Гайдзин

– О мама, он там лежит? Правда лежит вексель, на десять тысяч?

– Да.

– Ай-йа! Но как это у тебя получается? Эта тайнопись?

– Ты берешь чистое перо или ручку, аккуратно пишешь свое послание той жидкостью, которую я тебе дам, или молоком, и даешь написанному просохнуть. Если бумагу нагреть, как это сделала я, буквы появляются вновь. – Она чиркнула другой спичкой и с серьезным лицом подожгла лист с краю. Они в молчании смотрели, как он догорает на камнях. Она раздавила пепел своей крошечной ножкой в высоком ботинке. – Когда станешь тайпаном, не доверяй никому, – непонятно почему вдруг добавила она, – даже мне.

Теперь Струан подержал ее печальное письмо над пламенем свечи. Слова проступили на бумаге, он узнал ее почерк.

С сожалением сообщаю тебе, что твой отец умер, сквернословя и буйствуя, совершенно отупев от виски. Должно быть, он подкупил слугу, и тот украдкой притащил ему бутылку. Расскажу еще больше при личной встрече. Хвала Создателю, его мучения закончились, но это все вина Броков, моего проклятого отца и моего брата Моргана, которые не давали нам покоя и были причиной этих его приступов, – последний удар случился с ним сразу после твоего отъезда, когда мы узнали – слишком поздно – подробности их тайного гавайского заговора против нас. Джейми передаст тебе кое-какие детали.

На мгновение он прекратил читать, чувствуя, как его мутит от ярости. Скоро, скоро все счеты будут сведены, пообещал он себе и продолжил чтение:

Остерегайся нашего друга Дмитрия Сыбородина. Нам стало известно, что он тайный агент этого революционера, президента Линкольна, а вовсе не южан, как он притворяется. Остерегайся Анжелики Ришо…

Его сердце вдруг шевельнулось от испуга.

Наши агенты в Париже пишут, что ее дядя Мишель Ришо был объявлен банкротом вскоре после ее отъезда и сейчас находится в долговой яме. Еще факты: ее отец якшается с сомнительными личностями, имеет очень значительные игорные долги и тайно хвастает своим ближайшим друзьям, что скоро станет представлять наши интересы во Франции – получила твое письмо от 4-го числа, где ты рекомендуешь его кандидатуру, полагаю, по ее наущению, – этого не будет, он несостоятелен. Вот тебе еще один из его «секретов»: не пройдет и года, как ты станешь его зятем. Все это, разумеется, полнейшая нелепость. Ты еще слишком молод, чтобы жениться, и я не могла бы даже вообразить себе более неудачного выбора. Поодиночке или вместе, но они раскидывают тебе сети, сын мой. Будь осмотрителен и берегись женского коварства.

Впервые в жизни он был в ярости на свою мать. Дрожащей рукой он сунул письмо в огонь, подождал, пока оно сгорит, потом одним ударом превратил в пыль обуглившийся лист, сбил пламя со свечи, отчего она, кувыркаясь, полетела на пол, и откинулся на спину, борясь с тошнотой. Сердце бешено колотилось в груди, разум не переставая кричал: «Как она смеет следить за Анжеликой и ее родными, не спросив меня! Как она смеет так ошибаться! Какие бы грехи они ни совершили, Анжелика в них не виновата. Уж кто-кто, а мать должна бы знать, что детей нельзя винить в грехах их отцов! Разве мой любимый дед не был еще хуже их, разве не был он убийцей, разве многим отличался от пирата, как и ее отец до сих пор? Какое низкое лицемерие! Не ее ума дело, на ком я собираюсь жениться. Это моя жизнь, и если я решил жениться на Анжелике в следующем году, так оно и будет. Мать ничего не знает о ней – а когда она узнает всю правду, она полюбит ее так же, как люблю ее я, – иначе… Клянусь Богом, она…»

– О господи! – охнул он, когда боль начала рвать его на части.

Глава 12

Макфей поднял глаза от писем, документов и журналов, груды которых заваливали его рабочий стол.

– Как он? – встревоженно спросил Джейми, когда в кабинет вошел доктор Бебкотт.

