На суше и на море. Сатанстое (сборник)
– Здесь, недалеко где-то, подождем!
Мы притаились под нижними ветвями трех молодых елей, столь густых, что в десяти шагах нас под ними нельзя было бы заметить. Мы присели с ним на ствол упавшего дерева, и я заметил, что индеец держит курок на взводе; я последовал его примеру.
– Хорошо! – одобрил Сускезус. – Теперь слушайте!
Почти в тот же момент я услышал слабый, подавленный стон, ясно говоривший о человеческих страданиях. Я хотел вскочить и броситься на помощь, но Сускезус силой удержал меня.
– Ничего сделать нельзя, оставаться смирно! Воин знает, когда надо действовать и когда надо не шевелиться!
– Но разве ты не слышишь этого стона? Человек мучается возле нас!
– Ну и что же? Бледнолицые всегда стонут, и страдания всегда вырывают у них вопли.
– Так ты думаешь, что это бледнолицый, может быть, кто-нибудь из наших? Если я еще раз услышу стон, я не выдержу!
– Зачем вести себя, как скво? Что такое несколько стонов? Индеец никогда не издает ни стона, ни жалобы на тропе войны!
Я готов был крикнуть, сорваться и поспешить на помощь, но Сускезус зорко следил за мной и силой удержал меня. Трижды слышал я этот страшный стон, все слабее и слабее, и последний, как мне показалось, раздался совсем близко от меня; раз мне даже послышались слова: «Воды!»
Два мучительных, невыносимо мучительных часа просидели мы на стволе упавшего дерева, дожидаясь рассвета. Наконец слабый свет проник сквозь густую листву деревьев, и появилась возможность разглядеть предметы вокруг себя. Сускезус прежде, чем выйти, высунул голову вперед, и вдруг из его уст вылетело чуть слышное восклицание «хуг», столь обычное у индейцев.
Из этого я заключил, что он увидел что-то необычное; я вылез за ним из-под елей, и он молча показал мне рукой, в каком направлении следовало смотреть. Какое страшное, возмутительное зрелище предстало в этот момент моим глазам! Верхушки двух молодых сосен были силой согнуты книзу, и к каждой из них была привязана одна из рук несчастного мученика, после чего верхушки выпустили, – и жертва повисла в воздухе на высоте более пятнадцати футов над землей. Он был уже мертв, но когда его так распинали, он был еще жив, и это его стоны раздирали мне душу. Он висел ко мне спиной, и я не мог видеть его лица. Кроме того, из головы его обильно лилась кровь, что заставило меня предположить, что он был скальпирован.
– Вы видите, гуроны были здесь! – сказал Сускезус и показал мне на обнаженное место ноги повешенного: нога эта была ногой чернокожего!
Я обежал и заглянул в лицо несчастного. Это был Петер, негр Тэн-Эйка. Какими судьбами он попал в руки гуронов? В хижине, застигнутый ими врасплох, или в лесу, когда он нес провизию землемерам, – так и осталось неизвестным.
– Дай мне сюда твой томагавк! – сказал я, как только успел совладать с чувством ужаса и отвращения при виде такого зверства. – Я срублю эти сосны, чтобы освободить беднягу!
– Зачем? – возразил онондаго. – Так ему лучше: ни зверь, ни кабан не доберутся до него! Здесь оставаться нехорошо! Сосчитаем гуронов и уйдем! – сказал онондаго.
– Как их сосчитать, – сказал я, – когда даже и след их простыл?!
В двадцати шагах от роковых сосен мы нашли обе крытые корзинки, в которых Петер носил продукты землемерам; они были обе пустые, но нигде не было видно ни крошек, ни объедков. Между тем Сускезус нашел доказательство, что Петер сидел под деревом и, очевидно, был здесь захвачен гуронами, что между ними завязалась недолгая борьба: на траве и листьях видны были следы крови, от этого места под деревом и до двух сосен. Значит, он был ими ранен или убит раньше, чем был распят. Но не это интересовало Сускезуса: для него было особенно важно определить число гуронов.
– Надо спешить назад! А то, пожалуй, товарищей могут застать спящими, врасплох! Гуронов здесь было четыре или пять человек, которые, вероятно, отделились от главного отряда, не присутствовавшего при этой казни!
Когда мы подошли к хижине, было уже совершенно светло, и я увидел Джепа, преспокойно полоскавшего свои кастрюли в ручье. Гурт и Дирк, вероятно, еще спали, так как их нигде не было видно. С той возвышенности, на которой мы стояли, можно было видеть далеко, так как кругом хижины место на большом расстоянии было открыто, и это было большим преимуществом месторасположения жилья; к нему днем нельзя было подойти незамеченным.
Как я и ожидал, оба мои друга спали крепко, и, когда я разбудил их и рассказал, что мы видели, они были глубоко потрясены, а Джеп, вернувшийся в хижину вслед за мной, тоже слышавший мой рассказ, пришел в бешенство и клялся всеми святыми отомстить за своего соплеменника.
– Клянусь святым Николаем, – воскликнул Гурт, – я не оставлю эту смерть безнаказанной! И вы уже три часа пробыли в лесу, Корни?
– Да, я так думаю; не было никакой возможности не откликаться на этот крик!
– Мне нечего сказать в данном случае, Литтлпейдж, но мне кажется, что было бы безопаснее и рассудительнее разбудить нас и идти всем вместе! Теперь не будем расставаться ни в коем случае!
Не успел он договорить этих слов, как наше внимание привлекли удары топора в лесу; быстро вооружившись, мы выбежали из хижины и увидели Джепа, который возвращался домой, таща на себе тело покойного Петера. Общими силами мы выкопали для него могилу и похоронили его тут же в лесу, а могилу завалили большими стволами недавно срубленных деревьев.
– Это был только негр, – сказал Гурт, – но это был хороший негр, преданный как собака, и с душой, как у белого человека!
Похоронив несчастного, мы позавтракали и стали держать совет, что делать.
Решено было прежде всего идти разыскивать наших землемеров. Как всегда, Сускезус шел впереди, сначала мы думали разрядить в воздух наши ружья, чтобы дать им знать, что мы их ищем, но Сускезус воспротивился этому, так как мы могли этим выдать себя врагу. Он, конечно, был прав, и мы согласились с ним.
Глава XXVI
Это слишком ужасно! Самая скучная человеческая жизнь, которую гнетут и старость, и нищета, и горе, и страдания, – является раем в сравнении с тем, чего мы боимся от смерти.
«Мера за меру»Вскоре мы пришли в ту часть леса, где землемеры уже работали, и, руководствуясь их зарубками на деревьях, мы без труда пришли к тому участку, на котором они работали в настоящее время. Часа полтора мы шли быстрым ходом, предводительствуемые Сускезусом, как вдруг он мгновенно остановился и тут же спрятался за дерево, мы последовали его примеру. Это первое правило воина в лесу – искать прикрытия за стволами деревьев.
– Что такое, Сускезус? – спросил Гурт.
– Нехорошо! Здесь были воины! Быть может, они ушли, а может, и не ушли! Скоро увидите! Раскройте глаза и смотрите!
Мы посмотрели в ту сторону, куда он показал нам рукой, и увидели шагах в трехстах от нас большое каштановое дерево; под ним в траве виднелись чьи-то ноги, как будто человек лежал на спине и спал. Мокасины были как у индейца, но на таком расстоянии трудно было сказать, были ли то ноги индейца или белого.
– Чьи это ноги? – спросил Гурт краснокожего.
– Не знаю, но думаю – скорее бледнолицего: нога жирная, толстая, а у краснокожего – сухая, жилистая. Большой палец обращен наружу, а у индейца всегда внутрь; так он ходит, так и спит!
– Если это индеец, – сказал Гурт, – я сделаю его своим пленником прежде, чем он успеет вскочить, а если белый, то это кто-нибудь из наших!
Онондаго, вероятно, успел за это время убедиться, что опасности серьезной нет, и не стал протестовать, а только сказал:
– Пойдем все вместе!
Он быстро зашагал по направлению к большому каштану. Подойдя ближе, мы одновременно узнали Сама, одного из наших охотников, лежавшего на спине; он был мертв, в груди у него была большая, широкая рана, нанесенная ножом, и с него также был снят скальп.
Все мы были потрясены этим зрелищем; только один Сускезус оставался невозмутимым; по-видимому, он этого ожидал. Осмотрев труп, он с уверенностью сказал: «Он был убит в эту ночь!»
