Чаща

– Ты ведь его оставлял? – спросил Коротыш.

– А то не знаешь.

– Ну так он здесь, Юстас. Или ты решил, что он отрастил ноги и пустился странствовать?

– Пожалуй, нет. Разве что ты мог его продать или обменять.

– Ты ведь знаешь, зачем он здесь хранится, – сказал Коротыш. – И знаешь, я не стал бы его обменивать или продавать.

Юстас кивнул.

– Ну, если припекло, я бы сам продал.

– Он в задней комнате, если надумаешь забрать. Вместе с твоей сумкой с зарядами, и там еще припасы наделать новые можно, если понадобится.

– Надеюсь, не понадобится, – сказал Юстас. – Ежели этих ребятишек собрать в кучу, можно стену свалить, а так и одного ствола хватит.

* * *

После кофе с холодными кукурузными лепешками, которые нашлись в хлебнице, Юстас отправился на боковую, разложив в дальней комнате подстилку из нескольких одеял, так чтобы кровать досталась Коротышу. Я тоже получил свое одеяло и место на полу в передней комнате, которую мы поделили с Боровом.

Все же пока что я сомневался, верно ли Коротыш охотник за головами или же меня заманили – и эти двое прихлопнут меня из-за дарственной на землю. Правда, вряд ли они смогли бы подделать мою подпись, а с другой стороны, не так уж сложно заставить меня расписаться под пыткой, распевая при этом веселый мотивчик. Какой уж из меня герой. Все, что я хотел, – найти сестру и рассчитаться с ублюдками, виновными в смерти моего деда. А как по мне, для этого им хватило бы и тюремного срока.

Я сложил бумаги о землевладении, засунул их поглубже в карман и улегся на полу гостиной, под низким столиком, на провонявшем потом одеяле. Посреди ночи рядом пристроился Боров, и пришлось терпеть его вонючий выхлоп, что немного напоминало борьбу с призраком Козла Билли, умудрившимся просунуть голову между ног и обоссать себе бороду. Я пробовал молиться, да все было впустую, совсем не так, как дома с семьей, когда все хорошо. Тогда молитва доставляла радость, а сейчас ничего не шевелилось внутри. Я попросил у Господа прощения за скудость веры и понадеялся, что оно будет даровано, принимая во внимание обстоятельства. Попытки отдохнуть были безуспешны, я только проваливался в сон ненадолго и чувствовал себя все хуже.

Кончилось тем, что я встал, зажег лампу и принялся бродить по комнате, задержавшись на книгах из собрания Коротыша. Чего там только не было, притом немалую часть составляли книги о путешествиях, в том числе авторства Марка Твена, одну из которых, «Том Сойер», мне случилось прочесть самому. Просматривая книги, я заметил подчеркнутые чернильной ручкой абзацы или карты с пометками. По большей части помечены были места, о которых я прежде не слыхал. Так я немного отвлекся, но занять себя надолго не получилось. Я потушил лампу, оставил Борова храпеть и осторожно выбрался наружу, где ночной воздух был густым и липучим, точно свежий конский помет, и наполнен стрекотом цикад со сверчками вперемешку с урчанием множества лягушек.

Пока я стоял так в ночи, мой взгляд скользнул по вершине холма, и там оказался Коротыш, вернувшийся к своему телескопу. Я-то думал, он спит в своей комнате, и притом что я почти не сомкнул глаз, но не слышал, чтобы он выходил из дома. Вокруг него, точно феи, кружился целый рой светлячков, окутывая сиянием маленьких желтых огоньков.

Я направился к его обзорному пункту, но, неизвестно отчего, решил сделать крюк и подойти к нему со спины. Сам не знаю, что взбрело мне в голову. Когда я, осторожно ступая, оказался совсем рядом, он не оборачиваясь произнес:

– Ты топочешь, как чертов бизон. Будет время, мы над этим поработаем.

– Вообще-то я старался не шуметь, – сказал я, шагнув вперед, чтобы встать с ним рядом. Он так и не оторвался от телескопа.

– Для бизона ты подкрался почти беззвучно, – сказал он.

– Ты вправду собрался мне помочь? – спросил я. – Слушай, это очень серьезно.

– Собрался, но, похоже, на уме у тебя другой вопрос. Ты не уверен во мне из-за моего роста? При нашей встрече ты сразу же обронил что-то в этом роде.

– Не знаю, – сказал я. – Прямо сейчас я не знаю, что подумать о многих вещах. Если начистоту, у меня голова идет кругом да еще и вся шея сзади обгорела. Ну ладно, я действительно подумал, что при твоем росте задача может оказаться тебе не по силам. Вот так. Ты спросил, а я ответил.

– Гораздо лучше, когда люди выкладывают начистоту, что обо мне думают. Все эти недомолвки, увертки, взгляды искоса – меня это здорово бесит. Какое-то время назад я пришел к определенному выводу. Вернее сказать, к заключению, которое избавило меня от многих неудобств. Не могу сказать, что это заключение подходит на любой случай и я могу на него улечься, как на пуховую подушку, но моя постель стала значительно удобнее, как только я смирился с тем, что не смогу измениться. Так что мой рост, главным образом, проблема окружающих, хотя мне не помешало бы найти способ поудобнее забираться в седло. Это по поводу твоих сомнений. Еще вопросы будут?

