Детская площадка

– Хорошо, они останутся и присоединятся к остальным, когда я закончу урок. – Ева перекладывает бумаги на маленький столик. – Я предупредила Мелиссу и Грейс, что Соррель и Эш иногда могут присутствовать на занятиях. Это совсем неплохо – считается, что малыши оказывают успокаивающее действие на детей с дислексией и придают им уверенности.

– Значит, я прощен?

– Остается надеяться, что они не станут возражать. – Ева выпрямляется и смотрит на лес, представляя детей, играющих вместе после занятия, и их смех, доносящийся до нее через открытое окно.

– Не уверен, что стоит выводить их из дома, – говорит Эрик, проследив за ее взглядом. – Как бы не пришлось сообщать Полу, что его дочь потерялась. Он не из тех, кто прощает.

– Здесь Далвич, дорогой мой, а не джунгли Амазонки. – Ева гладит мужа по щеке. – Если тебя это успокоит, я попрошу Игоря прокосить дорожку через луг. Так за ними будет легче наблюдать.

– Я сделаю это сам. Все, что угодно моей принцессе.

Шутливый поклон. Эрик не любит, когда она просит о помощи его коллегу.

Они познакомились, благоустраивая местный парк. В то время Игорь жил в хостеле и зарабатывал чем придется, чтобы посылать деньги своей семье в Польшу. Эрик предложил ему работу и жилье в старом коттедже для прислуги, пустовавшем уже несколько лет. Они стали отличной командой: Эрик придумывал и планировал, а Игорь выполнял его указания. Это был крупный мужчина со скуластым лицом бульдога и той же непоколебимой преданностью во взгляде.

По каменному полу расположенной перед кухней веранды бухают тяжелые шаги.

– Легок на помине.

Эрик исчезает, чтобы побеседовать с Игорем. Ева протягивает через окно рогалик и кружку с кофе; Игорь кивает, принимая их. Его лицо наполовину скрыто огромной бородой, кепка низко надвинута на глаза. Он редко заговаривает с Евой: то ли от стеснения, то ли из-за природной замкнутости – она так и не поняла.

– Кто здесь принцесса?

Появляется Поппи, принарядившаяся для этого дня в расшитый блестками красный жакет, извлеченный из ящика с карнавальными костюмами. Она подслушивала за дверью, любимая старшая дочь с толстыми золотисто-каштановыми косами, веснушчатым носом и покрытыми синим лаком ногтями на пальцах ног. Ей одиннадцать, но хочется выглядеть на шестнадцать.

– Конечно же, ты, драгоценная моя.

Ева пытается ее обнять, но Поппи хватает рогалик и бросается к двери. Ева с легкой грустью смотрит ей вслед: прежде дочь позволяла себя обнимать. Тогда она так крепко прижимала детей к себе, что в переплетении рук и ног трудно было определить, где проходят границы между ее и их телами. Поппи исчезает, а в кухню вваливается споткнувшаяся о ноги сестры Соррель. Она привыкла падать и быстро вскакивает на ноги. Ей шесть, она точная копия Поппи, только уменьшенная, более округлая, растрепанная и мягче характером.

– Можно мне рогалик и Эшу тоже? – лепечет она. Ее язык то и дело вязнет в широких щербинах между зубами.

– Конечно, можно, моя малышка, – отвечает вернувшийся за ботинками Эрик. Он поднимает дочь и подносит к столу. Нахмурившись и глубоко вздыхая, Соррель выбирает рогалики и берет по одному в каждую руку. Когда ее опускают на пол, она бесшумно выходит на цыпочках, чтобы не потревожить дремлющего у плиты щенка лабрадора по кличке Ной.

Эрик качает головой:

– Завтракать следует за столом, Ева.

Ева уносится мыслями наверх, где ее дочки перешептываются, натянув на головы простыню, и мусолят рогалики, то и дело роняя крошки. Просочившееся сквозь ткань розовое солнце играет на их лицах. Они наверняка затащили в постель и Эша.

– Следует просто оставить их в покое, – отвечает она.

– Дети нуждаются в порядке.

Эрик завязывает шнурки. К этому давнему спору они периодически возвращаются уже несколько лет.

– Они нуждаются в свободе, – бросает Ева вслед мужу, но тот уже закрыл дверь и топает в своих тяжелых ботинках по гравийной дорожке. Ничего страшного – она позволяет детям оставаться на улице часами, когда его нет дома. Не мешает играть, пока не стемнеет или холод не загонит их в дом. Они носятся по саду, словно забавляясь ее тайным подарком. Она дарит им детство, о котором мечтала, но не имела сама.

Упавший с подставки рогалик пролетает сквозь роящийся пылинками солнечный луч. Ева заглядывает в холодильник: там морковь, небольшие сэндвичи и домашняя пицца. Она достает масло и клубничный джем и, слегка порезав палец ножом, намазывает их на еще теплый тост. Опирается локтями о подоконник и слизывает кровь, прищурив глаза, как греющаяся на солнце кошка. Перед ней раскинулся сад, возле дома кивают огромные головы голубых гортензий, у боковой стены рядом с подъездной дорожкой красуются кусты лаванды и роз. По полю гуляют ослики, дальше тянется луг с высокой травой, за ним виднеются деревья, заметно выросшие с тех пор, как она была ребенком. Их тень гуще и тянется дальше, чем прежде. Пока она смотрит, лес шевелится от легкого ветерка, будто дрожа от нетерпения встретиться с детьми.

