Мозгоправы. Нерассказанная история психиатрии
Пусть его экстравагантная теория и не дожила до двадцатого века, сам он стал первопроходцем в одном важном направлении. До Месмера врачи полагали, что психические расстройства имеют нравственное происхождение. По их мнению, душевнобольные недостойно вели себя в прошлом и сейчас расплачиваются за какой-то грех. Другая распространенная точка зрения заключалась в том, что такие люди были рождены сумасшедшими. Это предрешено природой или Богом, поэтому надежды на исцеление нет.
Странная теория Месмера о невидимых процессах стала глотком свежего воздуха. Он не поддерживал детерминистскую идею о том, что отдельные люди рождались с психическим расстройством, и отрицал религиозную концепцию, согласно которой заболевание являлось следствием низкой нравственности. Месмер утверждал, что болезнь является результатом нарушения работы физиологических механизмов, которую можно восстановить при помощи медицины. Психиатр и историк медицины Генри Элленбергер считает Месмера первым специалистом, который придерживался психодинамического подхода (то есть полагал, что ментальные расстройства возникают вследствие глубинных психических процессов).
Для сторонников данного подхода сознание важнее мозга, а психология имеет больший вес, чем биология. Трактовка ими ментальных заболеваний окажет огромное влияние на европейскую психиатрию и займет центральное место в психиатрии американской. На самом деле в течение следующих двух веков специалисты будут попеременно придерживаться двух совершенно разных подходов: психодинамического и биологического. Последний подразумевает, что заболевания возникают из-за нарушения физиологических процессов в мозге.
После Месмера термин «психиатрия» стали употреблять врачи, которые занимались другими таинственными процессами, происходящими в сознании. Первые психиатры, иногда именуемые натурфилософами, заимствовали идеи из романтизма в европейском искусстве и литературе. Они искали иррациональные и тайные силы в человеческой природе, верили в мощь трансцендентного духа и неотъемлемую ценность эмоциональной сферы. Отказываясь от научных исследований и непосредственных клинических опытов, натурфилософы полагались преимущественно на интуицию. Порой они не разграничивали понятия «психическое расстройство» и «психическое здоровье» и трактовали безумие как результат влияния душевных страстей и беспокойства на сознание здорового человека.
Романтическая мысль в ранней психиатрии достигла пика и нашла выражение в книге «Принципы медицинской психологии» (Lehrbuch der ärztlichen Seelenkunde), которую написал в 1845 году немецкий врач, поэт и философ Эрнст фон Фейхтерслебен. Он считал, что «все направления исследования человека и имеющиеся знания естественным образом смешиваются друг с другом». Труд Фейхтерслебена имел такой успех, что издатель отозвал ранние экземпляры книги, которые были бесплатно отправлены в университеты и больницы, чтобы торговцы смогли их продать.
Как вы и сами могли догадаться, психиатрия, основанная на интуиции и поэзии, была не в состоянии облегчить страдания людей, которые мучились от голосов в голове или находились в состоянии депрессии. Постепенно врачи стали понимать, что сосредоточенность на процессах, скрытых внутри таинственного разума, не приводит не только к долговременным, но и вообще к каким-либо изменениям состояния пациентов с тяжелыми расстройствами. После нескольких десятилетий путешествий по туманным морям философствований новая когорта психиатров стала понимать, что такой подход приводит лишь к интеллектуальному изгнанию и отдалению от других направлений медицины.
Эти реакционно настроенные врачи критиковали психодинамический подход психиатров – приверженцев романтизма, причем иногда в довольно жесткой форме. Они обвиняли натурфилософов в «абсолютной потере связи с реальной жизнью» из-за того, что те погрузились в «рассуждения о мистических и трансцендентных мирах».
К середине девятнадцатого века новое поколение докторов отважно пыталось сократить растущую пропасть между психиатрией и ее сиамским близнецом – неврологией, которая пользовалась все большим и большим уважением. Это была первая волна биологической психиатрии. Сторонники данного подхода исходили из того, что ментальные расстройства вызваны физическими аномалиями в мозге, которые можно выявить. Во главе этого движения стоял немецкий психиатр Вильгельм Гризингер, который с уверенностью заявлял, что «все поэтические и идеалистические представления о сумасшествии несут в себе наименьшую ценность». Он получил образование врача и ученую степень под руководством Иоганна Шёнлейна – выдающего немецкого патологоанатома, прославившегося укреплением доверия к терапии внутренних болезней. Он настаивал на том, что при постановке диагноза следует опираться на два источника информации: врачебный осмотр и лабораторные анализы биологических жидкостей и тканей.
Гризингер попытался создать такую же эмпирическую основу для постановки психиатрических диагнозов. Он составлял перечни симптомов, которые появлялись у больных в лечебницах для душевнобольных, а после их смерти проводил вскрытие и изучал мозг. Гризингер использовал данные исследований, чтобы разработать лабораторные анализы для живых пациентов. Он создал опросник с четкой структурой и определил последовательность врачебного осмотра, что в совокупности с анализами должно было помочь идентифицировать ментальное расстройство. По крайней мере, такую цель ставил Гризингер.
В 1867 году в первом выпуске собственного журнала Archiv für Psychiatrie und Nervenkrankheiten («Архивы психиатрии и заболеваний нервной системы») он заявил:
Психиатрия претерпела изменения в отношениях с другими направлениями медицины. Эти изменения основываются главным образом на осознании того, что пациенты с так называемыми ментальными расстройствами на самом деле являются людьми с заболеваниями нервов и мозга. Поэтому данная отрасль должна перестать считаться отдельной гильдией и прочно войти в состав общей медицины, стать доступной для всех медицинских кругов.
Провозглашение принципов биологической психиатрии стало источником вдохновения для специалистов новой формации. Полагая, что ключ к разгадке ментальных расстройств таится не в неуловимой душе и не в незримых магнетических каналах, а внутри мягких и влажных складок мозговых тканей, они провели огромное количество исследований, которые основывались на изучении под микроскопом мозга умерших. Психиатры, разбирающиеся в анатомии, связывали выявленные в мозге патологии с клиническими расстройствами (например, Алоис Альцгеймер обнаружил сенильные бляшки и нейрофибриллярные клубки, свидетельствующие о деменции). В связи с этим появились новые теории, например истерию, манию и психоз стали объяснять перевозбуждением нейронов.
Учитывая такие открытия, можно предположить, что психиатры, являющиеся последователями биологического подхода, наконец добились того, что их профессия стала опираться на науку и прочно стоять на ногах. В конце концов, в мозге ведь должны существовать отчетливые признаки ментальных расстройств, верно? Увы. Исследования первого поколения психиатров ни к чему не привели – словно фейерверк, который взлетел в небо, но не взорвался красивыми огнями. Несмотря на значительный вклад в неврологию, ни одна из биологических теорий девятнадцатого века, объясняющая психические заболевания, не нашла подтверждения в организме (за исключением болезни Альцгеймера) и не привела к прорыву в психиатрии. Ни одна из них не оказалась верной. Как бы тщательно приверженцы биологического подхода ни всматривались в борозды коры головного мозга, его извилины и доли, как бы старательно ни изучали образцы тканей, они не могли найти конкретные и последовательные отклонения от нормы, которые свидетельствовали бы о психическом заболевании.
Пусть у Гризингера были благие намерения, но читатель его Archiv für Psychiatrie und Nervenkrankheiten разбирался в ментальных расстройствах точно так же, как читатель «Доклада об открытии животного магнетизма» Месмера. Независимо от того, что именно врач считал причиной психического заболевания: магнетические каналы или возбужденные нейроны, в 1880-е годы объем фактических доказательств был одинаковым – нулевым. Несмотря на то что благодаря исследованиям мозга многие врачи девятнадцатого века получили профессорские звания, их работы не привели ни к серьезным открытиям, ни к появлению эффективной терапии, которая облегчила бы страдания больных.
С приближением 1900 года маятник приверженности разным концепциям вновь закачался. Безуспешные попытки психиатров, придерживающихся биологического подхода, приводили к тому, что их коллеги начали чувствовать досаду и бессилие. Один выдающийся врач отозвался о биологической психиатрии как о «мифологии мозга», а великий немецкий психиатр Эмиль Крепелин (к нему мы еще вернемся) назвал его «надуманной анатомией». Старания найти биологические основания для ментальных расстройств не увенчались успехом, и психиатрия еще больше отдалилась от других отраслей медицины, в том числе и географически.
Ухаживающие за душевнобольными
До начала девятнадцатого века люди с серьезными психическими расстройствами могли оказаться в одном из двух мест в зависимости от состоятельности своей семьи. Если родители, супруг или супруга больного располагали значительными средствами либо занимали высокое социальное положение, то человек оставался в фамильном поместье. Иногда душевнобольного поселяли куда-нибудь на чердак, как, например, безумную жену Рочестера в «Джейн Эйр», чтобы скрыть недуг от общества. Но если несчастный был из семьи рабочих (или его родные были бездушны и черствы), то он оказывался на улице или в учреждении совершенно иного рода – сумасшедшем доме.
Согласно письменным свидетельствам тех времен, лечебницы до эпохи Просвещения представляли собой ужасные, грязные подземелья. (Наводящие страх изображения сумасшедших домов продолжат появляться в течение последующих двух веков. Эти подземелья станут одной из самых ярких проблем в психиатрии, а также послужат источником нескончаемых разоблачений для журналистов и причиной гражданских протестов.) Больных приковывали цепями, пороли, били палками, погружали в ледяную воду или просто запирали в холодные тесные камеры на несколько недель. По воскресеньям их выводили на потеху публике как чудаков и уродов.
Задачей первых психиатрических больниц являлось не лечение пациентов, а, скорее, насильственное отделение их от остального общества. На протяжении большей части восемнадцатого века ментальные расстройства не считали заболеваниями, вследствие чего они не попадали в поле зрения медицины. Страдающие такими недугами находились на равных с преступниками, которых сажали в тюрьмы. Людей с психическими расстройствами считали либо социальными девиантами, либо маргиналами, которые несут наказание свыше за непростительные деяния.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Перевод А. Гаврилова.
2
В отечественной литературе данному понятию соответствует, как правило, бред отношения. – Примеч. ред.
3
Шизофрения – это психоз, тип психического заболевания, характеризующийся искажениями в мышлении, восприятии, эмоциях, языке, самоощущении и поведении (https://www.who.int/news-room/fact-sheets/detail/schizophrenia). – Примеч. ред.
4
Перевод М. Столярова.
5
Фонд Fidelity и связанная с ним компания – одни из самых крупных и надежных организаций по управлению активами в мире. – Примеч. пер.
6
Берни Мейдофф – бывший председатель совета директоров фондовой биржи NASDAQ. Осужден за финансовую аферу, из-за которой пострадало около трех миллионов человек. – Примеч. пер.
Джеффри Либерман
Мозгоправы. Нерассказанная история психиатрии
Посвящается моим родителям и вдохновителям Говарду и Рут. Моей жене Розмари и сыновьям Джонатану и Джереми, которые во всем меня поддерживают. И, конечно же, пациентам, которые всегда указывают мне направление развития
This edition published by arrangement with Little, Brown and Company, New York, New York, USA. All rights reserved.
Copyright © 2015 by Jeffrey A. Lieberman, MD
© Перевод, оформление, издание на русском языке. ООО «Попурри», 2022
Внимание! Я изменил имена пациентов и черты их внешности, чтобы обеспечить неприкосновенность частной жизни, а иногда описывал истории нескольких человек как один случай.
Своим развитием психиатрия обязана множеству людей. Но чтобы читать книгу было легче и интереснее, я выделил лишь некоторых из них – тех, кто, на мой взгляд, является наиболее ярким представителем своего поколения. Прошу не расценивать это как преуменьшение заслуг тех, чьих имен здесь не оказалось. Наконец, нарушив правила, принятые в академических кругах, я не стал оформлять пропуски и добавления в цитатах при помощи скобок и многоточий, чтобы не нарушать плавности повествования (смысл высказываний при этом не искажен). Источники цитат указаны в разделе «Список источников и литература для дополнительного чтения», а неотредактированные версии высказываний можно найти по адресу www.jeffreyliebermanmd.com.
Просторней голубых Небес
Мой мозг во много раз —
В себя он с легкостью вместит
И небосвод, и вас.
Намного глубже моря он,
Хоть море глубоко —
Как губка, целый океан
Впитает он легко.
Он нужен Богу – чтобы Бог
Творенье взвесить смог —
И если с гирей он не схож,
То лишь как звук и слог[1].
Эмили Дикинсон
Введение. Что не так с Еленой?
Каждому, кто собрался на прием к психиатру, следует сначала проверить, все ли в порядке с головой у этого специалиста.
Сэмюэл Голдвин
Несколько лет назад один известный человек (назовем его Конвей) привел ко мне на прием свою дочь Елену, которой тогда было двадцать два года. Конвей рассказал, что она училась в Йельском университете, но взяла академической отпуск из-за неожиданного снижения успеваемости. Мать Елены согласно закивала и добавила, что причина такого поведения девушки кроется в «отсутствии мотивации и уверенности в себе».
Желая решить проблемы дочери, родители обратились к целому ряду специалистов: мотивационным ораторам, тренерам личностного роста и репетиторам. Но, несмотря на всю эту дорогую свиту, поведение девушки лучше не становилось. К тому же один репетитор предположил, что «с Еленой что-то не так». Он высказал эту мысль робко, так как Конвей был известным человеком. Однако родители посчитали беспокойство преподавателя проявлением его некомпетентности и продолжили искать способы вернуть девушке прежнее расположение духа.
Они прибегли к натуропатии и медитации, а когда и это не помогло, переключились на гипноз и акупунктуру. Родители перепробовали все возможные методы, только бы не обращаться к психиатру. Но потом кое-что произошло.
Как-то раз Елена ехала в нью-йоркском метро, чтобы встретиться и пообедать с матерью. Вдруг к девушке подошел лысеющий мужчина средних лет в грязной кожаной куртке и вывел ее из вагона.
Не предупредив мать, Елена пропустила обед и последовала за мужчиной в его убогое жилище, расположенное в подвальном помещении здания в Нижнем Ист-Сайде. Когда тот находился на кухне и готовил для девушки какой-то алкогольный напиток, она наконец ответила на звонок обеспокоенной матери.
Женщине удалось узнать, где находится ее дочь, и она немедленно вызвала полицию. Сотрудники прибыли на место и вернули девушку родителям. Елена не была возмущена резким вмешательством матери. Если быть точнее, она вообще никак не отреагировала на происшедшее.
Когда родители Елены, сидя у меня в кабинете на Манхэттене, стали рассказывать мне об этом, я сразу же понял, что они любят свою дочь и искренне переживают за ее благополучие. У меня самого два сына, поэтому я очень хорошо понимаю, насколько отец и мать были встревожены из-за судьбы, которая, возможно, выпала на долю их дочери. Тем не менее, несмотря на свою обеспокоенность, Конвеи четко дали понять, что сомневаются в необходимости моих услуг. Первым, что произнес отец, сев в кресло, было следующее: «Должен сказать, что, на мой взгляд, мозгоправ ей не нужен».
Профессия, которой я посвятил всю свою жизнь, до сих пор вызывает у людей недоверие и страх. В отличие от других направлений медицины, о ней часто говорят с пренебрежением. Не существует движения против кардиологии, участники которого призывали бы устранить всех врачей-кардиологов. Нет движения против онкологии, сторонники которого выступали бы за отмену лечения рака. Но есть масштабное движение против психиатрии, требования которого – сократить количество специалистов, ограничить их деятельность или вовсе от них избавиться. Сейчас я возглавляю кафедру психиатрии в Колумбийском университете и занимаю должность главного психиатра в Нью-Йоркской пресвитерианской больнице/медицинском центре Колумбийского университета, а в прошлом был президентом Американской психиатрической ассоциации (АПА), поэтому каждую неделю получаю электронные письма примерно такого содержания:
«Вы ставите липовые диагнозы только для того, чтобы процветали фармацевтические компании».
«Вы называете нормальное поведение болезнью, чтобы хоть как-то оправдать свое существование».
«Душевных расстройств не существует. Есть только разные склады ума».
«Вы, шарлатаны, ни черта не понимаете, что творите! Но знайте, что все ваши таблетки разрушают людям мозги».
Такие скептики не обращаются к специалистам за решением проблем. Напротив, они заявляют, что психиатрия сама представляет собой проблему. У людей по всему миру существуют предрассудки в отношении «мозгоправов» – именно так называют напыщенных шарлатанов, которые, как многим кажется, заполонили нашу профессию.
Не обращая внимания на скептицизм Конвеев, я приступил к обследованию Елены, стал расспрашивать родителей о прошлом девушки и собирать информацию медицинского характера. Так, я узнал, что Елена была старшей и самой талантливой из четырех детей, поэтому на нее возлагались большие надежды. Родители с грустью отметили, что жизнь дочери складывалась превосходно, но лишь до второго года обучения в Йельском университете.
На первом курсе Елена была общительной девушкой и имела широкий круг знакомств, однако постепенно стала все реже обсуждать студенческую и личную жизнь как с подругами, так и с родителями, а через несколько месяцев вообще перестала о ней говорить. Она начала соблюдать строгую вегетарианскую диету и с одержимостью принялась изучать каббалу, полагая, что символы этого течения откроют ей дорогу к вселенскому знанию. Елена стала пропускать занятия, а ее успеваемость резко снизилась.
Сперва родители не придали таким изменениям особого значения. «Не стоит мешать молодым людям искать себя», – заметила мать девушки. «В ее возрасте я тоже был себе на уме», – согласился отец. Однако после звонка из медицинского центра для студентов родители Елены начали беспокоиться.
Девушка обвинила других студенток в том, что они отпускают колкости в ее адрес и украли у нее золотой браслет. Руководство университета провело беседу с девушками, но те отрицали обвинения и настаивали на том, что никакого браслета не видели. В то же время они заметили, что Елена начала вести себя странно. Один из преподавателей даже выразил обеспокоенность ответом девушки на экзамене. В задании требовалось рассказать о потоке сознания – приеме, к которому прибегал писатель Джеймс Джойс.
Елена же написала, что литературный стиль Джойса был «шифром со скрытым посланием избранным читателям, через которое на их головы снизойдет мудрость, созданная духовными силами Вселенной».
После этого родители взяли для Елены академический отпуск, наняли репетиторов и стали пробовать разнообразное лечение, пока друг семьи не посоветовал им обратиться к известной на Манхэттене женщине-психотерапевту. Она была знаменита тем, что активно продвигала немедицинскую концепцию психического (ментального) расстройства. Женщина считала его причиной «ментальные блокировки» и в качестве лечения практиковала разговоры в агрессивной манере (это ее авторская методика). Она поставила Елене диагноз «нарушение самооценки» и начала проводить дорогостоящие сессии дважды в неделю, чтобы избавить девушку от «блокировок».
Через год такой терапии улучшения не произошло, поэтому родители обратились к холистическому терапевту. Он предписал вести размеренный образ жизни, следовать вегетарианской диете и практиковать медитацию. Однако, несмотря на все его усилия, Елена и умом, и чувствами пребывала далеко от этого мира.
Затем произошла ситуация с тем непонятным типом, и Конвеям пришлось признать, что их рассеянная дочь рискует угодить в лапы незнакомца с неясными намерениями. К тому моменту терапевт, лечивший их семью, вышел из себя и взмолился: «Да отведите же вы ее к настоящему врачу!» Так они оказались у меня.
Завершив беседу с родителями, я попросил их оставить нас с Еленой наедине, поскольку хотел задать ей несколько вопросов. Они вышли из кабинета, и мы остались одни. Передо мной сидела высокая стройная девушка, бледная, со светлыми волосами, которые выглядели запутанными и грязными. Пока я разговаривал с родителями, вид у Елены был безразличный и отстраненный: совсем как у кошки, которая лежит без дела. Теперь же, когда я обращался к ней напрямую, она хаотично перемещала взгляд так, будто лампы на потолке были гораздо интереснее собеседника.
Ее поведение вызвало у меня не обиду, а чувство искренней обеспокоенности. Мне и прежде встречались люди с отсутствующим, блуждающим без цели взглядом. Мой коллега называет его проявлением «фрагментарного внимания». Этот взгляд означал, что Елена занята стимулами, которые порождает ее сознание, а не тем, что происходит вокруг. Продолжая наблюдать за поведением девушки, я спросил, как она себя чувствует. Елена указала на фотографию с женой и детьми, которая стояла на моем рабочем столе.
– Я знаю этих людей, – произнесла она мягким монотонным голосом, напоминавшим шум потолочного вентилятора.
Когда я попытался узнать, откуда ей известна моя семья, она прервала меня:
– Мне пора. Я опаздываю на прием.
Я ободряюще улыбнулся и произнес:
– Вы уже на приеме, Елена. Меня зовут доктор Либерман. Ваши родители договорились о нашей встрече, чтобы выяснить, могу ли я быть вам чем-то полезен.
– У меня все хорошо, – ответила девушка тихим ровным голосом. – Я чувствую себя отлично. Если не считать того, что сестры высмеивают меня и портят мои работы.
Я спросил Елену об университете и причине академического отпуска. Она грубо ответила, что учеба ее больше не интересует. Теперь ее миссия – спасти мир, открыв тайный источник Божественной силы. Она верила в то, что Бог поселил ангелов в тела ее родителей, чтобы те помогали ей на пути к священной цели.