– Юстас может отыскать их след?

– Может. И справится с этим куда лучше меня, но не позволяй ему слишком о себе возомнить, потому что, стоит ему возгордиться, его сразу же тянет к бутылке – а с бутылкой ему не совладать. То же самое выйдет, если он заскучает. С выпивкой ему сносит башку. Потому я и держу здесь его штуцер. Как и то, что он частенько оставляет мне свой заработок, ему же на пользу. Монета в кармане для него как змея. Он спешит с ней распрощаться, а я, напротив, не склонен к расточительности. Впрочем, теперь и я на мели.

– Выходит, ты хранишь штуцер, чтобы он не обменял его на выпивку?

– Чтобы он не перестрелял все, что попадется на глаза. Видишь ли, цвет его кожи дает повод для всякого рода придирок, а наш Юстас не такой человек, чтобы безропотно это сносить. У него цвет, у меня рост – чем не причина держаться вместе? У каждого на шее по альбатросу.[1 - Коротыш, вероятно, намекает на поэму «Сказание о старом мореходе» Сэмюэла Тейлора Кольриджа.] Ну а если хочешь знать, можем ли мы сделать работу, уверяю, что можем, но не обещаю, что в конце не будет много грязи. Грязь – основа любого предприятия, малыш.

– Мне шестнадцать, – сказал я.

– С чем и поздравляю, – ответил он. – Надеюсь, будет и семнадцать.

Все это он произнес, не отрываясь от наблюдения в свой телескоп. Теперь он отстранился и спросил:

– Хочешь взглянуть? Только ничего не трогай. Просто приложи глаз к трубе и держи руки подальше, чтобы не сбить настройку. Я как раз все отладил.

Я шагнул и заглянул в телескоп. Все видимое пространство заполнила луна. И на ней проступали тени.

– Что там за тени? – спросил я.

– Кратеры. Может быть, горы. Недавно в журнале я прочитал рассказ, в смысле, журнал попал ко мне недавно. В Задворье в большой лавке один чудак хранит для меня журналы, которые не может продать. Так вот, в рассказе человек отправился на Марс, он просто раскинул руки и захотел туда перенестись. Так и случилось, и он оказался в странном мире, наполненном странными существами и чудовищами. Отличный рассказ. Как-то ночью, на этом самом месте, разглядывая не Луну, а Марс, я подумал: «А что, если и мне попробовать?» Но сразу же спохватился, а если вправду смогу? Там с чудовищами мне пришлось бы туго, вокруг одна сушь, никаких деревьев. Читать было увлекательно, но вряд ли стоило повторять, проблем хватает и без марсиан. К тому же с желаниями я давно завязал. Но, быть может, там, далеко, кто-то есть. Кто-то вроде нас, а возможно, и лучше. Мне снится иногда мир, не такой, где я был бы выше всех, а чтобы все были, как я. Только это несбыточный сон. Уж я-то знаю. Мечты не становятся явью, и нет никакой настоящей любви или Счастливой Страны Вечной Охоты.

– Не знаю, готов ли поверить, – сказал я, отступая от телескопа. – По крайней мере, насчет настоящей любви. Думаю, она есть и каждому суждено ее встретить, нужно только дождаться.

– Серьезно?

– Мои родители очень друг друга любили.

– Любили?

– Они умерли.

– Как это случилось?

– Болезнь забрала обоих, – ответил я, решив не раскрывать все обстоятельства, иначе Коротыш еще сочтет меня разносчиком оспы, готовым его заразить. – Потому мы с Лулой и оказались с дедом на пути в Канзас.

– Так он оставил тебе свою ферму на продажу?

– Верно. Он не думал, что вернется.

– И в этом не ошибся.

– Да, так и вышло, – сказал я.

– Ну, дело ваше, только настоящая любовь, как говорится, с первого взгляда, или какой-то крылатый купидон для меня полная чушь. Вот я, в мои сорок с лишним лет, так и не нашел женщины с длинными ногами, чтобы разрешила карлику между ними пристраиваться, если только ей не платят за услуги. Какая там любовь? Откуда? Наверное, к кому-то привыкаешь, и тогда это называют любовью, но не поверю я в любовь с первого взгляда или в предначертанную, как в книгах расписывают. Если постараться, что-то может возникнуть, но это как сварить похлебку, а не так, что любовь поджидает тебя – разве только в собственных мечтах. Бывает похоть или же потребность, способная вырасти в любовь, но никакого предначертания.

– Как это грустно, – сказал я. – Когда выясняется, что все либо дело случая, либо результат твоих стараний и нет никакого божественного провидения.

– О, вот ты куда? Божественное провидение? – Коротыш покачал головой. – Насчет грусти, что же, она, по моему мнению, свойственна человеческой натуре. А вот печалиться по поводу того, что нет истинной любви или божественного провидения, как раз не стоит. Совсем наоборот. Можно избежать многих разочарований и пустых надежд.

– Уверен, что Господь наметил план для каждого из нас, – сказал я.

– Наметил план?