Она кивнула.
Джозеф раскрыл дверь и сделал шаг навстречу холодному и сырому осеннему вечеру.
Они оказались на улице, застроенной двух-трех этажными домами и вымощенной булыжником. Сырой ветер с моря гнул ветви деревьев и забирался под пальто. В сточной канаве, журча, бежал мутный поток. Да, это, определенно, был его родной город. И Кейт стояла рядом. Она разглядывала всё вокруг с видом человека, попавшего в совсем иной мир. Ну да так оно и было. Но через пару минут она спросила:
– А где море?
Джозеф указал рукой вниз по улице: там, между домами, виднелось серое колышущееся пространство, убегавшее за горизонт.
– Идем?
Она кивнула.
Постепенно дома расступились, и город остался позади. По каменным ступеням Джозеф и Кейт спустились к самому берегу. Вместо каменной мостовой под ногами теперь расстилался серый крапчатый песок. Но Кейт его едва замечала. Она смотрела на серо-зеленые водяные холмы, бегущие к берегу и, достигнув его, взрывающиеся с шумом, плеском и пеной, разбиваясь о камни волноломов – словно упрямые воины, атакующие раз за разом. Снова и снова. Стихия воды, воюющая со стихией земли.
А Джозеф смотрел на нее. На то, как ветер треплет ее короткие черные волосы; на ее зеленые глаза, в которых ходили волны и которые сейчас были продолжением моря.
– Я хотела бы остаться здесь навсегда, – сказала Кейт тихо. И Джозеф неожиданно для себя подумал, что он тоже хотел бы этого – хотя они знакомы всего несколько часов.
– Тогда почему бы тебе не остаться?
Она горько покачала головой:
– Ты не понимаешь. Я не выживу здесь. Это – не мой мир.
Кейт наклонилась, подняла с песка первый попавшийся камешек-гальку и положила его в карман:
– Пойдем. Я хочу вернуться.
– Так скоро?
– Да. Иначе уйти будет труднее.
И они отправились обратно к таверне. Лишь раз Кейт обернулась – на верхней ступени лестницы – и бросила прощальный взгляд на море. А Джозеф задумался: нужно ли прощаться с тем, что тебе нравится. Или с кем.
В таверне они уселись за свой же столик. Кейт, всю обратную дорогу не проронившая ни слова, молчала и сейчас. Так что Джозефу снова пришлось делать это самому:
– Хочешь еще выпить?
Она кивнула. Джозеф сделал знак бармену, и им повторили их прежний заказ. Кейт отхлебнула из своего бокала несколько раз и, уже немного взбодрившись, спросила:
– А чем ты занимаешься в своем мире?
Джозеф на мгновение задумался: не стоит ли придумать себе более героическую профессию; но решил сказать правду:
– Я преподаватель изящной словесности в колледже.
– Что значит «изящной словесности»?
– Я учу людей любить слово и пользоваться им.
– О, – Кейт улыбнулась, – А сами они этого делать не умеют?
– Представь себе, не всегда, – Джозеф рассмеялся, – А чем ты занимаешься?
– Ну, можно сказать, я управляю машинами.
– Но ты же – женщина… А это…
– Слишком сложно для женских мозгов?
– Неет… Я не думал, что это может быть интересно женщине.
Кейт фыркнула:
– Представь себе, интересно. Хотя… не всегда, – она вздохнула и снова задумалась.
– Мой мир… в нем так много людей. Так много машин. Так много всего… просто море, – она вдруг вскинула голову и посмотрела на Джозефа, – Море. А ведь у меня тоже есть свое море, – Кейт улыбнулась, – Оно совсем другое. Но… – она склонила голову на бок, – Хочешь, я покажу его тебе?
Джозеф растерянно поморгал, но потом сказал:
– Да. Хочу.
Кейт с улыбкой взяла его за руку:
– Идем.
На это раз за дверью таверны было совсем темно, и Джозефу потребовалось время, чтобы глаза привыкли, и он стал различать хоть что-нибудь вокруг. Сейчас они с Кейт стояли в темном и довольно грязном переулке – вокруг только стены, и лишь над головой небо, освещенное заревом. Кейт, между тем, уселась на какую-то двухколесную машину, напомнившую Джозефу велосипед, но без педалей, и указала ему на место позади себя. Стараясь скрыть смущение и неловкость, Джозеф все же уселся и, поколебавшись, даже положил руки девушке на плечи.
– Держись крепче, – улыбнувшись, Кейт завела машину. И Джозеф довольно быстро понял, что держаться нужно очень крепко: дома, улицы, другие машины и пешеходы так и мелькали по сторонам. И всё, что он успевал замечать – это контраст мрака и огней.
Через несколько минут такого передвижения Кейт остановилась у подъезда высокого здания. Очень высокого – Джозефу пришлось задрать голову, чтобы увидеть его крышу.
– Пойдем, – Кейт направилась к дверям.
– Привет, дядя Том, – она дружески кивнула охраннику, дежурившему у входа. Тот кивнул в ответ:
– Ты сегодня не одна?
– Нет. Сегодня я с другом.
Джозеф посчитал нужным смущенно улыбнуться. Следом за девушкой он зашел в совсем маленькую комнатку, Кейт нажала кнопку, двери закрылись, и по легкому дрожанию пола Джозеф понял, что они движутся. Его охватил легкий приступ клаустрофобии, и чтобы побороть его, Джозеф принялся смотреть на Кейт. На бледную кожу ее лица, затененные ресницами глаза, мягкие очертания губ и… понял, что рискует ощутить прилив совсем иного рода. Но тут, к счастью, или к несчастью, двери подъемника раскрылись, и Джозеф оказался в небольшом полутемном помещении.
– Почти пришли, – девушка шагнула на ступени лестницы, ведущей наверх. Несколько пролетов – и снова дверь. А за ней… море. Море тьмы и огней. Огней было больше. Но без тьмы они ведь не были бы заметны. И они жили, эти огни. Они двигались, струились, замирали, мерцали, гасли. Разгорались с новой силой и на новом месте. Реки и ручьи огней, вместе они сливались в море – огромное, бескрайнее, бесконечное – до горизонта. Словно вскрытые артерии самой Жизни, они пульсировали в такт биению сердца Города. Столь огромного, что Джозеф и представить себе не мог. Что может быть столько людей в одном месте. И столько света. Он стоял, поглощенный простором и морем огня, плескавшимся и в его глазах. И, казалось, лишь вечность спустя, он посмотрел на Кейт. Она улыбалась:
– Вижу, тебе тоже понравилось мое море.
Джозеф кивнул: