Златокожая девушка и другие рассказы

Клара продолжала резким дребезжащим голосом, поглядывая по сторонам: «В жилах течет либо добротная кровь, либо уксус – это передается по наследству. Эта девочка никогда не сможет хорошо приноровиться к жизни на станции, я ее вижу насквозь. У нее нет этого в крови».

«Конечно, мадам, вы совершенно правы».

«У Эрла в крови тоже этого нет. Вот что меня беспокоит. Хьюго унаследовал роскошные гены, но его брат Лионель, бедняга Лионель…»

«Что случилось с Лионелем?» – хрипло спросил кто-то за спиной. Джина поспешно обернулась. Рядом стоял Эрл: «Кто-нибудь что-нибудь слышал о Лионеле?»

«Нет-нет, дорогой мой. Он улетел – и никогда не вернется. Я просто-напросто заметила, что ни один из вас так и не сумел достаточно располнеть: кожа да кости».

Эрл нахмурился, не глядя ни на мать, ни на госпожу Блэйскелл – его взор сосредоточился на Джине: «Это еще что? Опять новая служанка? Нам она не нужна. Бесконечные лишние расходы. Отошлите ее назад, на Землю».

«Это горничная, она будет убирать в твоих комнатах, дорогой», – возразила Клара.

«А где Джесси? Что случилось с Джесси?»

Госпожа Клара и госпожа Блэйскелл обменялись понимающими взглядами. Джина медленно, высокомерно смерила Эрла глазами. Тот моргнул и снова нахмурился. Джина опустила глаза и стала что-то чертить на ковре носком туфельки – она знала, что такие движения неизменно привлекали внимание к ее ногам. Вопреки ее опасениям, заработать два миллиона долларов было не так уж трудно. Потому что Эрл – приземистый, крепко сложенный юноша с бычьими плечами и бычьей шеей – не был толстяком. Его густые светлые кудри были коротко подстрижены, его румяная физиономия легко краснела, у него были большой блестящий, словно навощенный нос и массивная, выпяченная нижняя челюсть. Рот у него был нормальный, хотя в данный момент его уголки угрюмо опустились.

«Его нельзя назвать привлекательным», – подумала Джина. На Земле она не обратила бы внимания на такого юнца или – если бы он приставал – отпугнула бы его лавиной оскорблений. Но здесь она ожидала гораздо худшего: раздувшегося пузыря вроде Веббарда, воздушного шара в человеческом обличье… Конечно, на самом деле не было никаких причин, по которым Эрл должен был разжиреть: дети толстяков нередко становятся людьми нормального телосложения.

Госпожа Клара давала госпоже Блэйскелл указания, относившиеся к распорядку дня; госпожа Блэйскелл кивала в точности после каждого шестого слова и загибала короткие толстые пальчики, подсчитывая инструкции.

Клара закончила; госпожа Блэйскелл кивком подозвала Джину: «Пойдемте, мадемуазель, пора приниматься за работу».

Прежде, чем они успели удалиться, Эрл напомнил: «Не забывайте: никому нельзя заходить ко мне в кабинет!»

Джина полюбопытствовала: «Почему он не хочет, чтобы заходили к нему в кабинет?»

«Там он хранит свои коллекции. А его экспонаты нельзя передвигать, к ним даже притронуться нельзя. Иногда Эрл ведет себя очень странно. Не слишком к нему придирайтесь, и он будет вести себя хорошо. В некоторых отношениях ему труднее угодить, чем госпоже Кларе».

«Эрл родился на станции?»

Госпожа Блэйскелл кивнула: «Он никогда не был на Земле. Говорит, что там все сумасшедшие, и – кто знает? – может быть, он наполовину прав».

«А кто такие Хьюго и Лионель?»

«Два старших брата. Хьюго скончался, мир праху его, а Лионель вечно где-то странствует. У Эрла еще два младших брата, Харпер и Дофин, и две сестры – Миллисента и Кларисса. Все они походят на госпожу Клару, надменные и тучные. Только Эрл уродился худощавым, но при этом ему повезло – потому что, когда Хьюго умер, Лионель где-то шлялся, и Эрл унаследовал состояние… Кстати, вот его апартаменты – какой тут беспорядок!»

По мере того, как они занимались уборкой, госпожа Блэйскелл высказывала замечания по поводу различных предметов обстановки: «Возьмите эту кровать, например! Эрл не желает спать в привязной сбруе, как все остальные – о нет! Он надевает пижаму из намагниченной ткани, и она прижимает его к мягкому матрасу так, как если бы он спал на Земле… И все эти книги, все эти исследования! Чего только он не придумает, бог ты мой! А его телескоп? Он часами сидит под куполом и разглядывает Землю».

«Может быть, он хотел бы все-таки побывать на Земле?»

Госпожа Блэйскелл кивнула: «Меня бы нисколько не удивило, если бы это было так. Земля его завораживает. Но он не может покинуть станцию, вы же понимаете».

«Странно! Почему нет?»

Госпожа Блэйскелл ответила многозначительным взглядом: «Потому что в таком случае он автоматически откажется от наследства – это предусмотрено уставом станции. Владелец должен постоянно находиться в помещениях станции, – она указала на серую дверь. – Это вход в его кабинет. Я позволю вам мельком заглянуть туда, чтобы вас не разбирало любопытство и чтобы у вас не было потом неприятностей, когда меня не будет рядом и я не смогу за вами следить… Не пугайтесь того, что увидите – там нет ничего на самом деле опасного».

С видом жрицы, снимающей покрывало с таинственной реликвии, госпожа Блэйскелл повозилась немного, открывая дверной замок – так, чтобы Джина не могла наблюдать за ее манипуляциями.

Дверь отодвинулась. Госпожа Блэйскелл усмехнулась – Джина подпрыгнула от испуга.

«Нет-нет, ничего страшного, успокойтесь! Я же сказала – здесь нет ничего опасного. Это всего лишь один из зоологических экспонатов господина Эрла – большая редкость. Он затратил много времени и денег, чтобы его добыть…»

Джина глубоко вздохнула и рассмотрела поближе рогатое черное чудище, стоявшее на двух ногах сразу за дверью, чуть наклонившееся и присевшее так, будто оно готовилось прыгнуть на непрошеного посетителя и схватить его кожистыми черными лапами.

«Это самая страшная образина, – с тихим удовлетворением заметила госпожа Блэйскелл. – Еще тут у него всякие насекомые и пауки, – она показывала пальцем. – Драгоценные камни здесь, а тут – диски со старыми музыкальными записями. Его коллекция почтовых марок – там, а книги – на полках в том шкафу. Отвратительные книжки, стыдно ему хранить такую мерзость! Не давайте ему знать, что вы заглядывали в его гадкие книжонки, он над ними слюни пускает».

«Конечно нет, госпожа Блэйскелл, – послушно ответила Джина. – Я не интересуюсь такими вещами. Если это то, о чем я думаю».

Госпожа Блэйскелл энергично кивнула: «Это именно то, о чем вы думаете, и еще хуже!» Она не стала распространяться о причинах ее знакомства с содержимым библиотеки владельца станции, а Джина решила, что ей не подобало выяснять эти причины.

У них за спиной возник Эрл Эйберкромби. «И что же? – спросил он язвительным, напряженным тоном. – Насмотрелись?» С силой оттолкнувшись пяткой от стены, он пролетел по спальне и захлопнул дверь, ведущую в кабинет.

Госпожа Блэйскелл примирительно произнесла: «Ну что вы, господин Эрл! Я просто показывала новой горничной, куда ей не следует заходить и на что ей не следует смотреть – причем я не хотела, чтобы она упала в обморок или чтобы у нее случился сердечный приступ, если бы она сама заглянула внутрь, движимая невинным любопытством».

Эрл крякнул: «Если она заглянет в кабинет, когда я буду внутри, с ней случится нечто похуже сердечного приступа».

«А еще я умею хорошо готовить», – вне всякой связи с происходящим заявила Джина. Отвернувшись, она позвала начальницу: «Пойдемте, госпожа Блэйскелл, не будем раздражать господина Эрла, пусть успокоится. Я больше не позволю ему вас обижать».

Запинаясь, госпожа Блэйскелл выдавила: «Но послушайте! Ничего особенного, я…» Она замолчала. Эрл удалился в кабинет и захлопнул за собой дверь.

На глаза госпожи Блэйскелл навернулись слезы: «Ах, дорогая, я так не люблю, когда меня ругают!»

Они продолжали работать в молчании и закончили уборку спальни. Выходя, госпожа Блэйскелл доверительно пробормотала на ухо Джине: «Как вы думаете, почему Эрл такой ворчливый и раздражительный?»

«Понятия не имею, – выдохнула Джина. – Ни малейшего».

«Видите ли, – осторожно продолжала госпожа Блэйскелл, – дело тут, главным образом, в его внешности. Он хорошо понимает, что худоба не позволяет ему походить на других, и это понимание снедает его изнутри. Он не выносит внимания, не хочет, чтобы за ним наблюдали – ему кажется, что над ним смеются. Я слышала, как он говорил об этом госпоже Кларе. Конечно, никто над ним не насмехается, его просто жалеют. Он ест, как бык, и принимает пилюли, стимулирующие железы, но все равно остается худосочным, со всеми этими выступающими мышцами, натянутыми, как веревки». Она смерила Джину задумчивым взглядом: «Надо будет прописать вам такие пилюли – посмотрим, может быть нам удастся сделать вас более привлекательной, – с сомнением покачав головой, однако, она прищелкнула языком. – Может быть, это просто у вас не в крови, как выражается госпожа Клара. Никак нельзя сказать, чтобы это было у вас в крови…»

V

На туфлях Джины красовались маленькие бантики из красных ленточек, красная лента украшала ее волосы, а на щеке у нее кокетливо выделялась черная мушка. Она подтянула комбинезон так, чтобы он ненавязчиво обтягивал талию и бедра.

Перед тем, как покидать комнату, она рассмотрела себя в зеркале: «Может быть, я чего-то не понимаю? Как бы я выглядела, если бы прибавила килограммов сто? Нет. Лучше не надо. Я – типичная уличная девчонка. К шестидесяти годам я буду выглядеть, как росомаха – но еще сорок лет на меня будут оглядываться».

Она пролетела по коридору мимо Плезонса, музыкальных залов, гостиной для торжественных приемов и трапезной дальше, к анфиладе спален. Остановившись у двери апартаментов Эрла, она распахнула ее и проплыла внутрь, толкая перед собой электростатический пылесос.

В спальне было темно: под воздействием затемняющего поля прозрачные стены из транспара становились матовыми.

Джина нащупала на стене дисковый регулятор и включила свет.

Эрл не спал. Он лежал на боку, желтая магнитная пижама прижимала его к матрасу. Бледно-голубое стеганое одеяло закрывало его до плеч, а лицо он прикрыл рукой. В тени, из-под руки, на Джину смотрели яростно горящие глаза.

Эрл не двигался – он оцепенел от возмущения.

Джина подбоченилась и произнесла звонким голосом нахальной девчонки: «Вставай, ленивец! Если будешь без конца валяться, разжиреешь, как все остальные…»

Наступила напряженная, угрожающая тишина. Джина подошла, наклонилась и заглянула под ладонь Эрла: «Ты живой?»