и, замедлив ход, выехал на боковую дорогу, он решил, что имеет право задать вопрос:

– Куда вы меня везете?