Два адмирала

– Я так и думал, сэр Джервез, – отвечал обрадованный баронет. – Ваш секретарь не может быть приверженцем династии, которая хочет все основать на каком-то «повиновении, чуждом малейшего сопротивления». С этим, вероятно, согласится и адмирал Блюуатер.

В прекрасных глазах Блюуатера промелькнула самая тонкая ирония, но он умел скрыть ее и отвечал на слова баронета одним только наклоном головы. Надо заметить, что Блюуатер был якобит[4 - Так назывались приверженцы Иакова III и его сына Карла Эдуарда.], чего, впрочем, никто не знал, исключая его ближайшего друга сэра Джервеза. Несмотря на совершенную противоположность политических мнений сэра Джервеза и Блюуатера, первый столько же был предан вигам, сколько последний тори, – согласие между ними никогда не нарушалось. Что же касается до верноподданничества, то сэр Джервез так хорошо знал своего друга, что считал самым лучшим средством удержать его от явной или тайной измены – это вручить ему под начальство хоть целый флот Англии. Он знал также, что чем неограниченнее будет власть Блюуатера, тем более можно ему довериться, и что если когда-нибудь настанет решительная минута, в которую он вознамерится оставить службу Ганноверскому Дому, то он сделает это открыто и присоединится к неприятельскому знамени, не употребляя во зло оказанного ему прежде доверия.

– Нет, – отвечал сэр Джервез Окес на замечание баронета, и важное, задумчивое выражение лица его ясно показывало, как мало в эту минуту чувства его согласовывались со словами. – Нет, сэр Вичерли, на линейном корабле не имеют даже понятия о том, что вы говорите; это учение папистов и тори. Посмотрите, как призадумался Блюуатер, – продолжал он, – вероятно, он соображает теперь, как бы удачнее нагрянуть ему на Monsieur de Gravelin, если только судьба снова сведет его с этим джентльменом; итак, если никто ничего не имеет против наших политических смут, перейдем лучше к другому предмету.

– С большим удовольствием, – отвечал добродушный баронет. – Нам мало пользы долее толковать о деле претендента, потому что его, кажется, вовсе позабыли после недавней неудачи Людовика XV.

– Да, Норрис раздавил ехидну в самом ее зародыше, и нам, кажется, можно считать это дело конченным.

– Так считал это дело и мой брат Томас. Он говорил мне однажды, что все двенадцать наших судей решительно отвергают требования претендента и что Стюартам нечего от них ожидать.

– А сказал ли он вам, – спокойно спросил Блюуатер, – на каком основании эти ученые мужи сделали такое мудрое решение?

– Да, он сказал мне, потому что хорошо знал мое ревностное желание иметь орудие против тори. Но я не в силах повторить слышанного. Несмотря на то, я очень хорошо помню, что все это было основано на акте парламента, а так как Ганноверский Дом утвержден на престоле актом парламента, то никакое судилище в мире не может отменить этого акта.

– Весьма понятно, сэр, – продолжал Блюуатер. – Позвольте мне только заметить, что ваше извинение насчет вашей памяти было вовсе лишнее. Мне хотелось бы знать теперь, объяснил ли вам брат хорошенько, что такое акт парламента? Король, лорды и депутаты – все нужны для утверждения парламентского акта.

– Разумеется, сэр, разумеется, нам, бедным жителям твердой земли, как и вам, морякам, это очень хорошо известно. Известно также и то, что наследие Ганноверского Дома было утверждено всеми тремя званиями.

– И королем?

– И королем! Или, что еще для нашего брата, холостяка, важнее, королевой! Королева Анна скрепила этот акт, и он сделался актом парламента.

– Кто же подкрепил акт возведения Анны на престол? Или она взошла на него по праву наследования? Обе они, Мария и Анна, были королевами в силу актов парламента, но мы должны посмотреть назад, должны найти акт, подписанный государем, носившем корону по праву наследования.

– Довольно, Блюуатер, – прервал его сэр Джервез, – пожалуй, сэр Вичерли подумает, что он находится в обществе двух отчаянных якобитов. Стюарты были свержены с престола революцией, которая происходит по законам природы и допускается Богом и которая, одерживая верх, опровергает всевозможные законы, что было и в настоящем случае. А вот и ворота вашего парка, сэр Вичерли, а там, далее, вероятно, и ваш замок?

Глава V

Монарх и министр имена внушительные. Тот, кто их носит, имеет право на нашу службу.