Это было чрезвычайно важно установить; то, что он был убит несколько часов тому назад, говорило, что мы в сравнительной безопасности, потому что индейцы очень редко остаются долго на тех местах, где совершили свое кровавое дело; обыкновенно же, закончив с таким делом в одном месте, они сейчас же идут дальше, подобно тому как проносится над землей ураган. Гурт и тут, не теряя времени, увидел яму, образовавшуюся вследствие того, что большое старое дерево выворотило с корнем. Он отнес в эту яму покойного, засыпал яму землей, в чем все мы ему помогали, и в несколько минут тело Сама было предано погребению. На свежую могилу навалили общими силами тяжелый древесный ствол для защиты от хищников и, прочитав над могилой коротенькую молитву, тронулись дальше.
– Как видите, друзья, – сказал Гурт, – смерть приходит без предупреждения! Несомненно, индейцы прошли здесь, и поэтому мы должны блюсти друг друга, как овчарка своих овец. Будем помнить, что жизнь – ненадежная вещь, а смерть – дело верное! Сам, быть может, всего на несколько дней опередил нас; будем же все готовы отдать последний отчет.
– Гурон сделал это недаром, – заметил Сускезус. – Видели вы равнину? Сама они не распяли, не мучили, а просто убили честным ударом в грудь!
– Да, но почему? Быть может, негр раздражал их?
– Мускеруск – великий вождь, спина у него горит от ударов! Я его знаю; он не любит хлыста! Ни один индеец не любит, не терпит! Ни один…
– Так ты думаешь, Бесследный, что бывший пленник Джепа приложил здесь руку? И что военная тропа так же открыта и для личной мести, как и для общественных интересов всего племени?.. Что гурон преследует нас и охотится за нами не столько ради добывания скальпов, сколько ради того, чтобы залечить рубцы на спине?
– Несомненно! Три лодки переправились через озеро! Это Мускеруск, я его знаю! Он не будет спать, пока не заживет его спина. Вы видели, что он сделал с негром? А бледнолицего он просто убил, чтобы взять его скальп!
– Так ты думаешь, что столь жестокая участь постигла Петера только потому, что он был негр, и за то, что другой негр побил гурона?
– Да! И это справедливо! Это полезно для его спины, ей стало легче! Повесить негра очень полезно для спины; Джеп это рано или поздно увидит!
Но Джеп был смел, редко как кто, и запугать его было положительно невозможно. Однако на этот раз я заметил, что черномазое лицо его посерело, как это бывает в сильные морозы. Очевидно, слова Бесследного произвели на него впечатление, и он понял, что ему следует постоянно быть настороже.
– Надеюсь, мистер Корни, что вы не верите ни единому слову из того, что говорит этот индеец? – обратился он ко мне.
– Напротив, Джеп, я ему вполне верю и скажу тебе: будь осторожен! Ведь если тебе случится попасть в руки твоему приятелю Мускеруску, то с тобой будет еще хуже, чем с Петером! Пусть же это тебе послужит уроком обращаться мягче с твоими пленниками!
– Да сильно ли я его попорол? Ведь чуточку только! И случай был такой удобный: спина голая на глазах, веревка готовая в руках. Да еще после всей этой борьбы с ним и сердце не успело отойти!
– Да что пользы теперь говорить об этом! Что сделано, то сделано! Теперь этому делу ничем не поможешь; только помни, что, если мы попадемся им в руки, они хорошо с нами рассчитаются, а тебе не видать пощады!
Разговаривая таким образом, мы незаметно отошли приблизительно две мили от того места, где похоронили бедного Сама, когда онондаго, поднявшись первым на небольшой холм, замахал рукой в воздухе, давая нам понять, что опять сделал какое-то открытие. На этот раз, судя по его жесту, можно было предположить скорее хорошее, чем ужасное. Так как он при этом остановился, то мы вскоре подошли к нему и тогда увидели то, что вызвало его движение.
От того места, где мы стояли, почва спускалась пологим склоном вниз, и так как деревья здесь были очень высокие, а стволы гладкие, без нижних ветвей, то ничто не мешало глазу видеть далеко вперед. Быстрый ручеек сбегал вниз с горы, вытекая из небольшой скалы, а внизу у ручья, расположившись полукругом, сидели Траверс и его два помощника и, по-видимому, ужинали или только что отужинали, так как перед ними еще лежали остатки пищи, а Том, другой наш охотник, сопровождавший их, лежал немного поодаль.
– Слава богу, – сказал Гурт, – здесь даже не было и переполоха; их не потревожили даже. Мы успели еще вовремя, чтобы предупредить их об опасности! Я им крикну сейчас.
