Лазурный мир

Перед тем, как согласиться с выбором упражнений, Зандер Рохан надел очки, которые носил с недавних пор – две линзы из прозрачной смолы, расплавленной и формованной, вставленные в оправу из прессованных прутьев – и внимательно прочел заданные тексты. Скляр Хаст сделал то же самое, хотя, будучи наставником учеников наперсточника, знал выдержки наизусть. Каждый участник соревнования мог пользоваться любой из двух тренировочных машин; оба выбрали новую. Они должны были набирать символы каждого упражнения по очереди, причем Рохан дал понять, что предпочел бы, если бы Хаст делал это первый.

Скляр Хаст сел за панель машины, расставил перед собой текст упражнения, размял загорелые пальцы, проверил функционирование клавиш и нажимных стержней. Напротив сидели судьи, а показания часов контролировал арбитр Мирекс. В этот момент отодвинулась дверь первого этажа, и в тренировочное помещение зашла Мерил Рохан.

Зандер Рохан повелительно указал ей на выход, но дочь проигнорировала его. Заступник Войдервег нахмурился и неодобрительно погрозил ей пальцем; его она даже не заметила. Скляр Хаст бросил на нее один-единственный взгляд. Встретившись с ее ясными глазами, он не смог понять, что именно прочел в этих глазах. Презрение? Отвращение? Насмешку? В конце концов, это не имело значения.

«Внимание!» – объявил Иксон Мирекс. Хаст чуть наклонился вперед, его сильные руки и напряженные пальцы нависли над клавишами. «Приготовиться! Начали!»

Пальцы Хаста ударили по клавишам, нога нажимала на пусковую педаль. Первое сочетание символов, второе, третье. Хаст работал аккуратно, мало-помалу расслабляясь, позволяя естественному мышечному ритму набирать скорость.

«…Даже если бы мы могли связаться с Исходными Мирами, не уверена, что теперь захотели бы это сделать. Невзирая на неизбежные преследования, каковые последовали бы за установлением такой связи (учитывая наш особый жизненный опыт) – вообще не рассматривая эту сторону вопроса – мы приобрели здесь нечто, чего никто из нас прежде не знал: ощущение достижения на уровне, превышающем то, что я назвала бы „социальной манипуляцией“. В общем и в целом мы счастливы на плотах. Разумеется, многие ощущают тоску по дому, ностальгию, тщетные сожаления – как этого можно было бы избежать? И разве эти чувства были бы не столь же мучительны на Новом Оссининге? Все мы долго спорили по этому поводу, но окончательного решения так и не приняли. Фактически все мы, судя по всему, готовы смотреть в лицо новой действительности с решимостью и хладнокровием, о существовании которых в нас мы, пожалуй, раньше и не подозревали».

«Конец!» – воскликнул Скляр Хаст. Иксон Мирекс проверил часы: «Сто сорок шесть секунд».

Хаст отошел от машины. Хороший результат, хотя и не потрясающий – ни в коем случае не самая высокая скорость, на которую он был способен.

«Ошибки?» – спросил Хаст.

«Ошибок не было!» – объявил Рубал Галлагер.

Нормой для этого упражнения считались сто пятьдесят две секунды; в процентном соотношении результат Хаста пока что составлял 6/152, то есть на 3,95% превышал норму.

Зандер Рохан уселся перед машиной и по сигналу начал передавать сообщение в своей обычной несколько порывистой, нервной манере. Хаст внимательно наблюдал – возникало впечатление, что мастер-наперсточник работал несколько аккуратнее обычного.

Рохан закончил первое упражнение за сто сорок пять секунд; он не допустил никаких ошибок, и теперь его результат превышал норму на 4,21%. Он отошел в сторону с едва заметной усмешкой. Скляр Хаст покосился на Мерил – исключительно из любопытства. По крайней мере так он себе это объяснял. Ее лицо ничего не выражало.

Хаст поставил перед собой упражнение №62. Иксон Мирекс подал сигнал; руки Хаста набрали первую пару сигналов. Теперь он работал легко, без напряжения, пальцы поднимались и опускались, как поршни.

Упражнение №62, так же, как №61, было выдержкой из мемуара Элеанор Морзе:

«Сотни раз мы обсуждали то, что, на мой взгляд, стало самым поразительным аспектом нашего нового сообщества на плоту: ощущение доверия, зависимости друг от друга, взаимной ответственности. Кто мог представить себе, что группа людей с таким разнообразным жизненным опытом, с такими изначальными недостатками (не возьмусь судить, следует ли считать эти недостатки врожденными или приобретенными) могла создать мирную, упорядоченную и жизнерадостную общину? Выбранный нами лидер – так же как и я, растратчик. Некоторые из наших самых неутомимых, самоотверженных работников – бывшие мародеры, хулиганы, громилы. Взглянув на них, никто не подумал бы о том, какую жизнь они вели в прошлом. Наши мнения, конечно, нельзя назвать единогласными, но прежние привычки и подходы в поразительной степени сменились положительным ощущением участия в чем-то большем, чем мы сами. К большинству из нас словно вернулась потерянная молодость – или, точнее говоря, молодость, которой мы никогда не знали».

«Конец!» – объявил Скляр Хаст.

Иксон Мирекс остановил часы: «Сто восемьдесят две секунды. Норма: двести секунд. Ошибок не было».

Теперь Хаст опережал норму на солидные 9%. Зандер Рохан набрал тот же текст нервным стаккато с молниеносной быстротой, но при этом допустил как минимум две ошибки. Рубал Галлагер и Эрлингер Шоуальтер утверждали, что заметили достаточное колебание одного из угловых наперстков, чтобы его можно было считать третьей ошибкой, но Фрихарт Ноу не заметил этого промаха, а Войдервег и Мирекс оба настаивали на том, что символ был набран достаточно четко. Тем не менее, за вычетом шести штрафных секунд время Рохана составило сто восемьдесят пять секунд, а его оценка – 15/200, то есть 7,50%.

К третьему упражнению Скляр Хаст подошел вдумчиво. Если бы ему удалось получить высокую оценку на третьем этапе, Зандер Рохан, уже достаточно нервничавший, мог не выдержать напряжения и полностью сорвать состязание.

Хаст сосредоточился. «Начали!» – воскликнул Иксон Мирекс. И снова пальцы Хаста ударили по клавишам. Третьим упражнением был текст из мемуара Уилсона Снайдера, Первоплавателя неизвестной касты:

«Прошло почти два года, и никак нельзя сказать, что мы – не изобретательная команда. Бдительность, находчивость, навыки, способность импровизировать: таковы наши свойства. Или, как сказали бы насмешливые критики, обезьянья смекалка. Что ж, пусть будет так. Для всех нас, к счастью, более или менее характерна еще одна черта: развитое, укоренившееся чувство покорности судьбе, подчинения не зависящим от нас обстоятельствам – может быть, это следовало бы называть фатализмом. Именно поэтому мы счастливее, чем в таких же условиях была бы группа, скажем, музыкантов, ученых или даже блюстителей порядка. Не то, чтобы эти профессии не представлены в нашей немногочисленной банде: Жора Альван – превосходный флейтист, Джеймс Брюне был профессором физики в Юго-западном Университете, Ховард Галлагер – высокопоставленный офицер полиции. А я сам? Нет, однако! Сдержу обещание, которое дал самому себе, и ничего не скажу о своем прошлом. Скромность? Хотел бы я, чтобы это объяснялось скромностью!»

«Конец!» Скляр Хаст глубоко вздохнул и отошел от машины. Он не смотрел в сторону Зандера Рохана; такой взгляд могли бы счесть проявлением хвастливого злорадства, так как он набрал символы с максимальной скоростью, на какую был способен тренировочный механизм. Ни один наперсточник не смог бы работать быстрее, в таком же мощном, напористом ритме.

Иксон Мирекс рассмотрел часы. «Сто семьдесят две секунды, – неохотно произнес он. – Норма… Здесь какая-то погрешность. Двести восемь секунд?»

«Двести восемь секунд – никакой погрешности, – сухо обронил Рубал Галлагер. – И ошибок тоже не было».

Мирекс и Войдервег угрюмо пожевали губами. Фрихарт Ноу объявил оценку: 32/208, то есть достопримечательные 17,3%!

Зандер Рохан достаточно храбро устроился перед панелью машины. «Начали!» – провозгласил Иксон Мирекс срывающимся от волнения голосом. И некогда уверенные пальцы Рохана утратили гибкость от страха и напряжения, его тщательный ритм сбился. Присутствующие смущенно напряглись.

«Конец!» – объявил Рохан.

Арбитр Мирекс огласил результат: «Двести одна секунда».

