Белокурая гейша

Я услышала, как мой отец отдал юноше-рикше распоряжения касательно того, куда нас нужно доставить, и тот кивнул в знак согласия. Он низко поклонился, прежде чем поднять откидной полог из промасленной ткани, укрывший нас от дождя.

– Торопись, торопись! – настойчиво кричал отец молодому человеку, усаживаясь на второе сиденье двухместной покрытой черным лаком повозки.

Подняв оглобли и взявшись за них, молодой человек со стоном отклонил коляску назад и со всех ног устремился вперед.

Наше транспортное средство мчалось по улице настолько узкой, что на ней не сумели бы разойтись два человека с раскрытыми зонтиками, и у меня не осталось времени на обдумывание своей судьбы. Я сочла необычным то, что наш возничий не покрикивал на случайных прохожих, призывая их посторониться, как поступали большинство рикш. Он бежал безмолвно, своим тяжелым дыханием услаждая мой слух. Я все пыталась рассмотреть его лицо, но отец всякий раз втягивал меня назад, стоило мне лишь приподнять занавеску и выглянуть наружу.

– Сосредоточься на своей миссии, Кэтлин.

– Я стараюсь изо всех сил, отец, но ты же ничего мне не рассказываешь, – осмелилась посетовать я. Беспокойство за его безопасность сделало меня раздражительной.

– Я не могу. Все, что тебе нужно знать, – это то, что ты моя дочь и должна вести себя соответственно.

Разгневанная таким ответом, я скрестила обутые в черные туфли ноги, которые потонули в ворсистом ковре, постеленном на полу. Я поерзала на красном обтянутом бархатом сиденье, пытаясь удобнее устроиться в своей мокрой одежде, и сползла чуть ниже на мягкой подушке. Я вовсе не хотела проявлять неуважение по отношению к своему отцу, но была напугана. Напугана тем, что ждало меня впереди.

Бросив на него взгляд, я снова стала прокручивать в голове события прошедших дня и ночи, пытаясь понять, почему он приказал мне немедленно собирать вещи, говоря, что мы уезжаем из Токио. Затем он отдал распоряжение нашей экономке Оги-сан положить нам в коробки для обеда рис, маринованный редис и маленькие полоски сырой рыбы, чтобы было чем перекусить в дороге, которая, как оказалось, была совсем не близкой – мы провели в пути целый день.

Со времени отъезда отец не сказал мне и пары слов. Я надеялась, что он доверится мне, как неоднократно поступал в прошлом, но на этот раз он хранил молчание. И мне приказал ни с кем не разговаривать.

– От этого зависит моя жизнь, Кэтлин, – сказал он, пряча правую руку под пиджак, будто у него там хранился пистолет.

Мой отец был красивым мужчиной, но в тот момент, сидя в рикше согнувшись, он показался мне забавным и даже странным. Его гладковыбритое лицо было мокро от дождя, на голове не было шляпы, и волосы растрепались. На его сшитом из дорогой ткани пальто будто жемчужинки поблескивали капли влаги. Точно такие же капли осели и на его черных кожаных перчатках, привлекая мое внимание, гипнотизируя, заставляя верить, что вся эта поездка не более чем игра. Что на самом деле все в порядке.

Да и что может случиться в этой прекрасной стране, утопающей в зелени и роскошных цветах сливы, где при каждом дуновении ветерка звучит мелодичный перезвон колокольчиков, с которым так гармонируют красные листья клена?

Для меня Япония всегда была кроткой страной, населенной благовоспитанными людьми. И единственным домом, который я знала с тех пор, как отец привез сюда мою маму и меня, совсем еще крошку. Он знал, что моя мама больна и плавание из Сан-Франциско еще больше подорвет ее здоровье, но она отказывалась расставаться с ним.

И поэтому поехала. Вместе со мной. Всякий раз, как я вспоминаю маму, сердце мое обливается слезами. Для меня подобные воспоминания очень тяжелы. Мама умерла в первый же год в Японии, и я никогда ни с кем не делила боли утраты, особенно с отцом. Казалось, в моем присутствии он сдерживает свои чувства, но я знала, что он любит меня. Именно поэтому я и не понимала, отчего сейчас он ведет себя столь странно.