– Не кричите, – поспешил остановить его Сускезус, – шум ни к чему хорошему не приведет. Подойдите совсем близко и говорите шепотом!
Так как совет этот был разумный, то мы пошли все вместе к их бивуаку. Но вдруг мне бросилось в глаза, что все они были неподвижны, и жуткое чувство овладело мной. Страшное подозрение мелькнуло в моем мозгу, но ужас, охвативший меня в тот момент, когда мы подошли к группе, и их мертвенно бледные лица, их остановившиеся зрачки сказали нам, что перед нами не живые товарищи, а мертвецы.
– Боже правый! – воскликнул Гурт. – Мы пришли слишком поздно!
Только одного Прыгуна нигде не было; его одного мы еще не успели разыскать.
Все эти несчастные были убиты из ружья, и на этот раз я впервые заподозрил в предательстве Прыгуна и, не задумываясь, высказал свое подозрение товарищам.
– Ошибаетесь, – сказал Сускезус с уверенностью. – Прыгун – бедный индеец, это правда! Прыгун любит ром, но он не продает друзей. Мускеруск – тот воин, который мстит за себя, а Прыгун любит ром, но он хороший индеец.
Но где же он сам? Из всех оставленных нами здесь людей его одного мы не могли найти. Мы повсюду искали его тело, но его нигде не было. Сускезус произвел тщательный осмотр трупов и местности и заявил, что землемер и его товарищи убиты всего три или четыре часа тому назад и что злодеи, убившие их, ушли отсюда не более получаса тому назад.
Мы поспешили похоронить Траверса и его двух помощников и Тома вблизи ручья, в небольшой пещерке, образовавшейся здесь сама собой. При этом мы убедились, что оружие, заряды, компас и другие вещи, находившиеся в карманах несчастных, были унесены, и хотя индейцы вообще очень редко бывают ворами, но все, что они находят на убитом враге, считают своей законной собственностью и этим ничем не отличаются от солдат цивилизованных народов. Платья, чертежей и записок Траверса они не тронули, так как эти вещи были им совершенно не нужны.
Погребение совершалось в полном безмолвии; все работали усердно, с поспешностью и усердием, мысленно сознавая каждый, что эта же участь, с минуты на минуту, ждет, вероятно, и его.
Вскоре все было закончено, и мы были готовы двинуться дальше. Решено было, по совету Сускезуса, идти по следам гуронов, так как это было вернейшее средство не быть настигнутыми ими врасплох и скорее подкараулить их, чем быть подкарауленными ими.
Сускезус без труда шел по свежему следу гуронов. Как он полагал, их было человек двенадцать, но как все индейцы, находящиеся на военной тропе, они шли осмотрительно, маскируя следы тем, что ступали все один в след другому – с математической точностью и аккуратностью, остерегаясь погнуть ветку или сломать прут. И если бы Сускезус не исследовал следов, оставленных ими на месте злодеяния у ручья, в то время, как мы погребали мертвых, то даже и он не мог бы по следу, оставленному гуронами в лесу, определить их число. То обстоятельство, что их было втрое больше, чем нас, конечно, не могло нас обнадежить, но зато мы знали, что вступать с ними в открытый бой нам нет расчета.
Первое время след вел по направлению к Равенснесту, а затем уклонился в сторону нашей хижины. Таким образом, мы вскоре вышли на свой собственный след. К счастью, индейцы не напали на него, иначе они вернулись бы по нему и напали на нас с тыла. Теперь же мы оказывались в тылу у них и, сознавая, что всякая опасность, которая может нам грозить, может грозить нам только впереди, зорко смотрели вперед и чувствовали себя сравнительно спокойно.
Мы шли очень быстро, но в полном безмолвии, словно на похоронах: в сущности, мы и возвращались с целого ряда похорон. Никогда еще мы не шли так механически послушно за своим предводителем, как теперь, и едва онондаго снимал со следа ногу, как я ставил на ее место свою, а за мной повторяли то же самое Гурт, Дирк и Джеп.
След привел нас к самой хижине, куда мы пришли около полудня. Опасаясь засады, мы соблюдали величайшую осторожность. Не доходя до дома, след уклонился на запад, – шагах в трехстах от хижины, которая с этого места была видна как на ладони. На этом месте, очевидно, происходило совещание. Предоставив нам поискать следы ближе к дому, Сускезус сам обошел кругом, желая убедиться, не сделали ли индейцы обхода, чтобы подойти к дому с другой стороны, но оказалось, что след вел по прямой линии к Равенснесту.
