Не только апельсины

Я усвоила, что дождь идет, если тучи натыкаются на какое-нибудь высокое здание, например на шпиль или на собор; от столкновения образуется дырка, и все внизу становится мокрым. Вот почему в стародавние времена, когда единственными высокими зданиями были дома Божьи, люди говаривали, что чистота – все равно что святость. Чем более святой у тебя город, чем больше в нем высоких зданий, тем чаще идет дождь.

– Поэтому в безбожных местах такая сушь, – объяснила мама, потом уставилась в пустоту, и карандаш в руке у нее дрогнул. – Бедный пастор Спрэтт.

Я обнаружила, что все в мире природы есть символ Великой Битвы между добром и злом.

– Возьмем змею мамбу, – сказала мама. – На короткой дистанции мамба способна обогнать лошадь.

И она изобразила гонку на листе бумаге. Она имела в виду, что в краткосрочной перспективе зло может на время победить, но не надолго. Мы очень обрадовались и спели наш любимый гимн «Не поддайся искушению».

Я попросила маму научить меня французскому языку, но ее лицо омрачилось, и она отказала.

– Почему?

– Он едва не привел меня к падению.

– О чем ты? – не унималась я всякий раз, когда представлялся случай.

Но она только качала головой и бормотала, что я слишком юна, что я сама скоро все узнаю и что это очень скверно.

– Как-нибудь, – сказала она наконец, – я расскажу тебе про Пьера. – А потом включила радио и так долго не обращала на меня внимания, что я пошла спать.

Довольно часто она начинала рассказывать мне какую-нибудь историю, но посреди повествования отвлекалась, поэтому я так и не узнала, куда переместился земной рай с индийского побережья, и почти на неделю застряла на «шестью семь равно сорок два».

– Почему я не хожу в школу? – спросила я.

Мне было интересно узнать про школу, потому что мама всегда называла ее Рассадником. Я не знала, что она имеет в виду, но знала, что это плохо, как «противоестественные страсти».

– Там тебя с пути истинного собьют, – только и слышала я в ответ.

Обо всем этом я думала в уборной. Она была на улице, и я терпеть не могла ходить туда ночью из-за пауков, которые приползали из угольного сарая. Мы с отцом уйму времени проводили в уборной: я сидела, подсунув под себя руки, и напевала под нос, а отец, наверное, стоял. Мама очень сердилась.

– Что вы там вечно торчите? На эти дела ведь не надо много времени.

Но в нашем доме больше некуда было пойти. У нас была одна спальня на всех. Мама собственноручно обустраивала ванную комнату рядом и со временем собиралась, если останется место, поставить перегородку, чтобы соорудить маленькую комнатку для меня. Но работа шла очень медленно, ведь слишком многое занимало мысли мамы. Иногда приходила миссис Уайт помочь замешать раствор, но в итоге они слушали Джонни Кэша[13 - Кэш, Джонни (1932–2003) – американский певец, музыкант и композитор, один из ключевых исполнителей XX века.] или сочиняли очередную листовку про крещение через полное погружение в воду[14 - Крещение через полное погружение в воду является одним из основополагающих принципов баптизма.]. Однако в конце концов дело было сделано – не прошло и трех лет.

Тем временем мое обучение шло своим чередом. Благодаря слизням и маминым каталогам семян я узнала про сельское хозяйство и про садовых вредителей и приобрела представление об историческом процессе благодаря пророчествам из Откровения и журналу под названием «Неприкрытая правда», который мама получала раз в неделю.

– Илия[15 - Илия – один из самых почитаемых христианами пророков Ветхого Завета.] снова среди нас, – заявляла она.

А еще я научилась истолковывать знаки и чудеса, которых ни за что не понять неверующему.

– Тебе это понадобится, когда ты отправишься обращать язычников, – напоминала мне мама.

Потом, однажды утром, когда нам пришлось встать рано, чтобы слушать Ивана Попова из-за «железного занавеса», в почтовый ящик нам плюхнулся толстый коричневый конверт. Мама решила, что это письмо с благодарностями от тех, кто был на агитационном собрании «Крестового похода во исцеление недужных» в зале при ратуше. Она рывком его вскрыла, и лицо у нее вытянулось.

– Что там? – спросила я.

– Это про тебя.

– Что про меня?

– Я должна отправить тебя в школу.

Я пулей улетела в уборную и села на руки. Наконец-то, Рассадник!

Книга Исход

– Почему ты меня туда посылаешь? – спросила я накануне вечером.

– Потому что, если ты не пойдешь, меня посадят в тюрьму. – Она взяла нож. – Сколько тебе бутербродов?

– Два. А с чем они будут?

– С говяжьей тушенкой, и скажи спасибо.

– Но если тебя посадят в тюрьму, то потом снова выпустят. Святого Павла вечно сажали в тюрьму.

– Я это знаю. – Она решительно разрезала хлеб – показался малюсенький плевочек подливы от тушенки. – А Те, Кто По Соседству, нет. Ешь и молчи.

Она толкнула ко мне тарелку. Выглядело как сущая гадость.

– А почему мне нельзя чипсов?

– Потому что у меня нет времени жарить чипсы. Мне надо попарить ноги и погладить тебе жилетку, притом что я еще даже не притронулась к запросам на молитву. А кроме того, картошки нет.

Я пошла в гостиную в поисках, чем бы заняться. На кухне мама включила радио.

– А сейчас, – произнес голос, – программа о семейной жизни слизней.

Мама взвизгнула.

– Ты это слышала? – спросила она и просунула голову из дверей на кухню. – Семейная жизнь слизней! Это богомерзко! Как если бы они сказали, что мы происходим от обезьян.

Я задумалась. Сырым промозглым вечером среды мистер и миссис Слизень возвращаются домой. Мистер Слизень тихонько дремлет, миссис Слизень читает книгу про воспитание трудных детей. «Я так беспокоюсь, доктор. Он такой тихий, забился в свою скорлупу».

– Нет, мам, – ответила я, – все совсем не так.

Но она не слушала. Она вернулась на кухню, и до меня доносилось ее бормотание, пока она крутила ручку и настраивалась на «Всемирную службу». Я пошла к ней.

– Дьявол в миру, но не в доме сем, – произнесла она и устремила взгляд на изображение Христа, висящее над духовкой.

Это была акварель девять на девять, которую написал для мамы пастор Спрэтт перед тем, как покинуть свой евангелизационный поход во славу Господа ради Уигана и Африки. Картинка называлась «Господь кормит птиц», и мама повесила ее над духовкой, поскольку бо?льшую часть времени проводила у плиты, готовя всякое для паствы. Картинка чуть-чуть обтрепалась, к ноге Господа прилип кусочек желтка, но мы не стали его счищать из страха, что соскребем его вместе с краской.

– С меня хватит, – сказала она. – Уходи.

И она снова закрыла дверь на кухню и выключила радио. Я слышала, как она напевает «Хвалы Тебе возносятся».

«Ну вот и все», – подумала я.