Скрытые картинки

Митци машет Тедди рукой, и он скрывается из виду.

– Милый малыш. И мордашка у него такая славная. А вот родители его мне не очень нравятся. Чересчур уж заносчивые. Ты не находишь?

– Ну…

– Когда они въехали в этот дом, я приготовила для них лазанью. Просто по-соседски. И вот приношу я ее им, и знаешь, что она мне говорит? Она говорит: «Простите, но я не могу принять ваш подарок». Из-за мясного фарша.

– Возможно…

– Прости, золотце, но так в подобной ситуации себя не ведут. Воспитанный человек улыбнулся бы, сказал спасибо, взял лазанью и потом выкинул бы ее в ведро. А не швырнул ее мне в лицо. Это невежливо. А папаша еще хуже! Он, наверное, доводит тебя до белого каления.

– Вообще-то…

– Ч-ш-ш, ты еще ребенок. Ты пока не умеешь разбираться в людях. Я теплый человек и очень эмпатичный. Я зарабатываю на жизнь чтением ауры. Ко мне с утра до вечера приходят клиенты, сама увидишь, но не волнуйся, никакими сомнительными делишками я не занимаюсь. После того как мне удалили матку, я потеряла к таким вещам всякий интерес. – Она подмигивает мне. – Скажи, а как тебе живется в твоем домике? Тебе никогда не бывает страшно ночевать тут в полном одиночестве?

– А почему мне должно быть страшно?

– Из-за этой истории.

– Из-за какой еще истории?

И тут впервые за все время нашего разговора Митци теряется. Она принимается теребить прядку волос, наматывая ее на палец, пока не скручивает в тонкий жгутик. Тогда она выдергивает его с корнем и бросает через плечо.

– Тебе лучше спросить об этом у своих хозяев.

– Они только что сюда переехали. Они ничего не знают. О какой истории вы говорите?

– Когда я была ребенком, мы называли твой коттедж Домом Дьявола. Мы подбивали друг друга заглянуть в окошко. Мой брат предлагал мне четвертак, если я простою на крыльце столько времени, сколько нужно, чтобы вслух досчитать до ста, но я всегда трусила.

– Почему?

– Тут была убита одна девушка. Энни Барретт. Она была художницей, и в этом домике у нее была студия.

– Ее убили прямо в коттедже?

– Ну, ее тела так и не нашли. Это было очень давно, сразу же после Второй мировой.

В окне второго этажа вновь появляется физиономия Тедди.

– А пять минут уже прошли?

– Почти, – говорю я ему.

Когда я снова перевожу взгляд на Митци, та уже направляется через двор обратно к себе.

– Не заставляй милого ангелочка ждать. Идите есть свое мороженое.

– Погодите, так чем закончилась вся эта история?

– Ничем не закончилась. После того как Энни погибла – или пропала без вести, кто знает, – ее родные сделали из коттеджа сарай. И никому не позволяли находиться внутри. И с тех пор так все и было, все семьдесят с гаком лет. До этого месяца.

Каролина возвращается домой с полным багажником еды, так что я помогаю ей выгрузить и разобрать сумки. Тедди рисует у себя в комнате наверху, и я пользуюсь возможностью, чтобы спросить Каролину про историю, которую рассказала мне Митци.

– Я же говорила тебе, что у нее не все дома, – говорит она. – Она считает, что почтальон вскрывает над паром ее счета из банка, чтобы узнать ее кредитный рейтинг. Она чокнутая.

– Она сказала, что здесь убили какую-то девушку.

– Восемьдесят лет назад. Это очень старый городок, Мэллори. Здесь у каждого дома есть какая-нибудь жуткая история. – Каролина открывает холодильник и принимается складывать в овощной ящик шпинат, китайскую капусту и пучки редиски с приставшей к розовым хвостикам землей. – И потом, предыдущие владельцы прожили здесь сорок лет, так что у них явно не было никаких проблем.

– Ну да, это верно. – Я достаю из холщовой сумки упаковку с шестью бутылками кокосовой воды. – Только они же использовали коттедж в качестве сарая, так ведь? Там никто не ночевал.

Терпение Каролины явно на исходе. Я вижу, что у нее был тяжелый день в клинике и она не горит желанием отвечать на дурацкие вопросы, едва войдя в дом.

– Мэллори, эта женщина за свою жизнь, вероятно, употребила больше наркотиков, чем все мои пациенты, вместе взятые. Я удивлена, что она вообще еще жива, но с головой у нее совершенно определенно не в порядке. Она нервная, дерганая, параноидальная истеричка. И как человек, которого заботит твое благополучие, я настаиваю на том, чтобы ты ограничила общение с ней, ясно?

– Я знаю, знаю, – говорю я и подавленно умолкаю.

Каролина никогда еще не была так близка к тому, чтобы на меня накричать. Больше я ничего не говорю, просто открываю кладовку и начинаю складывать туда упаковки риса арборио, кускуса и цельнозерновых крекеров. Я ставлю на полки бесчисленные пакеты овсяных хлопьев, сырого миндаля, турецких фиников и странных сморщенных грибов. Каролина, по-видимому, чувствует, что я все еще расстроена, потому что подходит и кладет руку мне на плечо.