Но Сускезус не удовлетворился этим; он знал, что опытные индейцы часто оставляют заметный видный след лишь для того, чтобы обмануть и ввести в заблуждение. Зная лично Мускеруска, онондаго сознавал, что имеет дело с врагом искусным, коварным и опытным. Чтобы подойти ближе к хижине, Сускезус приказал, чтобы каждый из нас выбрал себе дерево, за которым бы он мог спрятаться, и, наметив из-за него другое дерево, с быстротой молнии перебегал из-за этого дерева к другому, и так далее, приближаясь таким способом постепенно к дому.
По прошествии десяти минут мы были в двадцати шагах от хижины. Наконец, Гурт не в состоянии был выдержать еще больше и, выйдя из-за своего укрытия, решительным шагом пошел к двери и ударом ноги раскрыл ее настежь. В хижине никого не было; Сускезус обошел ее со всех сторон, затем заявил, что теперь он уверен, что после нашего ухода никто сюда не заходил. Это нас весьма обрадовало, так как иначе они могли бы узнать о нашем возвращении.
Теперь нам предстояло решить, что делать дальше. Оставаться здесь было опасно и бесполезно.
Следовало попытаться добраться до Равенснеста, хотя это было весьма рискованно. Обсуждая все эти вопросы, те из нас, кто был в состоянии что-нибудь съесть, утоляли свой голод. Индеец, находясь на военной тропе, умеет и есть, и голодать, смотря по обстоятельствам, и в этом отношении остается только удивляться, в какой высокой мере эти люди умеют повелевать своей природой.
Пока Сускезус и Джеп усердно поедали все, что было в их распоряжении, мы заставили себя ради предосторожности проглотить что-нибудь, чтобы не слишком отощать в пути, я увидел человеческую фигуру, осторожно подкрадывавшуюся между деревьями к дому. В первую минуту я молча показал онондаго на нее, но, вероятно, он увидел ее еще раньше меня и, продолжая жевать свой ужин, только одобрительно кивнул головой, проговорив:
– Хорошо! Теперь услышим новости: Прыгун пришел.
Действительно это был Прыгун. Видя его целым и невредимым, мы невольно вскрикнули от радости. Как и все индейцы, он не поздоровался с нами, а преспокойно и молча уселся тут же среди нас, ожидая расспросов. Поспешность и нетерпение – пороки, простительные разве только женщинам, но совершенно неприличествующие воину – в глазах индейцев.
– Хвала Господу, друг мой, что ты вернулся! – воскликнул Гурт. – Добро пожаловать! Хоть тебе-то эти черти гуроны не причинили зла!
– Гуронов в лесу много! Все леса полны… Бледнолицый из форта прислал меня с вестями! – И Прыгун принялся разворачивать край своей рубахи, в который у него были завернуты четыре письма: одно для меня, другое для Дирка, третье для Гурта и четвертое, написанное рукой Германа Мордаунта, бедному Траверсу.
Вот содержание моего письма:
«Мой отец так занят, что поручил мне написать вам это письмо. Бельстрод вчера прислал нарочного сообщить нам печальные вести о войне и известить нас о его скором прибытии. Мы ждем его сегодня; ходят слухи, что индейцы показались в лесах. У нас принимают все меры предосторожности. Отец очень много хлопочет; он просит Вас настоятельно собрать всех Ваших и безотлагательно спешить к нам. От посланца Бельстрода мы узнали о Вашем геройском поведении во время сражения и о том, что Вам удалось выйти из боя невредимыми, о чем Бельстрод узнал от мистера Ли, человека крайне оригинального по своему характеру, но и весьма талантливого, как говорит мой отец, который его знает. Надеюсь, что это письмо застанет Вас уже в Мусридже и что мы без промедления увидим всех Вас у себя.
Аннеке».
При этом письме был еще маленький post scriptum, в который женщины, как утверждают, вкладывают самую важную суть письма. Вот этот post-scriptum:
«Милый Корни! Мы уже раз пережили с Вами вместе ужасные минуты, и если суждено вновь пережить что-либо подобное, то для меня было бы большим утешением видеть Вас подле себя, за ретраншементами нашего укрепленного дома, а не знать, что Вы в лесу подвергаетесь ежеминутно страшной опасности нападения. Спешите же, прошу Вас, как можно скорее сюда!»