Бебкотт прикрыл за собой дверь. Кабинет был просторным, окна его выходили на Хай-стрит и на залив.

– Это была какая-то желудочная колика, Джейми. Боюсь, этого следовало ожидать. Бедняга. Я перевязал ему рану: он порвал несколько швов. И дал ему лауданум. – Бебкотт потер глаза, веки у него покраснели от усталости. Его фрак из толстого сукна протерся на рукавах и был во многих местах покрыт пятнами от химических реактивов и засохшей крови. – Сейчас я для него, пожалуй, больше ничего не могу сделать. Каковы последние новости с флота?

– Статус-кво: корабли в боевом построении, все команды стоят по местам, миссия по-прежнему окружена, бакуфу скоро должны появиться.

– А что произойдет, если они не появятся?

Макфей пожал плечами:

– Я получил распоряжение как можно скорее доставить Малкольма в Гонконг – это крайне важно для него. Я могу поместить его на пакетбо…

– Я категорически запрещаю это! – отрезал Бебкотт; его голос прозвучал более раздраженно, чем ему хотелось. – Это было бы глупо и очень опасно. Очень опасно. Если они попадут в шторм, что более чем вероятно в это время года… в общем, сильная и продолжительная рвота разорвет все швы – это убьет его. Нет!

– Тогда скажите мне, когда это будет безопасно.

Доктор выглянул в окно. Вдалеке за мысом море сплошь покрывали белые барашки волн, в заливе оно было спокойнее. Небо затянули тучи. Он взвесил свою беспомощность против своих знаний.

– Как минимум через неделю, возможно, через месяц. Бог знает, Джейми, я – нет.

– Если бы вы отправились с тем же пакетботом, это помогло бы?

– Ради бога, да нет же! Вы что, не расслышали, что я сказал? Нет. Нет! Ему нельзя двигаться. Девять дней на корабле прикончат его.

Лицо Макфея застыло.

– Какие шансы у Малкольма поправиться? Говорите как есть. Очень важно, чтобы я знал.

– По-прежнему хорошие. Температура у него более-менее нормальная, и нет никаких признаков нагноения. – Бебкотт снова потер глаза и зевнул. – Извините, я вовсе не хотел орать на вас. Я с полуночи на ногах, латал матроса и солдата, подравшихся в Пьяном Городе, а на рассвете был срочный вызов в Ёсивару, пришлось зашивать молодую женщину, которая попробовала с помощью ножа перейти в лучший мир. – Он вздохнул. – Ему бы очень помогло, если бы вы как можно меньше волновали его. Я бы сказал, что сегодняшний приступ, вероятнее всего, вызван именно плохими известиями.

Новость о кончине Кулума Струана и, следовательно, новом статусе Малкольма как тайпана – известие огромной и срочной важности для всех их конкурентов – мигом облетела Поселение, и последствия ее живо обсуждались. В фактории Брока Норберт Грейфорт прервал заседание, чтобы откупорить первую бутылку шампанского из ящика, который он уже много недель держал охлажденным специально для этого случая.

Тосты в этот момент провозглашались по всей Иокогаме, в правлениях компаний по всему Дальнему Востоку и вообще везде, где велась торговля с Азией, ибо редко выпадал такой повод, как смерть тайпана Благородного Дома и приход ему на смену нового. Среди тостов были торжественные, были мстительно-злорадные, одни поднимались за преемника, другие посвящали кости всего рода Струанов дьяволу, третьи содержали искренние молитвы о ниспослании им успеха и процветания, но все произносившие их думали об одном: как это известие повлияет на них самих, ибо, хотели они того или нет, компания Струанов была тем, чем была, – Благородным Домом.

Во французской миссии Анжелика чокнулась бокалами и осторожно пригубила шампанское; ее бокал был дешевым и едва приемлемым для такого случая, как и вино.

– Да, я согласна с вами, мсье Вервен.

Пьер Вервен был поверенным в делах, усталым лысеющим человеком сорока с небольшим лет.

– Первый тост требует второго, мадемуазель, – сказал он, вновь поднимая свой бокал и возвышаясь над ней. – Не только благополучия и долгих лет новому тайпану, но за тайпана – вашего будущего мужа.

– Ла-ла, мсье! – Она поставила свой бокал на стол, притворяясь рассерженной. – Я рассказала вам об этом по секрету, потому что я так счастлива, так горда, но вы не должны упоминать об этом вслух, пока он, мсье Струан, не объявит о помолвке публично. Вы должны обещать мне.

– Конечно-конечно. – Голос Вервена звучал доверительно, но мысленно он уже набросал срочную депешу, которую отправит Сератару на борт французского флагмана в Эдо сразу же, как только она уйдет.

Совершенно очевидно, что подобный союз открыл бы для Франции и французских интересов бесчисленные политические возможности и ходы. «Бог мой, – размышлял он, – если у нас достанет ума, а нам его не занимать, мы сможем контролировать Благородный Дом посредством этой юной шлюшки, все достоинства которой сводятся к довольно милой мордашке, аппетитным грудкам, перезрелой невинности и попке, которая сулит ее мужу устойчивый кобелиный задор на месяц-другой. Как, дьявол меня забери, удалось ей заманить его в свои сети – если то, что она говорит, действительно правда? Если…

Merde, бедный парень, должно быть, из ума выжил, что решил остановить свой выбор на этой пустышке без гроша приданого и происхождения самого сомнительного, ведь она станет матерью его детей! Какой невероятный подарок судьбы для этой презренной свиньи Ришо, уж теперь-то он сможет выкупить все свои векселя».

– Мои самые искренние поздравления, мадемуазель!

Дверь распахнулась, и в кабинет, сгибаясь под тяжестью почты, вплыл Бой Номер Один миссии, пожилой круглый китаец в полотняном халате, черных штанах и черной маленькой шапочке.

– Хейа, масса, все одинаковый поч’та, ладна! – Он плюхнул письма и посылки на богато украшенный стол, попялил глаза на девушку и, выходя, рыгнул.

– О боже, своими отвратительными манерами эти люди сведут с ума кого угодно! Тысячу раз я говорил этому кретину, чтобы он сначала стучался! Извините, это займет у меня минуту. – Вервен быстро просмотрел письма. Два от его жены, одно от любовницы, все три отосланы два с половиной месяца назад. «Готов поспорить, и та и другая просят денег», – с досадой подумал он. – Ага, четыре письма для вас, мадемуазель. – Многие граждане адресовали свои письма в ближайшую дипломатическую миссию. – Три из Парижа и одно из Гонконга.

– О, благодарю вас! – Она посветлела лицом, увидев, что два были от Колетты, одно от ее тетушки и последнее от отца. – Мы здесь так далеко от дома, вам не кажется?

– Париж – это весь мир, да-да, именно так. Ну что же, полагаю, вы захотите уединиться, чтобы прочесть их. Вы можете воспользоваться комнатой напротив, через холл. А теперь извините меня… – Вервен показал на заваленный стол и самоуничижительно улыбнулся, – государственные дела.

– Разумеется, благодарю вас. И спасибо за все ваши добрые пожелания, только умоляю, никому ни слова…

Она грациозно выскользнула из комнаты, уверенная, что через час ее чудесный секрет станет известен всем, нашептанный в одно ухо за другим. «Разумно ли это? Думаю, что да, Малкольм ведь в самом деле сделал мне предложение, разве нет?»

Вервен вскрыл свои письма, пробежал их глазами, быстро определил, что обе женщины просят денег, но других скверных новостей нет, тут же отложил их в сторону, чтобы перечитать и насладиться в полной мере на досуге, и начал свое донесение Сератару – с секретной копией Андре Понсену, – в восторге оттого, что может принести им такую добрую весть.

– Погоди минутку, – пробормотал он себе под нос, – а вдруг все это не больше, чем обычное преувеличение в духе Ришо – каков отец, такова и дочь! Безопаснее будет написать так: «Несколько минут назад мадемуазель Анжелика шепотом сообщила мне под большим секретом, что…», тогда министр сам сможет решить, как к этому относиться.