Чудак

Он был чудак. Настоящий чудак. Таким он был с самого рождения. Не чудик, не тронутый и даже не псих. Ну и, конечно же, совсем не юродивый. Внешне вполне нормальный человек. Но при этом он-то сам хорошо знал, что не совсем такой, как все. Ведь он же появился на этот свет как стопроцентный чудак. И старался никому, никогда и нигде не демонстрировать эту свою особенность. Тщательно скрывал и постоянно прятал её. Глубоко-глубоко, где-то внутри себя, вдали от взоров окружающих его людей. Даже очень близких. Нужно было, чтобы никто не догадывался о существовании этой тайны.

Прекрасно осознавал, что если кто-нибудь чужой узнает об этом, то он всю жизнь будет обречён на мелкие издевательства и пакости. А этого он страшно боялся. Потому и прятал свою чудаковатость. С самого детства прятал. Это было его слабое место. Поэтому везде и всегда он старался поступать так, как поступают все. Не выделяться.

А сегодня вот не выдержал. Прорвало. Стоило ему послушать, как этот студент-подросток расправляется с предложенными всей группе задачами, как его понесло. Он ясно и чётко вдруг осознал, что перед ним находится обыкновенный гений. Такого, конечно, не может быть. Но ведь есть. И с этим фактом что-то надо было делать. Сейчас же. Срочно. Безотлагательно и незамедлительно. И тут его чудаковатость проявилась во всей своей красе.

Он попал на занятия в эту группу совершенно случайно. У заведующего кафедрой стало плохо с сердцем, и его послали на замену. И вдруг этот очень высокий мальчик, так мало похожий на обычного студента, совершенно случайно оказавшись у доски, с первой же минуты поражает и удивляет его. Чем? Да, прежде всего, тем объёмом математических знаний, которых в принципе не может быть у студента второго курса физического факультета. А потом уже вводит в состояние полного транса логической завершённостью своих рассуждений. Всё это, в конце концов, перестаёт быть решением обычной задачи. Их диалог переходит в абсолютно другую плоскость. Фактически он становится разговором двух учёных. На равных. Пока. До тех пор, пока гений всё ещё остаётся ребёнком.

Раздался звонок. Занятия закончились. Но педагог и студент почему-то продолжали активно общаться. Очевидно, что со стороны они очень забавно смотрелись вместе. Кому-то могло бы даже показаться, что у него перед его глазами стоит, ну, просто очень смешная, почти комическая картинка. Аналогия с парой «Пат и Паташон» напрашивалась сама по себе. Ещё более удивительным, чем внешний вид этой пары, был разговор, который они вели:

– Я думаю, что Вы уже догадываетесь о том, что Вы просто гений? Обыкновенный гений. Если, конечно же слова «обыкновенный» и «гений» могут стоять рядом.

Сумасшедший вопрос и, конечно же, не менее сумасшедший ответ.

– А мой отец утверждает, что я просто обыкновенный идиот. Ещё он говорит, что я лишён даже природной смекалки. Это тоже, конечно, не от большого ума.

– Даже так? Вот уж не подумал бы.

Как это ни странно, но этот мальчик-студент ничего не придумывал. Отец действительно считал его идиотом. Причин для этого было достаточно много. У отца был хваткий практический ум. Он в любой ситуации мог найти самое правильное решение и обладал достаточной силой воли, чтобы его реализовать. И чётко понимал, что его сын витает в облаках. Искренне переживал, понимая, насколько трудно будет такому идеалисту выжить в столь сложное и противоречивое время. А ещё его отец действительно был уверен, что ему почему-то очень не повезло. Всегда по жизни везло, а тут случился такой казус. У всех дети как дети. А его сын просто не от мира сего. Временами он всё же пытался, подпадая под влияние жены, понять этого ребёнка, но так и не смог. Потом бросил все свои попытки и вынес свой жёсткий диагноз: идиот. И больше не приставал к мальчику.

