– Вчера я кормил уток в парке, но там было несколько мамаш, которые глазели на меня. Я слышал, что они говорили обо мне своим детям: «Там странный тип в плаще, держитесь от него подальше». Остается разве что в паб ходить. – Он развел руками в жесте безысходности; его пальцы были длинными и бледными, под ногтями скопилась грязь.
– А что насчет ваших соседей?
– Они даже не здороваются, хотя я каждый день приношу им газеты. Как будто меня не существует.
Брайан продолжал говорить, и я не перебивала, позволив ему выплеснуть все свои обиды. Когда мы закончили, он прошаркал из кабинета и слегка помахал мне рукой у двери, будто мы были старыми друзьями. Я раздвинула планки жалюзи и стала смотреть, как он шел через автостоянку, сжимая в руке выданные мною направление в тренажерный зал и карточку с телефонным номером психолога-консультанта, специалиста по потере близких. Теперь его походка была быстрой. Наверняка он солгал насчет болей в спине. Я подавила раздражение; он был одиноким человеком, а от одиночества нет простого лекарства.
Кэрол посмотрела на меня, плотно сжав губы. Я, как обычно, задержалась и заставила ее ждать. Роджер, наклонив вперед долговязое туловище, торопился куда-то с пачкой бумаг под мышкой; он подмигнул, проходя мимо, и я почувствовала себя лучше.
– Я собираюсь на встречу с Лорой Чемберс, Кэрол. Можно взять карточку Лиама?
Кэрол молча подала мне карту. Я боялась этой встречи. С матерью Лиама я познакомилась год назад. Маленькая женщина с седыми волосами, стянутыми косынкой, худая, слегка застенчивая, она жаловалась на ломоту в пояснице. Рентген показал, что все в норме, и я порекомендовала ей физические упражнения, пищевые добавки и анальгетики. После этого мы не виделись.
Было холодно, как в любой из тех пасмурных дней, когда тротуары пропитаны сыростью, а небо над головой принимает мутно-молочный оттенок. Лора Чемберс жила на другом конце города, но я пошла пешком. Мне нужно было подумать. Я чувствовала себя ужасно виноватой в том, что случилось. Если бы она обвинила меня в отказе помочь ее сыну, я могла бы юридически обосновать свои действия, но дело было не в этом. Я сама не могла перестать себя винить. Как же моя хваленая проницательность? Интуиция? Если бы я сообразила, что Лиам склонен к суициду, то направила бы его к психиатру. Отвезла бы сама. Я могла бы позвонить ему домой или принять еще раз. Или связаться с его матерью. Нарушение врачебной тайны было бы оправдано тем, что стоял вопрос о жизни и смерти. Но я не догадалась, что дело зашло так далеко, у меня даже мысли такой не возникло. Я с горечью думала об этом снова и снова, пока шла по переулкам: мимо женщин, ждущих автобуса на остановках; мимо детей на самокатах; мимо дома, где рыже-белый терьер лаял из окна на всех, кто проходил мимо.
Дом Лоры Чемберс выглядел так же, как и все остальные на ее улице: фронтон с арочным окном, мощеное место для машины, пустые молочные бутылки на верхней ступеньке. Ничего, что указывало бы на трагедию двухнедельной давности. Лиам, наверное, забрался на стул, его верхняя губа покрылась капельками пота, тонкие руки дрожали, пока он завязывал шнур на балке и туго натягивал его, чтобы убедиться в прочности. Понимал ли он, как, на мой взгляд, мало кто понимает, что это непоправимо? Что больше не будет ни друзей, ни любимых, ни музыки, ни книг? Ни утренней росы, ни солнца, ни цветов. Он никогда не поступит в университет, не найдет работу, не заведет ребенка. Все его будущее окажется уничтожено менее чем за минуту.
Рифленое стекло над дверью было темным. Я позвонила в колокольчик, подождала и позвонила еще раз. Я чувствовала, как вспотели мои ладони и колотилось сердце. Наконец послышался стук отодвигаемого засова, дверь приоткрылась на цепочке, в проеме показался кусочек лица, опухший глаз и край тонких губ.
– Да?
– Это доктор Гудчайлд, миссис Чемберс. Мы договаривались встретиться сегодня.
Она сняла с двери цепочку и медленно побрела вдаль от меня по темному коридору. Ее волосы были спутанными на затылке, как будто ей не хватало сил дотянуться туда, чтобы их расчесать. В кухне на столе стояла бутылка ирландского виски, а рядом – наполовину опустошенный стакан. Миссис Чемберс указала мне на стул и села сама.
– Я соболезную больше, чем могу выразить словами…
– Вам следует кое-что знать. – Ее губы дрожали, но она держалась прямо, как будто набралась решимости. – Лиам приходил к вам, но, возможно, не сказал почему. Я нашла это в кармане его джинсов.
Ее голос стал хриплым. Она развернула на столе листок бумаги. Это был положительный результат анализа на ВИЧ из лондонской клиники.
– Вы правы, он не упоминал об этом. – Мне стало еще хуже. Я могла успокоить его, если бы знала, выписала бы направление и контролировала лечение, время от времени проверяя, как у него дела. Он жил бы почти нормальной жизнью, но я не могла сказать ей об этом. Не сейчас.
– Он не хотел, чтобы кто-то знал. – Она снова свернула листок. – Он чувствовал себя виноватым из-за того, что не соблюдал осторожность. – Миссис Чемберс схватила стакан с виски и залпом выпила, запрокинув голову; я увидела натянувшиеся сухожилия на ее шее. Она так грохнула пустым стаканом о стол, что чуть не разбила. – Сын никогда не говорил мне, что он гей, во всяком случае, прямо, но я знала. Его долгие годы травили в школе, и об этом он тоже ничего не говорил. Я старалась его уберечь, а он оберегал меня в ответ. В этом и была проблема.