    Юнг

План нашего повествования не требует от нас подробного описания жилища сэра Вичерли. Как и все здания того времени, оно имело длинные, низенькие окна, приличной величины приемную, выложенные панелью комнаты, стены с бойницами и на углах небольшие башенки.

По прибытии гостей адмиралам тотчас отвели по две комнаты, рядом же поместили на всякий случай и Атвуда. Сэр Вичерли был от природы чрезвычайно гостеприимен. Он уже успел убедить сэра Джервеза остаться у него ночевать, но не знал еще, уговорит ли Блюуатера. Для Доттона, его супруги и дочери было также приказано приготовить все нужное для ночлега, равно как и для молодого Вичекомба, который, вероятно, должен был воротиться к ночи.

В надлежащий час сэр Вичерли послал свою карету за семейством Доттона, и скоро все общество собралось в столовой к обеду.

Возвратившись с полевых работ, баронет нашел уже в своем доме миссис Доттон с Милдред и Тома, принявшего на себя обязанность хозяина. Относительно Доттона и его дочери мы только скажем, что первый был одет в лучший мундир свой, простой, но приличный, последняя же успела уже совершенно оправиться от недавнего недуга, что было ясно видно по яркому румянцу, игравшему на ее прекрасном личике. Одежда ее была проста, мила и как нельзя более шла к ней. В честь хозяина она надела самое лучшее свое платье, но оно совершенно соответствовало ее званию, несмотря на немногие украшения, которые, окружая ее скромным изяществом, невольно заставляли считать ее гораздо выше того сословия, к которому она действительно принадлежала. Миссис Доттон, дочь управляющего помещика Девонширского графства, была еще прекрасная женщина, в полном смысле этого слова, хотя в ее задумчивом лице и были заметны страдание и печаль, которые она напрасно старалась скрыть.

Баронет так привык к своим скромным соседям, что между ними установилась искренняя дружба. Войдя в столовую, он пожал руку каждому с истинным радушием, выражая миссис Доттон свое удовольствие видеть ее у себя и поздравляя Милдред с совершенным выздоровлением.

– Я вижу, что Том был довольно внимателен к своей обязанности, – сказал он, – пока я разбирал жалобу одного работника на браконьера. Странно, что молодой наш Вичерли не воротился еще до сих пор, хотя прошло уже более двух часов сверх назначенного ему времени; господин Атвуд говорит, что адмирал начинает беспокоиться о своих депешах. Но хотя господин Вичекомб мне и не родственник, а только однофамилец, и притом уроженец Виргинии, однако я готов за него поручиться кому угодно, готов уверить адмирала, что его депеши в полной безопасности, что бы ни случилось с посланным.

– И отчего же виргинцу не быть столь же точным и достойным доверия, как и англичанину, сэр Вичерли? – спросила миссис Доттон. – Он такой же англичанин, как и мы, только родившийся по другую сторону океана.

Слова эти были сказаны самым мягким голосом, будто привыкшим находиться под влиянием робости; но при всем том они были произнесены с решительностью и не без упрека, между тем как взоры говорившей с естественным участием покоились на милом личике Милдред.

– Довольно справедливо, миссис Доттон, довольно справедливо! – отвечал баронет. – Они такие же англичане, как и мы, только родившиеся вне королевства, а потому несколько от нас и отличные.

– Господин Вичерли Вичекомб, – сказал Доттон, – человек, достойный уважения; я слышал, что при всей своей молодости он отличный моряк. Правда, он не имеет чести принадлежать к вашей фамилии, сэр Вичерли, как, например, господин Том, но зато он способен, как мне кажется, сам составить себе имя. Если бы он командовал судном и совершил такой подвиг, какой совершил будучи мичманом, его величество возвел бы его в дворянское достоинство, и тогда было бы у нас два сэра Вичерли Вичекомба.

– Надеюсь, что нет! – воскликнул баронет. – Англия так же не может иметь двух сэров Вичерли, как мир – два солнца. Не правда ли, мисс Милдред?

Сказав это, баронет засмеялся, делая вид, будто он шутит, но так как вопрос относился прямо к смущенной девушке, то она и принуждена была отвечать.

– Я думаю, что господин Вичекомб никогда не достигнет такого высокого звания, чтобы поставить вас в столь затруднительное положение, – сказала она, – если же это и случилось бы, то, мне кажется, что права господина Вичекомба были бы точно такие же, как и всякого другого, и он должен бы был носить свое имя.

– В таком случае, – сказал Том, – мы ничего не могли бы возразить против его дворянства, потому что дворянство исходит от короля, а король может и трубочиста сделать дворянином; но что касается имени, то мне кажется, что дорогой мой дядюшка был бы не прав не потребовать наследования прав господина на одно или оба имени, которые он бог знает почему носит.

