Целую, твой Франкенштейн. История одной любви

Я лежала с открытыми глазами и думала, Шелли давно спал. Наш первенец родился мертвым. Я держала на руках крошечное холодное тельце. Вскоре мне приснился сон, будто я растерла его бренди и положила возле огня, чтобы младенец согрелся, и он ожил. Я прижимала к себе сына. Я бы отдала всю свою кровь, лишь бы он жил. Это дитя было создано из моей плоти. И, подобно крошечному вампиру, сидя в темноте утробы, он девять месяцев питался моей кровью. Трупы. Ожившие мертвецы. О, я знаю, что такое смерть, и она мне ненавистна!

В голове творилось невообразимое, сон не шел. Я поднялась с кровати, накрыла мужа одеялом и, накинув шаль, подошла к окну. Я всматривалась в темные громады холмов и поблескивающее в лунном свете озеро. Наверное, завтра будет хорошая погода.

Отец отправил меня на время учебы в Данди. Я поселилась в доме двоюродного брата, чье общество, по мнению отца, скрасило бы мое одиночество. Но во мне, видимо, есть немного от смотрителя маяка: я совершенно не боюсь ни одиночества, ни природы в любых ее проявлениях. Именно в Данди пришло осознание, что самые счастливые часы я проводила в одиночестве вне дома, сочиняя рассказы, не имевшие ничего общего с реальностью. Я стала сама для себя потайной дверью в иные миры. Никто не знал о моем увлечении. Фантазия разыгрывалась даже при виде человека, идущего куда-нибудь по своим делам. В голове мгновенно возникал сюжет сказки или печальной истории.

В одиночестве я никогда не скучала; я скучала только в компании других. А отец, который мало интересовался тем, как воспитывать молодую девушку, оставшуюся без матери, позволял мне тихонько сидеть в уголке и слушать, как он беседует с друзьями о политике, справедливости и о многом другом.

У нас часто бывал поэт Кольридж[9 - Сэмюэл Тейлор Кольридж (1772–1834) – английский поэт-романтик, критик и философ.]. Однажды вечером он прочел свое новое произведение, «Поэму о старом моряке». До сих пор помню начало:

Он одного из них схватил
И потянул с собой…
Чего тебе, старик седой?
Ужасен взор горящий твой![10 - С. Кольридж «Поэма о старом моряке».]

Я пряталась за диваном, совсем еще юное дитя, и зачарованно слушала полную мистики историю старого моряка о его жутком путешествии по морю, которую он поведал молодому человеку, спешащему на свадьбу. А перед мысленным взором вспыхивали яркие образы, описанные автором. Моряк проклят за то, что убил ласковую птицу, альбатроса. В самой ужасной сцене корабль с изорванными парусами и разбитой палубой плывет в страну льда и снега, а на нем – команда мертвецов, оживленных страшным заклятьем и обращенных в отвратительный адский сонм.

Я еще тогда поняла: моряк силой отнял жизнь. Но что такое жизнь? Умерщвление тела? Уничтожение сознания? Попрание законов Природы? Смерть естественна. Разрушение тела неизбежно. Без смерти нет новой жизни. И пока есть жизнь, не может быть смерти.

Трупы. Ожившие мертвецы… Луна скрылась за облаками. Готовые пролиться дождем тучи вновь заволокли чистое небо. Если бы мертвого удалось воскресить, стал бы он живым? Если бы двери склепов распахнулись, и оттуда вышли разбуженные покойники… Меня бросило в жар. Откуда взялись такие мысли?

«В моей душе творится нечто, неподвластное разумению»[11 - Из письма П. Б. Шелли от 3 октября 1814 года к другу, Томасу Джеффесону Хоггу. Перевод О. Акопян.].

Чего бы я испугалась больше всего? Покойников? Оживших мертвецов? Или странного существа, которое никогда и не было живым? Я посмотрела на мужа – спящего, неподвижного, но живого. Во сне тело отдыхает, хотя это состояние похоже на смерть. Если бы он умер, как бы я смогла жить?

Среди прочих гостей в нашем доме бывал Шелли. Так мы и познакомились. Мне шестнадцать. Ему двадцать два, женатый мужчина. Однако брак не принес ему счастья. Вот что Шелли писал об отношениях со своей первой супругой Харриет: «Я чувствовал себя так, будто мертвец и живой человек оказались связаны в отвратительном и пугающем союзе»[12 - М. Шелли «Франкенштейн, или Современный Прометей», Второе письмо капитана Роберта Уолтона. Перевод О. Акопян.]. Однажды, погруженный в печальные мысли, он, словно сомнамбула, шел всю ночь, одолев более шестидесяти километров до дома отца. «Я уже встретил женщину, уготованную мне судьбой»[13 - Оттуда же.], – думал тогда Шелли. Но вскоре произошла наша встреча.

Всякий раз, как только мне удавалось закончить дела по дому, я тихонько выскальзывала за дверь и отправлялась на могилу матери, на кладбище при церкви Святого Панкратия. Опершись спиной о надгробие, я погружалась в чтение. Вскоре мы с Шелли начали втайне встречаться. Мы сидели по краям могилы, осененные благословением моей матери, и беседовали о поэзии и революции. Он говорил, что поэты – непризнанные законодатели мира.

