Еще один простофиля

Она была весьма привлекательной блондинкой лет тридцати трех с идеальным, немного холодным профилем.

Я отпил половину девятой рюмки и снова стал наблюдать за женщиной. Я не мог определить, приятен ей разговор или нет. Солнцезащитные очки делали догадки невозможными; она говорила кратко, деловито и провела у телефона меньше минуты. Выйдя из будки, она прошла мимо моего столика, не удостоив меня взглядом. Какую-то пару секунд я любовался ее стройной спиной и крутыми изгибами бедер, пока женщина не скрылась за дверью бара.

Я достаточно много выпил, чтобы подумать: будь я холост, обязательно приударил бы за ней. Женщина с такой фигурой, самообладанием и лицом, рассуждал я, должна быть восхитительной в постели. Если это не так, то жизнь – еще большая иллюзия, чем я представлял.

Любопытно, кто она. Одежда на ней дорогая. Такую бело-желтую сумочку не купишь в лавке старьевщика.

Бело-желтая сумочка.

Женщина внесла ее в будку, но я не заметил сумочки, когда она выходила.

Я так нагрузился, что думать стало для меня непосильным трудом. Я наморщил лоб, пытаясь вспомнить. Она зашла в будку с сумочкой в правой руке. Вышла она с пустыми руками, это точно.

Я прикончил виски и дрожащими руками зажег сигарету. «Ну и что? – сказал я себе. – Возможно, я не заметил сумочку».

Внезапно сумочка приобрела для меня значение. Она стала важна, потому что я хотел доказать себе, что пьян не совсем уж вдрабадан.

Я неуверенно поднялся на ноги, прошел к будке и открыл дверь. Сумочка лежала на полке.

«Ну, сукин сын, – сказал я себе, – ты же трезв как стеклышко. Ты сразу заметил, что она оставила ее. Ты же держишь выпивку как… как… в общем, голова у тебя крепкая».

«Теперь надо, – продолжал я говорить сам себе, – заглянуть в сумочку и выяснить, кто эта женщина. Потом взять сумочку и, сообщив бармену, что она забыла ее в будке – иначе полицейский, увидев на улице мужчину с дамской сумочкой, может его зацапать, – отнести ее женщине домой. И кто знает, может, она отблагодарит за это чем-то более существенным, чем поцелуй».

Вот до каких мыслей я надрался.

Я шагнул в будку, прикрыл за собой дверь и схватил сумочку. Оглянувшись, убедился, что никто за мной не подсматривает. Бывший заключенный Барбер, ежеминутно готовый нажить себе неприятности.

Никто не следил за мной.

Я повернулся к залу спиной, достаточно широкой, чтобы загородить все стекло, и снял трубку; сделав этот хитрый ход и придерживая трубку возле уха, я открыл сумочку и стал изучать ее содержимое.

Там находились золоченые сигаретница и зажигалка, брошь с бриллиантом, стоившая не менее полутора тысяч долларов, водительское удостоверение, пачка купюр – сверху лежала пятидесятидолларовая бумажка. Если остальные имели то же достоинство, в этой симпатичной пухлой пачке было примерно две тысячи.

От одного вида этих денег меня прошиб пот.

Сигаретница, зажигалка и брошь с бриллиантом меня не интересовали – их владельца установить несложно. Но я понял, что толстая пачка денег волнует меня слишком сильно.

С этой суммой в кармане мне не придется завтра утром просить у Нины пятерку. Мне не придется просить у нее денег ни послезавтра, ни в последующие дни. Этих денег мне хватит, чтобы найти работу. Даже если я не брошу пить.

Я не мог двигаться. Меня не просто парализовало, я потерял голову. Если эта богачка такая раззява, что оставила здесь деньги, она заслуживает, чтобы ее обчистили.

Затем откуда-то издалека донесся тихий голос, принадлежащий мне: «Ты что, рехнулся? Это же воровство! Если тебя с твоей судимостью схватят, загремишь лет на десять. Положи проклятую сумочку на место и убирайся отсюда! Что с тобой? Хочешь провести в камере еще десять лет?»

Но голос этот был слишком слаб, чтобы оказать на меня воздействие. Я нуждался в этих деньгах, таких доступных. Всего-то надо было взять их из сумочки, спрятать в карман, закрыть сумочку, положить ее обратно на полку и смыться.

Бармен меня не видел. В будку постоянно заходили люди. Деньги мог стащить кто угодно.

Мне захотелось взять их.

Они были так нужны мне.

И я взял их.

Я сунул пачку в карман и закрыл сумочку. Мое сердце билось неистово – я почувствовал себя вором. Над телефоном висело маленькое зеркало. Заметив в зеркале какое-то движение, я посмотрел в него.

Она стояла у меня за спиной и наблюдала за мной. Ее солнцезащитные очки отражались в зеркале двумя зелеными пятнами.

Значит, она не ушла.

Я не знал, давно ли она стоит тут.

Но она стояла тут.

Глава вторая

I

Когда тебя охватывает шок, от которого сжимается сердце, отключается мозг и стынет кровь, какая-то твоя частичка умирает.

Зажав сумочку в руке, я стоял и смотрел, не отрываясь, на пару огромных стекол, отражавшихся в зеркале, и потихоньку умирал.

Я мигом протрезвел. Пары спиртного улетучились мгновенно: казалось, будто бритвой рассекли кисею.

Она позовет бармена, тот обнаружит пачку денег у меня в кармане и вызовет полицейского. А уж легавый позаботится о том, чтобы меня со стопроцентной гарантией снова препроводили в камеру, только на этот раз не на четыре года – срок дадут гораздо больший.

Пальцы негромко забарабанили по стеклу. Поставив сумочку на полку, я повернулся и открыл дверь.

Женщина шагнула в сторону, давая мне выйти из будки.

– Кажется, я оставила тут сумочку, – сказала она.

– Верно. Я уже собирался отдать ее бармену.

Возможно, наилучшим выходом для меня было проскочить мимо нее и выбежать из бара, прежде чем она откроет сумочку и обнаружит пропажу денег. На улице я мог выбросить деньги, и тогда еще неизвестно, кому из нас двоих поверят на слово.

Я сделал первое движение и остановился. Бармен вышел из-за стойки и отрезал мне путь к выходу. Он в недоумении приближался к нам, оставаясь между мной и дверью.

– Этот парень пристает к вам, леди? – спросил бармен.

Она медленно повернула голову. Я почувствовал, что эта женщина в любой ситуации сохраняет выдержку и невозмутимость.

– Нет, что вы. Я по рассеянности забыла сумочку в будке. Джентльмен собирался отдать ее вам на хранение.

Бармен подозрительно посмотрел на меня.

– Правда? – сказал он. – Ладно, поверим.

Я стоял как истукан. У меня так пересохло во рту, что я и слова вымолвить не мог, даже если бы знал, что сказать.