– В чем?
– В избытке взаимной защиты и недостатке откровенности. Я не имела ничего против его ориентации, но меня беспокоила его болезнь. – Ее выцветшие глаза наполнились слезами. – Я не могла найти правильных слов и попросила его встретиться с вами, хоть и предполагала, что он ничего не скажет. Это я виновата.
Я была готова к упрекам, но она корила себя. Я накрыла ее холодную ладонь своей.
– Это не ваша вина. По крайней мере, я виновата не меньше. Я так и не смогла вытянуть из него ни слова, в тот день у нас на это было только семь минут.
Она подняла взгляд и кивнула, что-то еле заметно дрогнуло в ее лице.
– Вы тут совершенно ни при чем. Он пошел к вам только ради того, чтобы я была довольна. Я думаю, он уже давно все для себя решил.
Мы помолчали. Радио нарушило тишину – передавали двухчасовые новости. Миссис Чемберс медленно оглядела кухню, будто удивляясь, что новости еще есть, что мир все еще существует.
– Я могу вам как-то помочь? Хоть чем-то? Быть может, не сейчас, но со временем. Возможно, вам захочется с кем-то поговорить.
– Нет, спасибо.
Стул скрипнул, когда она встала, чтобы открыть мне дверь. Обычно я могла предложить хоть какую-то помощь, но в тот день была в растерянности – мы обе знали, что я не в силах ничего сделать. За моей спиной щелкнул замок, и я услышала шаги матери Лиама, медленно удалявшиеся по коридору.
День уже клонился к вечеру, время приема закончилось. Возвращаться в клинику было необязательно, и я, охваченная печалью и сожалением, отправилась сразу домой. У меня начинала болеть голова, линии улиц теряли свою четкость, машины расплывались перед глазами. У входа на территорию Подворья, где тротуар сужался, я оказалась среди толпы подростков, высыпавших на проезжую часть. Любой из них мог попасть под машину, но они были молоды и думали, что бессмертны. Они не понимали, насколько хрупко человеческое тело. Впрочем, и я ведь не осознала хрупкости Лиама.
Сначала я не заметила, что позади меня машина. Она двигалась медленно и так близко, что бампер почти касался моего пальто. Я вернулась на тротуар, и она проехала мимо. Пять минут спустя, когда я шла по дорожке вдоль деревьев – последнему отрезку пути перед воротами на другом конце Подворья, – я снова услышала позади тихое урчание двигателя. На территории собора автомобилям положено снижать скорость, но этот небольшой серый седан с тонированными окнами ехал медленнее, чем большинство из них. Разглядеть водителя было невозможно. Неужели, обогнав меня, он остановился и ждал, пока я снова приближусь? Машина опять проехала мимо, а затем через ворота впереди. Я не сообразила взглянуть на номерной знак. Забежала в дом и захлопнула за собой дверь, скорее раздраженная, чем испуганная.
Настоящий ужас был еще впереди.
Глава 4
Март 2017 года
– Это ты во всем виновата!
Глаза моей дочери, серо-голубые, но более темные, чем у Нейтана, смотрели на меня жестко. Утром ушел ее парень, психотерапевт Майк. Собрал свои вещи и покинул ее квартиру, в которой прожил почти полгода. Их отношения закончились, и Лиззи была огорчена, как и любая бы на ее месте.
– Я понимаю, ты чувствуешь себя ужасно, дорогая, но я-то тут при чем?
– Все пошло наперекосяк после того, как ты поговорила с ним на той вечеринке.
Я поставила на стол блюдо с остатками говядины и выдвинула стул. К такому я была не готова. С утра я долго работала с бумагами, устала и позволила себе выпить в середине дня, потому что было воскресенье. Пустая бутылка из-под вина стояла посреди стола, наши с Нейтаном бокалы тоже были пусты. Нейтан посчитал, что вино поможет нам расслабиться, но гнев Лиззи рассек этот день надвое, как хорошо отточенный меч.
– Ты его по-настоящему расстроила! – сердито продолжила дочь.
– Напомни, что я такого сказала. У меня, честно говоря, вылетело из головы.
Три недели назад Майк разливал напитки на вечеринке по поводу ее дня рождения. Я пришла прямиком из клиники и быстро выпила два бокала подряд на пустой желудок. Майк начал что-то торопливо говорить, но Нейтан прервал его тостом в честь Лиззи, и теперь я помнила лишь то, какой красивой она тогда выглядела.
– Ты сказала, что в вашей клинике психотерапия отнюдь не основной метод лечения.
Я потихоньку начинала вспоминать.
– Что ж, это правда, но разве это повод прекратить отношения? Ведь это моя бестактность, а не твоя.
– Ты купила мне квартиру, и он решил, что я с тобой согласна.
– Чепуха какая-то!
– Именно это ты сказала о психотерапии.
– Ох, Лиззи, такого я не говорила! – Ее лицо раскраснелось; все зашло слишком далеко, и нужно было действовать с осторожностью. – Я не хотела его обидеть! Мы с удовольствием взяли бы на работу психотерапевта, но у нас ограниченный бюджет. Он меня даже не выслушал!
– То же самое он сказал о тебе – ты не слушала его вообще.
– Я знаю, сейчас тебе тяжело, но ты еще встретишь замечательного человека, который…