Мелисса

Мелисса целый час занимается в спортзале, который устроила у себя в подвале. Сначала кросс-тренажер, затем гребной тренажер – без остановки, до тех пор пока потные руки не начинают соскальзывать с ручек. После она со всех сторон рассматривает отражение своего тела в запотевших зеркалах ванной: бедра обрели мягкую округлость, плечи выглядят упругими и жилистыми. Проводя бритвой вдоль линии бикини, она неправильно выбирает угол и повреждает кожу. Кровь стекает в воду, обагряя мыльную пену. Мелисса смотрит на струйку, словно та не имеет к ней никакого отношения. В тридцать пять ты еще молода. Всегда найдется, что попробовать: занятия с личным тренером, новую диету. Она поднимается из ванны, надевает махровый халат, босиком шлепает на кухню и ждет, пока закипит чайник, положив ладонь на оконное стекло точно посередине между металлическими краями рамы. До предела разводит пальцы и рассматривает руку как произведение искусства. Промежутки между пальцами формой напоминают ножи, рядом с сухожилиями виднеются впадинки, некоторые из синеватых вен похожи на рубцы. Кончики пальцев дрожат.

Вскипевший чайник наконец щелкает, и Мелисса отворачивается от бьющего в лицо света. Солнце уже нагревает изогнутые линии из кирпича и гравия в пейзаже за окном. Ландшафтный дизайнер предупреждал о важности световых потоков и фокусных точек, но Пол сделал по-своему, и результат оказался не из лучших. Она заваривает ромашковый чай и несет чашку в кабинет, где просматривает электронные письма. Архитектору требуются эксклюзивные жалюзи для его зимнего сада в Далвиче. После нужно будет заказать настенную роспись для квартиры в Челси. Капризные клиенты хотят, чтобы Мелисса была наготове, когда бы они ни позвонили. Ее стол завален компьютерными проектами их кухни, однако они уже два раза возвращали эскизы и вряд ли придут к единому мнению. Она раскрашивала большие листы бумаги, чтобы примерить к стенам их квартиры нежно-желтый и огненно-оранжевый цвета – цвета счастья, хотя есть подозрение, что на самом деле эти люди далеко не так счастливы. Как и мы, думает она, глядя на яркие оттенки. Как я.

Тишину нарушает легкое постукивание. Она потуже затягивает пояс халата и поднимается в гостиную. Ее рано проснувшаяся дочь сосредоточенно работает на ноутбуке, усевшись по-турецки на кожаном диване. На ней пижамные штаны и короткая жилетка, обтягивающая уже заметную грудь. Мелисса прислоняется к двери, замерев от гордости и тревоги. Тринадцать лет. Она пытается вспомнить свои тринадцать, но это время размыто в ее памяти пережитыми страданиями. Постоянные насмешки отца по поводу ее детской полноты привели к фанатичной решимости похудеть. Голоданием и физическими нагрузками она довела себя до последней черты. Ее дважды увозили в больницу. Выздоравливала она медленно и так и не пришла в себя до конца. Теперь она отчаянно желает, чтобы Иззи осталась такой, какой была с самого рождения: счастливой или по крайней мере довольной жизнью, а не затюканной, как мать. И это пока получается. Похоже, комплексы – последнее, чем может страдать ее дочь.

– Привет, зайка.

Иззи вздрагивает и резко захлопывает крышку ноутбука. Она поднимает глаза, ее симпатичное лицо искажает злоба.

– Ты что, не можешь постучать? – Она так и пышет яростью. Привычное чувство вины охватывает Мелиссу и накрывает с головой, словно накатившая гигантская волна. Смешно, ведь она не сделала ничего плохого.

– Это гостиная, Иззи. Общее пространство.

– Где папа?

– Прилетает в три часа. Когда ты вернешься, он уже будет дома.

Голубые глаза Иззи вспыхивают.

– Вернусь откуда? Что ты еще придумала?

– С занятия с учительницей, женой папиного ландшафтного дизайнера. Вы познакомились, когда они приходили к нам на обед. Она тебе понравилась.

Иззи подпрыгивает, ноутбук с грохотом падает на пол.

– Да что с тобой такое? Сейчас же каникулы. Зачем ты это делаешь?

– Успокойся, дорогая. Нужно разобраться, как лучше тебе помочь…

– Зачем притворяться, что эта затея для меня, когда на самом деле для тебя? Ты хочешь от меня избавиться, чтобы спокойно поработать. Какое убожество!

Изабелла бросает в мать подушку, но та попадает в вазу, которая опрокидывается и разбивается о мраморный пол. Девочка тянется за другой.

– Кроме тебя, там будут еще двое ребят, – быстро произносит Мелисса.

Подушка опускается.

– Сколько им?

– Дочке Евы одиннадцать, а мальчик, кажется, ее ровесник. – Мелисса смотрит на Иззи и торопливо добавляет: – Иногда с вами будут оставаться и младшие дети Евы. Девочке шесть, а малышу – два года.

Иззи прищуривается.

– Ты, наверное, шутишь.

– Все будут смотреть на тебя снизу вверх, ты станешь главной.