Помню, я думала о матери, лежащей под землей в гробу. Я никогда не представляла ее истлевшим скелетом. Наоборот, мама виделась мне живой – я ощущала это, глядя на карандашные наброски, сделанные ее рукой, и особенно, читая написанные ею книги. И все-таки мне хотелось быть ближе к маминому телу. Я чувствовала – уверена, Шелли тоже! – что на могиле нас сидело трое. Там изливался невероятный покой, не божественный или небесный, а просто от того, что для нас моя мама была жива.

Я полюбила Шелли за то, что он вернул мне мать. Он никогда не ударялся в мистику или в излишнюю сентиментальность… Место последнего упокоения. Шелли – вот мое последнее упокоение.

Отец обезопасил тело матери от копателей и воров, которые готовы добыть за деньги любое тело. Причем они рассуждают весьма рационально: какая польза от тела, если оно уже не нужно самому покойнику? По всему Лондону в моргах лежат тела матерей, мужей, детей, таких же, как я, которые нужны для того, чтобы извлечь печень или селезенку, просверлить череп, распилить кости, вытащить многометровый кишечник.

– Мы боимся не того, что мертвые мертвы, – сказал Полидори. – Скорее, нас пугает, что усопшие могут быть не мертвы, когда мы помещаем их в последнее пристанище. И тогда они проснутся в темноте, начнут задыхаться без воздуха и умрут в страшных мучениях. Я видел следы подобной агонии на лицах некоторых недавно погребенных, тела которых доставили мне в морг для вскрытия.

– Неужели вас не мучает совесть? – воскликнула я. – А как же моральные принципы?

– А разве вам не интересно будущее? Факел науки горит ярче, если фитиль пропитан кровью.

* * *

Ночное небо расколола раздвоенная молния. На мгновение возник электрический силуэт исполинской человеческой фигуры, а потом все опять погрузилось во мрак. Над озером грянул гром, небо прошил огненный зигзаг. Гигантская тень, будто сраженный воин, рухнула на землю. Да, теперь я вижу! Это дерево, в которое ударила молния. И вновь хлынул дождь – застучали миллионы крошечных барабанщиков.

Муж шевельнулся, но не открыл глаз. В свете очередной вспышки вдалеке возник отель – белые стены с черными глазницами окон, словно дворец мертвых. «Тьмы чуждых образов живут в тебе»… Наверное, я легла, потому что проснулась, сидя в кровати: волосы падали на лицо, пальцы судорожно сжимали простыню. Я видела сон. Но сон ли?

«Передо мной возник бледный ученый, последователь темных искусств, склонившийся над существом, которое он собирал воедино. Я увидела отвратительного призрака, напоминающего человека. Вскоре заработала какая-то мощная машина, и существо ожило, но движения его были скованны и неестественны. Результат эксперимента поверг ученого в ужас, и он убегает прочь от созданного им чудовища. Он надеется, что искра жизни, переданная им существу, угаснет сама собой; что созданная вопреки законам природы тварь снова превратится в мертвую материю. Он ложится спать с мыслью, что мрак могилы навеки поглотит ненадолго оживший безобразный труп, который должен был стать вновь рожденным человеком. Он спит, но что-то прерывает сон. Ученый просыпается и видит возле кровати чудовище, которое раздвигает шторы и внимательно смотрит на него желтыми водянистыми глазами»[14 - М. Шелли «Франкенштейн, или Современный Прометей», Предисловие автора. Перевод О. Акопян.].

Я в ужасе открыла глаза. Утром я сообщила всем, что придумала свой рассказ.

Повествование —

цепь связанных событий,

реальных или воображаемых.

Воображаемых или реальных.

Воображаемых

И

Реальных

Реальность плавится от жары

Я смотрю сквозь зыбкое раскаленное марево на здания; монолитные громады вибрируют, словно звуковые волны. Самолет приземляется. Вот уже виден рекламный щит с надписью: «Добро пожаловать в Мемфис, штат Теннесси». Я еду на международную выставку «Тех-Секс-По», посвященную роботостроению.

– Имя, фамилия?

– Рай Шелли.

– Организатор? Участник? Покупатель?

– Журналист.

– Да, вижу вас в списке, мистер Шелли.

– Вообще-то, доктор Шелли. Научный фонд «Wellcome Trust»[15 - «Wellcome Trust» – независимый международный благотворительный фонд с центром в Лондоне, финансирующий новейшие медико-биологические исследования для улучшения здоровья и повышения качества жизни.].

– Вы – врач?

– Да. Меня интересует влияние роботов на психическое и физическое здоровье человека.

– Хороший вопрос, доктор Шелли. И давайте не забывать о душе.

– Это уже не ко мне.

– У каждого есть душа, слава богу! Итак, с кем бы вы хотели побеседовать?

– С мистером Роном Лордом.

(Небольшая пауза, пока идет поиск в компьютерной базе данных.)

– Да, есть такой. Участник выставки, класс А. Мистер Рон Лорд будет ждать вас возле стенда «Перспективные решения для взрослых». Возьмите схему выставки. Меня зовут Клер, обращайтесь по любым вопросам.

Клер – высокая темнокожая красавица. На ней сшитый на заказ костюм: юбка цвета зеленого бутылочного стекла и бледно-зеленая шелковая блузка. Приятно, что она мой координатор на сегодня. Зажав ручку пальчиками с идеальным маникюром, Клер проворно выводит на бейджике мое имя. Надо же, мы на суперсовременной выставке по роботостроению, и вдруг такой непривычный, трогательно старомодный способ идентификации при помощи ручного письма.

– Извините, но меня зовут не Райан, а Рай.