Звездный хирург

Впрочем, если доверять слухам, несколько лет назад, когда в госпиталь врезался угнанный звездолет и шестнадцать уровней превратились в подобие ада, майор тоже выказал озабоченность…

– Я, стараясь не думать об этом, – отозвался Конвей, – предпочитая не отвлекаться.

О'Мара шумно втянул в себя воздух и медленно выдохнул его через нос, – такая манера стоила двадцати язвительных фраз.

– Кто-то должен думать о подобных вещах, доктор, – произнес он холодно. – Надеюсь, вы не возражаете против моего присутствия на операции?

На столь вежливый, но все-таки приказ не могло быть иного ответа кроме как:

– Так точно, сэр.

Когда они вдвоем появились в палате, «ложе» пациента было уже поднято на удобную для операции высоту, а самого ЭПЛХ надежно стягивали ремни.

Тралтан занял свое место у записывающего и анестезирующего оборудования.

Одним глазом он глядел на пациента, другим – на оборудование, а двумя оставшимися – на Приликлу. Участниками его стали двое хлородышащих ПВСЖ, поэтому интерес ассистента Конвея мог быть исключительно академическим, но обсуждение шло весьма живо. Завидев О'Мару, тралтан немедленно умолк, и Конвей дал знак начинать.

Наблюдая за тем, как пациента подвергают анестезии, Конвей размышлял о природе тралтанов. Некоторые из них являлись, по сути, не одним существом, а двумя, этакой комбинацией ФГЛИ и ОТСБ. Громоздкий, слоноподобный тралтан исполнял роль скакуна, а крошечный, едва ли разумный симбиот – наездника. На первый взгляд ОТСБ представлялся мохнатым мячиком с длинным хвостом, но при ближайшем рассмотрении оказывалось, что этот хвост состоит из множества манипуляторов, большинство которых снабжено органами визуального восприятия. Благодаря тесной связи между тралтаном и его симбиозом пары ФГЛИ-ОТСБ были лучшими хирургами в галактике. Далеко не все тралтаны соглашались на симбиоз, но медики-ФГЛИ носили ОТСБ на себе как эмблему принадлежности к штату госпиталя.

Внезапно ОТСБ перебежал по спине тралтана на его голову и пристроился между стебельчатыми глазами, свесив хвост по направлению к пациенту. Это означало, что ФГЛИ весь внимание.

– Операция коснется только кожи, – проговорил Конвей. Теперь каждое его слово фиксировалось звукозаписывающим оборудованием. – Как вы видите, кожа выглядит омертвелой и высохшей. Во время взятия начальных образцов никаких трудностей не возникло, но далее кожа не желала отставать – по причине крохотного корня длиной около четверти дюйма, невидимого невооруженным глазом. По крайней мере моим невооруженным глазом. Ясно, что болезнь вступает в новую фазу, распространяется вглубь, поэтому чем скорее мы приступим к операции, тем лучше.

Он продиктовал номера лабораторных отчётов, свои собственные предварительные замечания и продолжил:

– Поскольку пациент по не установленным пока причинам не реагирует на медикаменты, я предлагаю удалить поврежденную ткань, очистить зараженный участок и нарастить искусственную кожу. Извлечение подкожных корней возлагается на руководство тралтаном ОТСБ. Операция будет несложной, но займет достаточно времени, ибо поражен большой участок…

– Прошу прощения, – перебил Приликла, – пациент по-прежнему находится в сознании.

Между тралтаном и маленьким эмпатом разгорелся спор, вежливость в котором соблюдал лишь Приликла. Он утверждал, что ЭПЛХ о чем-то думает и излучает эмоции, а тралтан твердил, что ввел столько анестетика, что пациент просто обязан отключиться как минимум на ближайшие шесть часов.

Спорившие, похоже, совсем было собрались перейти на личности, а потому Конвей счел за лучшее вмешаться в перебранку.

– Мы с этим уже сталкивались, – сказал он. – Физически пациент пребывал в бессознательном состоянии с момента своего прибытия в госпиталь, не считая пары-тройки минут вчера, однако Приликла определил наличие исходящего от него под наркозом. Объяснений у меня нет, для того, чтобы они появились, необходимо, пожалуй, хирургическое исследование мозга ЭПЛХ, чего мы себе позволить пока не можем. Но важно то, что пациент не способен двигаться и ощущать боль. Поэтому мы начинаем. – Повернувшись к Приликле, он добавил:

– Продолжайте прислушиваться – так, на всякий случай…

4

Минут двадцать никто не подавал голоса, хотя операция вовсе не требовала исключительной сосредоточенности. Она напоминала прополку огорода: все, что росло, относилось к сорнякам и подлежало безжалостному выдиранию. Конвей надрезал кожу ЭПЛХ, тонкие щупальца ОТСБ проникали под нее, хватались за корни и выдергивали их, и так раз за разом. Конвею подумалось, что он проводит саму скучную за всю свою карьеру операцию.

– Я чувствую нарастание тревоги, – сообщил Приликла, – она становится всепоглощающей.

Конвей фыркнул. Иной реакции у него не нашлось.

Пять минут спустя тралтан произнес:

– Доктор, мы достигли участка, где корни сидят гораздо глубже.

Конвей отозвался через две минуты:

– Но я вижу их! На какой они глубине?

– Четыре дюйма, – ответил тралтан, – и удлиняются на глазах.

– Невозможно! – воскликнул Конвей. – Что ж, попробуем в другом месте.