И этот post scriptum был мне намного дороже самого письма. Письмо Гурта было в таком же духе; он дал мне его прочитать:
«Мистер Мордаунт поручил мне и Аннеке написать Вам, чтобы просить Вас поспешить в Равенснест. Вести приходят все самые тревожные, и наши бедные колонисты охвачены паническим ужасом. Мистер Бельстрод в сопровождении мистера Вордэна должен прибыть сюда через несколько часов; все соседи спасаются к нам. Что касается меня, то я полагаюсь на милость к нам Провидения, но так как святое Провидение пользуется людьми в качестве своих орудий, то я не знаю человека, к которому питала бы более доверия, чем к Гурту Тэн-Эйку.
Мэри Уаллас».
– Клянусь святым Николаем! – воскликнул Гурт. – Не правда ли, Корни, на такой призыв нельзя не откликнуться? – и, вскочив на ноги, он стал надевать свой вещевой мешок или «торбу», как мы их называли. – Если мы не будем попусту терять времени, – добавил он, – то успеем сегодня к ночи в Равенснест!
Я был вполне с ним согласен. Дирк также не протестовал. Его письмо было от самого Германа Мордаунта, который писал ему прямо, без утаек:
«Дорогой Дирк! Индейцы заполняют леса; в наших интересах соединить наши силы. Спешите, ради бога, присоединиться к нам со всеми Вашими товарищами! Я имею основание думать, что не позже, как завтра, мы увидим не меньше сотни индейских воинов у нашего дома. Подходя к дому, рекомендую Вам идти оврагом, тянувшимся с северной стороны усадьбы; в нем Вы будете под прикрытием и подойдете на расстояние не больше ста шагов от ворот. Таким образом Вы легче сумеете пробраться в дом, даже в том случае, если бы он был уже захвачен врагом до Вашего возвращения. Храни Вас Бог, дорогой Дирк, и приведи Вас и друзей Ваших невредимыми к нам, Вашим друзьям!
Герман Мордаунт».
Я быстро пробежал глазами и это письмо, которое мне передал Дирк, и, оставив хижину и все, что в ней было, на произвол судьбы, мы быстро вышли из дома, захватив только оружие и заряды для самозащиты и самую необходимую пищу для поддержания сил во время пути.
Сускезус, по обыкновению, шел впереди, а Прыгун на некотором расстоянии от него, по его же следу, на случай непредвиденной опасности. Хотя мы и теперь еще были в тылу у гуронов, однако Сускезус предпочел сойти с их следа и идти кратчайшим путем к нашей цели.
Глава XXVII
У отца моего была девушка, которая полюбила юношу. Как быть, может, я полюбил бы вашу милость, будь я женщина!
ViolaВремя было за полдень, когда мы покинули хижину, и никто из нас не надеялся прийти в Равенснест до наступления ночи. Действительно, уже с полчаса, как стемнело, когда Сускезус подошел к оврагу. До этого момента ничто не говорило нам о близости врага.
С крыльца дома мистера Мордаунта можно было одновременно видеть шесть или семь бревенчатых хижин, раскинутых на большом расстоянии друг от друга, на разных участках его владения. Дом же Германа Мордаунта носил в округе название цитадели и стоял на расстоянии полумили от ближайшей лесной опушки. Но в овраге рос целый пояс зеленых деревьев. Положение Германа Мордаунта было достаточно крепким для того, чтобы он мог сражаться в открытом поле, если бы только у него было достаточное количество людей, но их было не больше семнадцати человек, на кого можно было полностью рассчитывать. Многие его поселенцы были европейцы и совершенно не умели обращаться с огнестрельным оружием, другие же были из числа тех, которые при первой же опасности убегают со своими семьями в лес, вместо того чтобы присоединиться к владельцу цитадели. Но были, конечно, и такие, которые баррикадировались в своих бревенчатых хижинах и мужественно, как настоящие герои, отбивались от врага.
Тот, кому знакома индейская манера ведения войны, сразу мог сказать, что так как овраг был единственным местом поблизости цитадели, где еще сохранилась густая лесная растительность, и, следовательно, мог служить хорошим прикрытием, то именно этим местом и должны были воспользоваться индейцы, чтобы подойти поближе к хижине. Сускезус, а благодаря ему и мы знали это.