– Послушай, у нас на втором этаже есть отличная гостевая комната. Если хочешь, можешь туда перебраться. Тедди будет вне себя от радости. Ну, что скажешь?

И вдруг каким-то образом оказывается, что ее рука уже не просто лежит у меня на плече, а она меня обнимает.

– Меня все устраивает, – говорю я ей. – Мне нравится иметь личное пространство. Это хорошая подготовка к самостоятельной жизни.

– Если передумаешь, только скажи. В этом доме тебе всегда рады.

Вечером я натягиваю кроссовки и выхожу на пробежку. Хотя уже стемнело, на улице все еще ужасно жарко и душно. Я испытываю удовольствие от преодоления себя, оттого, что бегу, превозмогая боль. У Рассела есть одна присказка, которую я люблю: он говорит, что мы не узнаем, на что способен наш организм, пока не поставим его в жесткие условия. Так вот, сегодня вечером я себя не щажу. Я делаю несколько забегов с ускорением туда-сюда по тротуару, потом бегу по улице, то погружаясь в тень между фонарями, то вновь выныривая из нее. В воздухе роятся светлячки и стоит непрекращающийся гул кондиционеров. Я пробегаю 5,2 мили за тридцать восемь минут и медленным шагом возвращаюсь домой, чувствуя себя полностью выложившейся.

Я снова принимаю душ – на этот раз в моей микроскопической ванной, – после чего съедаю незатейливый ужин: разогретую в мини-духовке пиццу и полпинты мороженого на десерт. Сегодня я его заслужила.

Когда я заканчиваю ужинать, уже десятый час. Я выключаю весь свет, кроме ночника на прикроватной тумбочке, беру телефон, забираюсь в мою большую белоснежную постель и включаю фильм под названием «Зимняя любовь». Но сосредоточиться никак не выходит. То ли я уже видела этот фильм, то ли сюжет просто один в один повторяет десяток других холлмарковских фильмов. Вдобавок в домике немного душно, так что я вылезаю из постели и открываю шторы.

Сбоку от входной двери имеется большое окно, а еще одно, поменьше, расположено над моей кроватью, и на ночь я оставляю их открытыми, чтобы было движение воздуха. Под потолком лениво вращаются лопасти вентилятора. За окнами в лесу стрекочут кузнечики, а время от времени до меня доносится негромкий шорох опавших листьев под лапами какой-нибудь мелкой лесной зверюшки.

Я забираюсь обратно в постель и включаю фильм заново с самого начала. Примерно раз в минуту о противомоскитную сетку какого-нибудь из окон начинает биться мотылек, привлеченный светом ночника. В стену за кроватью что-то стучится, но я знаю, что это всего лишь ветка; с трех сторон вплотную к дому подходят деревья, и их ветви задевают за стены каждый раз, когда поднимается ветер. Я бросаю взгляд на дверь, чтобы убедиться, что она заперта, но замок совсем хлипкий и решительно настроенного взломщика никоим образом не остановит.

И тут до меня доносится какой-то звук, пронзительный писк, как будто где-то у меня над самым ухом зудит комар. Я отмахиваюсь, но через несколько секунд комар возвращается – серая пылинка, маячащая где-то на самом краю поля зрения и всегда недосягаемая. Мне вдруг вспоминается та докторша из Пенсильванского университета с ее научным экспериментом, которого на самом деле не было.

Это первая ночь в моем коттедже, когда у меня возникло ощущение, что за мной кто-то наблюдает.

5

Выходные у меня обычно проходят очень спокойно. Каролина с Тедом частенько устраивают семейные вылазки: едут все вместе на океан или везут Тедди в город в какой-нибудь музей. Они всегда приглашают меня с собой, но я неизменно отказываюсь: не хочу покушаться на их семейное время. Вместо этого я придумываю какие-нибудь дела в коттедже, чтобы чем-то себя занять, поскольку праздность влечет за собой искушения и далее по тексту. В субботу вечером, когда миллионы молодых людей по всей стране пьют, флиртуют, смеются и занимаются любовью, я, скорчившись возле унитаза с бутылкой чистящего спрея, оттираю швы на кафельном полу. По воскресеньям дело обстоит немногим лучше. Я побывала во всех окрестных церквях, но пока что ни одна меня не зацепила. Я всегда младше всех остальных прихожан как минимум лет на двадцать, и мне не нравится, когда на меня смотрят как на какое-то чудо природы.

Иногда меня очень подмывает вернуться в социальные сети, восстановить мои странички в «Инстаграме» и «Фейсбуке», но все мои кураторы как один предупреждали меня, чтобы я держалась от них подальше. Они утверждают, что эти сайты сами по себе несут риск зависимости и способны нанести непоправимый ущерб самооценке молодого человека. Поэтому я стараюсь занимать свой досуг простыми и понятными удовольствиями: пробежками, готовкой еды, прогулками на свежем воздухе.

И тем не менее я всегда очень радуюсь, когда выходные заканчиваются и я могу наконец вернуться к работе. В понедельник утром я прихожу в большой дом и обнаруживаю Тедди на полу под кухонным столом. Он играет с пластмассовыми фигурками домашних животных.