Насмешка и злоба, с которыми говорил все это Том, не могли укрыться от присутствующих, и потому Доттон и его жена сочли неприличным продолжать этот разговор. Но последняя не могла не покраснеть, взглянув на взволнованную Милдред, которую невольное чувство негодования заставляло отвечать на слова Тома.

– Мы знаем уже господина Вичекомба несколько месяцев, – заметила Милдред довольно спокойно, устремляя свои большие голубые глаза на мрачное лицо Тома, – и при всем том ни разу еще не заметили в нем ничего такого, что могло бы заставить нас думать, будто он способен присвоить себе чужое имя, не имея на то никакого права.

Это было сказано скромно, без всякого жара, но так решительно, что каждое почти слово проникало прямо в душу Тома Вичекомба; он бросил быстрый, подозрительный взгляд на прекрасную Милдред, как бы желая удостовериться, не намекает ли она на него самого, но встречая в ней одно только великодушное сочувствие к лейтенанту, он опомнился и отвечал довольно хладнокровно.

– Мне кажется, – сказал он смеясь, – что нам, молодым людям, непременно надо побывать на утесе и покачаться там на веревке из-за какого-нибудь цветочка, чтобы возбудить участие мисс Милдред, тогда она, может быть, и нас защитила бы во время нашего отсутствия от всяких нападок.

– Я надеюсь, сэр Вичерли, что я не сказала ничего вам неприятного, – возразила Милдред с чувством, и краска, разлившаяся по ее лицу, сделала ее еще прекраснее. – Я хотела только сказать, что господин Вичекомб не способен носить чужое имя, не имея на него права.

– Милое мое дитя! – сказал баронет, взяв опечаленную девушку за руку и целуя ее в щеку с отцовской нежностью, – тебе трудно обидеть меня, будь уверена, что я даже готов уступить молодому человеку оба мои имени, если только ты этого желаешь!

– Ведь и я хотел только сказать, мисс Милдред, – снова сказал Том, опасаясь, что он зашел слишком уж далеко, – и я хотел только сказать, что господин Вичекомб – безвинно, может быть, сам не зная как, получил оба имени, которые так долго принадлежали одной из древнейших и почтеннейших фамилий Англии. Мало ли есть молодых людей, которые достойны быть графами, князьями, а между тем законы считают их…

Тут Том остановился, желая подыскать название, которое было бы наиболее точным, как баронет прибавил:

– Filius nullius – вот настоящее слово. Том, я слышал его из уст твоего покойного отца.

Том вздрогнул и со страхом осмотрелся, будто желая увериться, не подозревает ли кто-нибудь истину. Потом снова начал говорить, желая воротить благосклонность Милдред, которой слишком дорожил:

– Filius nullius, мисс Милдред, вполне выражает то, что я хотел сказать, – человека без законного происхождения. Мне говорили, что в колониях весьма обыкновенно принято принимать имена наших знаменитых фамилий и потом выдавать себя за их родственников.

– Я никогда не слышала, сэр, ни одного слова от господина Вичекомба, из которого можно бы было заключить, что он считает себя родственником вашего дома, – отвечала Милдред спокойно, но решительно.

– А слышали ли вы когда-нибудь, мисс Милдред, чтоб он сказал, что он нам не родня?

– Нет, я этого никогда не слышала, сэр.

Приход сэра Джервеза Океса прекратил этот разговор. Вице-адмирал был, по-видимому, в самом веселом расположении духа.

– Если б только можно было, сэр Вичерли, взять с собой в море все удобства вашего дома и все милые лица, которые теперь меня окружают, нашему отшельничеству пришел бы конец! – весело сказал сэр Джервез после обычных приветствий.

– Мой дом, сэр Джервез, – отвечал хозяин, – совершенно к вашим услугам.

– А, наконец-то, и ты сюда пожаловал! – воскликнул вице-адмирал, обращаясь к входящему Блюуатеру. – Я уверен, сэр Вичерли, что мой товарищ слово в слово повторит все, что я сейчас имел удовольствие вам говорить. Я рассказываю сэру Вичерли, Блюуатер, о том неизъяснимом удовольствии, которое мы испытываем теперь под этой кровлей, среди очаровательных дам, которые распространяют вокруг себя такое завидное счастье!

Блюуатер успел уже поклониться миссис Доттон, но тут взор его остановился на Милдред и остался на минуту прикованным к ней.