«Кроме того, были допущены две ошибки», – сказал Семм Войдервег. Рубал Галлагер начал было возражать, но придержал язык. Галлагер заметил как минимум пять погрешностей, которые придирчивый наблюдатель – такой, как сам Зандер Рохан – охарактеризовал бы как ошибки. Но исход состязания был очевидно решен. Двести одна секунда плюс две ошибки давали Рохану оценку 1/208 или 0,48%.

Четвертое упражнение содержало выдержку из мемуара Хедвиги Суин, которая, так же, как Уилсон Снайдер, предпочитала не сообщать о своей кастовой принадлежности.

Иксон Мирекс неохотно сбросил предыдущее показание часов и подал стартовый сигнал. Скляр Хаст набирал текст проворно, без малейшего усилия – сочетания символов появлялись быстро, уверенно, ритмично:

«Благосклонный, чудесный мир! Мир непревзойденного климата, неописуемой красоты, мир воды и неба – здесь, насколько мне известно, нет ни клочка суши. Вдоль экватора, где процветает морская поросль, океан, надо полагать, относительно мелководен, хотя никому еще не удалось измерить его глубину. Почти наверняка никто никогда еще не уродовал и не осквернял эту планету промышленной цивилизацией – что, конечно, только к лучшему. Тем не менее, говоря от своего имени, я приветствовала бы пару настоящих мысов, добротную гору со скалами и деревьями, вцепившимися корнями в почву, песчаный пляж, несколько лугов, полей и садов. Нищим, однако, не приходится выбирать – и по сравнению с тем миром, который ожидал нас первоначально, это райская планета».

«Конец!»

Иксон Мирекс сухо произнес: «Сто сорок одна секунда. Норма: сто шестьдесят».

Для Зандера Рохана все было потеряно. Чтобы победить, ему нужно было бы получить оценку 25%, 30% или даже выше. Он знал, что у него это не получится, и набирал символы безнадежно, без напряжения, в связи с чем получил самую высокую оценку на всем протяжении состязания, достойные уважения 12,05%. Тем не менее, Рохан проиграл – и теперь, согласно традициям гильдии, должен был уступить должность Скляру Хасту.

Он не мог заставить себя произнести надлежащие слова. Мерил развернулась на каблуках и покинула башню.

Наконец Рохан повернулся к Хасту. Он начал было хрипло провозглашать церемониальную формулировку передачи полномочий, но Семм Войдервег быстро подскочил к нему и, взяв под локоть, отвел в сторону.

Они о чем-то возбужденно спорили вполголоса; Хаст наблюдал за происходящим с язвительной усмешкой. Иксон Мирекс присоединился к разговору, с сомнением поглаживая подбородок. Зандер Рохан сутулился, что было для него необычно, копна его белых волос уныло поникла, даже борода слегка покривилась. Время от времени он тряс головой, безнадежно, но не слишком энергично возражая на настойчивые понукания Войдервега.

Но Войдервег возобладал и повернулся к Хасту: «В порядке проведения состязания допущено серьезное упущение. Боюсь, признать его результаты действительными невозможно».

«В самом деле? – спросил Скляр Хаст. – Почему же?»

«Известно, что ты работаешь с этими упражнениями ежедневно, наставляя учеников. Короче говоря, ты долго и упорно практиковался в наборе этих текстов, в связи с чем соревнование никак нельзя считать справедливым».

«Ты сам выбирал упражнения».

«Возможно. Тем не менее, ты обязан был предупредить нас о своем близком знакомстве с этими текстами».

«Правда состоит в том, – возразил Хаст, – что я не передавал эти тексты с тех пор, как сам был учеником».

Семм Войдервег покачал головой: «Не могу в это поверить. По меньшей мере лично я отказываюсь признать действительность результатов этого так называемого состязания и, насколько я понимаю, Иксон Мирекс испытывает такое же отвращение и возмущение».

В Рохане осталось достаточно добропорядочности, чтобы выдавить: «Пусть результаты останутся такими, какие есть. Я не могу оправдать свой проигрыш».

«Ни в коем случае! – воскликнул Войдервег. – Мастером-наперсточником должен быть человек безукоризненной честности. Неужели мы хотим, чтобы этот возвышенный пост занимал…»

Скляр Хаст ласково прервал его: «Будь осторожен со словами, заступник! За клевету, как может подтвердить арбитр Мирекс, предусмотрено суровое наказание».

«Клевета возможна только в отсутствие истины или при наличии злоумышленного побуждения. А меня беспокоит только благополучие Транка и сохранение традиционной системы нравственности. Разве можно назвать клеветой то, что я отвергаю тебя, как практически очевидного презренного обманщика?»