Что же ты натворил, папа? – хотелось мне задать ему вопрос, но я этого не сделала. Я никогда не называла его папой в лицо, потому что он этого не понимал. Он был моим отцом, не больше и не меньше.

Когда тонкие колеса коляски покатились, подскакивая, по небольшому мосту, я была вынуждена ухватиться за сиденье и снова выглянула наружу, не сумев побороть искушения, но на этот раз отец меня не одернул. Я ахнула, поддаваясь охватившему меня радостному удивлению. Хотя время близилось к закату, я с восхищением взирала на западные холмы, отбрасывающие темно-сливовые тени, и на простиравшиеся до линии горизонта пшеничные поля, под проливным дождем казавшиеся золотистым морем.

Дождевая капля упала мне на нос, и я стряхнула ее, вполголоса ругаясь на смеси английского и японского. Я свободно владела двумя языками, так как изучала их одновременно. Япония являлась моим домом, в котором я прожила большую часть жизни, и я очень гордилась своими лингвистическими способностями. Хотя из-за своих белокурых волос в этой стране темноволосых женщин я частенько чувствовала себя не в своей тарелке. Отец уверял меня, что со временем я стану такой же красивой, как моя мама, но ему ничего не было известно о моем желании стать гейшей. Я улыбнулась и подумала о том, что мама бы наверняка это одобрила. Гейшами все восхищались. Они были самыми красивыми женщинами во всем, начиная от походки и одежды и заканчивая духом.

Я снова вздохнула, в этом порыве воздуха выпуская все свое раздражение. Если я буду жить в монастыре, то никогда не сумею стать одной из них. Я буду обречена влачить жалкое, безрадостное существование, быть покорной и проводить дни в молитвах, а ночи в одиночестве. Красота и блеск страны цветов и ив сулила гораздо больше. Но пока моя мечта стать гейшей только тем и остается – мечтой.

Мы ехали уже примерно час, а может, и больше, и небо начало темнеть, а на земле залегли длинные зеленые тени. До меня доносилось карканье живущих в древних соснах воронов, будто таким торжественным хоралом они приветствовали меня в моем новом жилище.

Нет, подождите-ка, вовсе не птичьи голоса я слышала, а громкие удары бронзового гонга, разносящиеся по округе и сливающиеся с барабанящими по пологу каплями дождя. Затаив дыхание, я наблюдала за тем, как наш рикша тащит коляску по узкой аллее с нависающими над головой ветвями деревьев, скрывающими из вида темнеющее небо.

Внезапно дождь прекратился, будто повинуясь воле богов. Прислушавшись, я различила шум воды, текущей по маленьким акведукам у дороги, почти скрытым большими, похожими на папоротник растениями. Мы продвигались по вьющейся между холмами тропе, которая внезапно оборвалась.

Юноша-рикша остановился и склонил повозку к земле. Я облегченно выдохнула.

– Мы на месте, Кэтлин, – произнес отец, хотя я не уловила в его голосе радости.

– В монастыре?

– Да.

Мне тут же захотелось сбежать. Как можно дальше.

Выбираясь вслед за отцом из коляски на негнущихся ногах и в мокрых ботинках, я поразилась царившей вокруг тишине и осмотрелась. Куда все подевались? Обычно монахи и монахини разгуливают по окрестностям в своих забавных соломенных шляпах, похожих на корзины и скрывающих лица. Ладони их вытянуты вперед, и они просят милостыню низкими заискивающими голосами.

Но моим глазам предстали лишь тусклые красные ворота, стоящие перед лестницей с очень крутыми ступенями, ведущей к маленькому храму с алыми столбами, поддерживающими тяжелую, крытую серым листовым железом крышу. По территории храма были развешаны сотни фонариков, а на каменных пьедесталах возвышалось несколько статуй небесных сторожевых псов.

Я почти ожидала, что они начнут лаять, когда мой отец стал поспешно подниматься по ступеням. Настроение у него было мрачным. Я сделала было шаг вперед, намереваясь последовать за ним, то тут вниманием моим завладели восхитительные пурпурные полевые цветы, растущие в зарослях у лестницы. Они манили меня своими длинными мягкими лепестками, напоминающими о тончайшем шелке, который носят гейши. Ослепленная их красотой, я склонилась, чтобы сорвать веточку цветов, как вдруг…

Вжи-и-ик! Что-то с невероятной скоростью просвистело мимо моего лица, и щекой я ощутила движение воздуха, потревоженного этим движением. Я удивленно коснулась своей кожи, но, прежде чем успела снова склониться к цветку, услышала звук, который ни с чем невозможно перепутать, – соударение камня с другим камнем, от которого во все стороны разлетается мелкая крошка.

Я повернула голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как голова статуи сторожевого пса отделяется от туловища и падает на землю, разбиваясь на крупные уродливые куски.

Тут я услышала окрик:

– Не смей трогать цветы!

Испуганная и потрясенная до глубины души, прячущейся во все еще мокрых от дождя покровах, я отпрыгнула назад и, оглядевшись, с удивлением обнаружила юношу-рикшу, доставившего нас сюда. Это он обратился ко мне, нарушив царящую вокруг тишину.

– Почему? – недоуменно спросила я. – Что в этом такого?

– Эти цветы ядовитые, – пояснил он, склоняясь передо мной и понимая, что не следовало ему вообще заговаривать со мной. Как окажется чуть позднее, крик его привел к неожиданным последствиям.

– Ядовитые? – переспросила я.

Тут внимание мое было привлечено неким волнением в небе. Подняв голову, я заметила сотни парящих голубей, шум крыльев которых смешивался с лошадиным ржанием. Лошади? Монахини сторонились любых благ цивилизации, включая и транспортные средства, и повсюду ходили пешком. Так откуда же взялись лошади?

– От прикосновения к этим цветам руки у тебя будут гореть огнем, – продолжал юноша, – и кожа станет красной. – Тут он склонился к самому моему уху и прошептал: – А я хочу заставить твои щеки раскраснеться от пламени страсти.

– Ах! – Я отвернулась от него, залившись ярким румянцем. Серебристый туман предвкушения окутал мое лоно, а в низу живота заклубился пар, распространившийся по всему телу и воспламенивший чувства. Грубое замечание юноши обескуражило меня, но еще больше меня взволновала собственная реакция. Внутри меня возникло какое-то доселе неведомое ощущение, которое вовсе не казалось неестественным. Я испытала всепоглощающее желание отдаться на милость необузданной сексуальной энергии своего нового открытия. Тем не менее я боялась некой темной сущности, для которой не смогла подобрать названия, боялась, что потеряю контроль над собой и совершу дикие поступки, о которых до нынешнего момента даже не помышляла, а затем стану жаждать большего.

Призвав на помощь все свое мужество, необходимое мне, чтобы противостоять возбуждению и вожделению, я осмелилась посмотреть вниз и заметила большую выпуклость у юноши между ног. Сердце мое забилось быстрее, когда…

– Садись обратно в коляску, Кэтлин! – услышала я окрик своего отца по-английски. В голосе его явно угадывалось отчаяние. – Мы уезжаем!

Я увидела, как он быстро спускается по лестнице, перескакивая сразу через две или три ступеньки. Случилось что-то ужасное.

– Что происходит? – спросила я. Налетевший порыв ветра принес с собой запах конского пота, острый и раздражающий обоняние. Значит, ржание мне вовсе не послышалось.

Отец схватил меня за руку и затолкал в рикшу.

– Они поджидали нас, хитрые дьяволы! Садись, сейчас же!

Я беспрекословно повиновалась. Сердце мое неистово колотилось от страха, а отец кричал возничему, чтобы тот ехал вниз по узкой аллее. Я осмелилась посмотреть через клеенчатую занавеску, вперив взгляд в крутую лестницу, ведущую к храму, но отец тут же заставил меня податься назад. Все же я успела заметить клубы пыли – нас преследовали.

Молодой человек бежал все быстрее и быстрее, я слышала его учащенное дыхание.

– Кто поджидал нас в храме, отец?