На лбу его выступили капли пота. Хрупкое тельце Приликлы задрожало, но отнюдь не от мыслей пациента. Его перебивало эмоциональное излучение Конвея, которое вряд ли кому показалось бы приятным: на трек новых местах результат был тем же. Корни, выраставшие из кусочков кожи ЭПЛХ, явно норовили забраться поглубже в плоть.

– Хватит, – хрипло проговорил Конвей.

Какое-то время все молчали. Приликла трясся так, словно по палате гулял буйный ветер. Тралтан возился с оборудованием, устремив взгляд на один из регуляторов. О'Мара пристально разглядывал Конвея, будто прикидывая, виноват тот в случившемся или нет. Впрочем, в его серых глазах читалось и сочувствие – он мог понять состояние хирурга.

– Что произошло, доктор? – спросил майор.

Конвей раздраженно помотал головой.

– Не знаю, вчера пациент не реагировал на лекарства, сегодня он не принимает хирургии. Должно быть, он попросту спятил! Наша попытка помочь ему увенчалась тем, что корни принялись расти в длину со скоростью, при которой за пару минут доберутся до жизненно важных органов, а вам известно, к чему это может привести…

– Беспокойство пациента стихает, – доложил Приликла, – однако он все ещё о чем-то думает.

– Я заметил одну особенность, – сказал тралтан. – У моего симбиота чрезвычайно острое зрение, и он передал мне, что щупальца, или корни, больной кожи как будто приросли с обоих концов, так что нельзя определить, то ли кожа цепляется за плоть, то ли плоть держится за кожу.

Конвей покачал головой. Похоже, случай представляет собой нагромождение противоречий и несообразностей. Во-первых, до сих пор никому не удавалось сопротивляться действию лекарства, способного исцелить за какие-нибудь полчаса самого тяжелого пациента. И разве не естественно было ожидать, что существо с поврежденной кожей постарается сбросить её и заменить новой? Однако и тут все вышло наоборот. Нет, это невозможно, невозможно!

А ведь поначалу всё виделось в розовых тонах, и Конвея больше заботило не состояние пациента, а его происхождение. Должно быть, он что-то упустил, дал маху, и из-за его ошибки ЭПЛХ, может статься, не заживется на белом свете. Наверно, он поставил не тот диагноз, потому что был чересчур уверен в себе, слишком – преступно – небрежен.

Терять пациента всегда больно, к тому же, в госпитале подобное случалось крайне редко. Вдобавок, потерять того, чье состояние в любой клинике цивилизованного пространства сочли бы легко излечимым… Конвей замысловато выругался, но не успокоился, ибо не сумел подыскать для себя подходящих эпитетов.

– Не переживай так, сынок, – по-отечески посоветовал О'Мара, кладя ладонь на плечо Конвею. Несмотря на нахлынувшее отчаяние, тот нашел в себе силы удивиться. Он привык видеть в главном психологе вечно недовольного тирана с зычным голосом, привык к тому, что майор, когда к нему обращались за помощью, ограничивался тем, что посиживал в кресле, отпуская саркастические замечания, а утопающему приходилось самому выкарабкиваться на сушу. Должно быть, подумалось Конвею, дело и впрямь плохо, раз О'Мара неожиданно подобрел. Значит, перед ним, Конвеем, встала проблема, которую он не способен разрешить самостоятельно. Однако в выражении лица О'Мары было нечто такое, что заставляло предполагать, будто майор доволен тем, как развиваются события. Не то, чтобы Конвей считал О'Мару жестоким – ему прекрасно было известно, что на его месте майор предпринял бы всё возможное, чтобы спасти пациента, и чувствовал бы себя теперь ничуть не лучше. Но как главный психолог он не мог не волноваться при мысли о побеге из палаты существа, наделенного, по-видимому, непознанным могуществом и, судя по всему, умственно неуравновешенного. И потом, он, вероятно, догадывался, что рядом с живым и здоровым ЭПЛХ будет выглядеть сущим мальчишкой, который и в школу-то ещё не ходил…

– Давайте подумаем вместе, – предложил О'Мара. – Вы не выявили у него склонности к самоуничтожению?

– Нет, – бросил Конвей, – как раз наоборот. Он жаждет жить. Он подвергался процедуре полного омоложения, то есть клетки его тела время от времени целиком обновлялись. Поскольку процесс запоминания в памяти является результатом действия мозговых клеток, то его память после каждого омоложения оставалась практически чистой…

– Вот почему в судовом журнале столько технических данных, – проговорил О'Мара. – Именно поэтому. Однако я, пожалуй, предпочту наш способ, пускай мы живем меньше и восстанавливаем лишь поврежденные органы. Зато мозг в неприкосновенности.

– Ну да, – перебил Конвей, попутно спрашивая себя, почему обычно молчаливый О'Мара вдруг разговорился. Уж не пытается ли он упростить проблему тем, что рассуждает о ней как непрофессионал и принуждает к тому же Конвея? – Но, как вы знаете, одним из последствий омоложения организма является возрастающий страх перед смертью. Он становится всё сильнее, несмотря на одиночество, скуку и, в общем-то, нетипичные условия существования. Вот из-за чего ЭПЛХ путешествуют со своими личными врачами, они опасаются заболеть или угодить в аварию, которая закончится гибелью.

Признаться, я сочувствую нашему больному: ведь врач, который должен был заботиться о его здоровье, позволил ему захворать. Хотя это, конечно, не оправдывает его…

– Так, – сухо подытожил майор, – вы на его стороне.

– Он сумеет защититься и без меня, – отрезал Конвей. – Я говорил, что он боялся умереть и потому искал себе самого лучшего врача… О!

– Что? – немедленно спросил О'Мара.

Ему ответил Приликла: