Кинжал Челлини

– Это все твоя бомба! – заорал я. – Безмозглый кретин! Ты едва не убил меня.

– Ты взял пудреницу? – закричал он, ударив кулаком по рулевому колесу.

– Бомба все там разнесла в пыль, – сказал я. – И сейф, и его содержимое.

Он бросился на меня. Я встретил его прямым в челюсть.

Глава пятая

Я взглянул на себя в зеркало, висящее над камином в гостиной. Я был весь в белой штукатурке, волосы падали мне на глаза, сквозь дыру в брюках светилось колено, рукав куртки был порван. В дополнение к этому кровь сочилась из раны, образовавшейся над глазом; на шее появилось пурпурное пятно. Элегантный Паркер покоился у меня на плече; наш вид свидетельствовал о том, что мы попали в нешуточную переделку.

Горман неподвижно сидел в кресле лицом к двери. Его крупные руки лежали на подлокотниках, пальцы стискивали деревяшки так, словно он хотел выдавить из них влагу. Его полное лицо было каменным.

В другом кресле у камина замерла Веда, ее губы были сжаты, широко раскрытые глаза непроницаемы. Белое платье без бретелек держалось на Веде не то за счет волевого усилия, не то за счет разрежения воздуха, не то за счет чего-то еще; вы не могли оторвать от него взгляда в надежде разгадать загадку.

Я сбросил Паркера на ковер. Горман и Веда хранили молчание. Атмосфера в комнате накалилась до предела.

– Он малость разбушевался, пришлось его успокоить, – пояснил я неизвестно кому и начал отряхиваться.

– Вы привезли ее? – спросил Горман, не глядя на Паркера.

– Нет.

Подойдя к буфету, я налил себе виски и опустился в кресло. Мне не следовало возвращаться в этот дом. Я должен был выкинуть Паркера из машины и спустя некоторое время забрать пудреницу. Но тогда я упустил бы Веду, а этого мне вовсе не хотелось.

Горман не пошевелился. Он сжал кресло так, что оно заскрипело. Я бросил взгляд на Веду. Она старалась скрыть волнение. Только один мускул на лице Веды заиграл. Край ее рта начал периодически вздрагивать.

Я залпом осушил бокал. Мне чертовски хотелось выпить. Паркер пришел в себя, он застонал и попытался сесть. Никто, кроме меня, на него не взглянул. Судьба Доминика нас не волновала.

– Я не смог взять ее, – сказал я Горману, – сейчас объясню почему. Вы лгали мне с самого начала. Вы с этим дохляком не решились сами похитить пудреницу. Поломав голову, вы изобрели способ, позволяющий украсть ее, ничем не рискуя; для осуществления вашего плана вы отыскали простофилю, который не в ладах с полицией. Отдаю вам должное: идея неплохая, хотя и довольно замысловатая. Она могла сработать, но этого не случилось, потому что вы слишком многое от меня утаили. Я подошел вам, потому что находился в тяжелом положении. Вы знали, что я под колпаком у полиции. Вы вычислили, что ради больших денег я решусь на многое.

Вы допустили ошибку, не потрудившись точно определить, насколько серьезное преступление я готов совершить ради денег. Вы знали, что я был замешан в паре темных делишек, но тем не менее побоялись выложить карты на стол и сказать мне, что хотите обокрасть Бретта. Вы решили, что, услышав такое предложение, я побегу в полицию и заложу вас. Я не сделал бы этого, Горман. За тысячу долларов я обчистил бы сейф. Вам не хватило ума понять меня до конца.

Веда вдруг пошевелилась. То ли она хотела предупредить Гормана о какой-то опасности, то ли у нее сдали нервы.

Я продолжал:

– Вы ведь не думаете, что я поверил вашим сказкам о сомнамбуле и кинжале Челлини? Я знал, что пудреница принадлежит Бретту, а вы по какой-то причине хотите ею завладеть. Мне было наплевать, зачем она вам понадобилась. Я хотел получить деньги, и все. Но вы этого не поняли. Если бы вы предупредили меня о том, что этот футляр – бомба, я бы действовал более успешно. Догадавшись, что я имею дело с бомбой, я растерялся. Все произошло в один миг. Я одновременно услышал тиканье бомбы и шаги охранника. Секундой раньше я открыл сейф. Меня охватило естественное желание избавиться от бомбы. Я сунул ее в сейф, закрыл его и шагнул навстречу охраннику. Я успел увидеть лежащую в сейфе пудреницу, но не прикоснулся к ней. Я бы справился с охранником, если бы ему на помощь не подоспел напарник.

Мое положение было сложным, но тут сработала ваша самоделка. Дверцу сейфа сорвало с петель, она угодила в охранников. Комнате тоже досталось. Бомба оказалась мощной, Горман, ее создатель может гордиться своим детищем. Убедившись в том, что все содержимое сейфа превратилось в пыль, а пудреница перестала существовать, я ушел из кабинета.

Я встал и, подойдя к буфету, налил себе виски.

Паркеру удалось сесть, рукой он держался за челюсть. Он пристально смотрел на меня, лицо его вытянулось, побледнело, глаза налились злостью.

– Он лжет, – сказал Паркер Горману. – Я знаю, он лжет.

Горман вздохнул.

– Я надеюсь, что он лжет, – проскрипел толстяк.

– Сходите туда, проверьте, – сказал я. – Заодно посмотрите на останки двух охранников. Вы их убили, Горман.

– Плевал я на охранников, – сказал Горман. – Меня интересует пудреница. Зачем вы оставили ее в сейфе, услышав шаги?

– Только последний болван позволил бы задержать себя с пудреницей в руках, – спокойно объяснил я. – Если бы у меня обнаружили похищенную вещь, я получил бы гораздо больший срок. Я успел подумать об этом. Я мог забрать пудреницу, разделавшись с охранником.

– И все же, – произнес Горман, – вы могли пойти на риск и сунуть пудреницу в карман.

Неужели он думал, что я вернулся бы сюда с пудреницей? Или он считал меня круглым идиотом? Моя версия была исключительно удобной для меня. Даже будучи твердо уверенным в том, что я взял пудреницу, он не мог это доказать.

– Обыщите меня, – сказал я, – если это вас успокоит.

Горман кивнул Паркеру.

– Обыщи его, – сказал толстяк.

Паркер приблизился ко мне. Он был готов разорвать меня в клочья. Я чувствовал его горячее дыхание. Руки Паркера ощупали мою одежду.

– Ничего нет, – разгневанно произнес он. – Так бы он и явился с нею сюда.

– Послушайте, – сказал я, отходя от Паркера, – вы, конечно, огорчены. Вас можно понять. Но я-то тут при чем? Я следовал вашим указаниям. Я не виноват в том, что вы затеяли авантюру с бомбой.

Паркер повернулся к Горману. Доминик был вне себя от ярости.

– Я тебя предупреждал: не связывайся с ним. Твердил тебе: нам не нужен человек с его репутацией. Ты знал, что он мошенник. Теперь ты видишь, в какое положение он нас поставил: мы не знаем, обманывает он нас или говорит правду. Нам неизвестно, погибла пудреница или она где-то спрятана.

– Не волнуйся, Доминик, – сказал Горман и посмотрел на меня. – Он прав, мистер Джексон. Мы не знаем, лжете вы или нет. Но мы это выясним.

Он вынул руку из кармана. Вороненый револьвер казался в его лапе игрушечным.

– Не думайте, мой друг, что я не выстрелю. Никто не знает о том, что вы у нас. Мы закопаем ваш труп в саду; пройдут годы, прежде чем его обнаружат, если это вообще случится. Поэтому не валяйте дурака.

– Я рассказал вам, что произошло. Хотите – верьте, хотите – нет. Револьвер тут не поможет, – произнес я.

– Присядьте, мистер Джексон, – миролюбиво предложил Горман, – и давайте все обсудим.

Он словно только что заметил Веду.

– Оставь нас, дорогая, – обратился он к ней. – Нам надо потолковать с мистером Джексоном. Ты нам только помешаешь.

Она тотчас вышла. Без нее комната показалась мне опустевшей. Я прислушался к ее шагам, донесшимся с лестницы; уловив свист плети, я резко нагнулся. В голове у меня что-то взорвалось. Видно, я опоздал.

Незадолго до того, как Паркер нанес мне удар, я посмотрел на часы, стоящие на камине. Стрелки показывали десять минут двенадцатого. Когда я снова увидел перед собой циферблат, до полуночи оставалось тридцать минут. Паркер лил воду на мое лицо. Я потряс головой и уставился на часы. Голова раскалывалась, меня тошнило. Но больше всего меня беспокоило то, что я был привязан к креслу.