Практическая жилка его отца, конечно же, была связана с тем, что он был управляющим промыслами у столь известных личностей, как Ротшильды. В те годы все любили вслед за господином Черчиллем повторять, что если нефть – королева, то Баку – её трон. Вот и правили бал в Баку все те, кто сидел на этом троне. Нобели, Ротшильды, местные нефтяные бароны… Именно Ротшильды смогли реализовать идею знаменитого химика Дмитрия Менделеева о прокладке нефтепровода Баку – Батуми. Не только создание такого уникального инженерного сооружения, но и его эксплуатация требовали привлечения людей, в которых высокая научная компетентность сочеталась бы с неординарными организаторскими способностями. Одним из таких людей и был его отец. Он даже публиковал в различных научных журналах свои статьи по разным и всяким конкретным вопросам, связанным с нефтью.

Словом, так уж сложилось, что его отец всю жизнь, наряду с управлением, занимался прикладной наукой и плохо себе представлял, что такое наука фундаментальная. А может и представлял. Но чётко понимал, что никакой практической пользы от неё нет и никогда не будет. И, конечно же, был уверен, что его сын, нацеленный на то, чтобы постигнуть самые сокровенные тайны природы, навсегда останется существом, оторванным от реальной жизни. Может быть, это он мог бы понять, но не был готов это принять как истину в последней инстанции. Ведь всю жизнь он пребывал в уверенности, что ум человеку даётся для того, чтобы в любой ситуации уметь разрешать проблемы самым эффективным образом. Но там, где исчезала конкретика, его разум и интуиция отказывались что-либо понимать.

После окончания занятий прошло уже немало времени, а педагог и студент всё продолжали свой какой-то нескончаемый марафон по посещению подразделений канцелярии университета.

– Да, кстати, я всё хочу спросить, зачем мы с вами ходим по всем этим кабинетам?

– Мы ходим потому, что Вам здесь нечего делать. Как я понял всё, что Вы могли здесь прочитать – уже прочитали. Всё, чему могли научиться у нас – усвоили. Мы, все вместе и каждый из нас в отдельности, больше ничего не сможем дать Вам. А всё то, что бесполезно, рано или поздно, становится вредным. Вам же вот-вот станет совсем неинтересно здесь. Глядишь и станете, в конце концов, либо пьяницей, либо бабником.

– Пьяницей точно не стану. Я дал себе слово: не пить, не курить, не жениться. Но без женщин тоскливо.

Этот юный студент, конечно же, не мог признаться педагогу в том, что он до сих пор является девственником. А с другой стороны, в его возрасте это была скорее норма, чем её нарушение. Хотя, даже изрядно перешагнув рубеж юности, он так и не сможет сразу и сполна ощутить эту фантастическую по своим ощущениям радость от близости с женщиной. Пока не влюбится. А влюбится он, наконец-то, встретив ту женщину, которую назовёт своей. И будет долго ещё верен ей. Станет её мужем и отцом их сына.

– Ну, тогда, наверное, придётся выбирать между наукой и женщинами. А, впрочем, может и не придётся. Не переживай, кто его знает? Ведь всё ещё может сложиться. Будут и женщины, и возможности заниматься наукой. Несмотря ни на что.

И тут они оба расхохотались.

– Спасибо. Прогноз хороший. Ну, ещё надо попытаться быть просто счастливым. Как там говорят? «Человек рождён для счастья, как птица для полёта?»

– А ты помнишь, кто это сказал?

– Конечно. Разве можно забыть этот жуткий рассказ о мальчике без рук, который держит кисть пальцами ног и выводит эту фразу. Рук нет, а он – о счастье.

– Много читаешь?

– Да.

– И кто же тебе нравится больше всего?

– Стендаль.

– Странно.

– А он меня спас. От самоубийства.

– Как это?

– О, это очень грустная история. Долго рассказывать.

И тогда чудак задал ему вопрос, который всегда был для него чем-то вроде теста.

– Обломов или Штольц?

– Конечно же, Обломов. У меня дома есть даже диван, который я называю обломовским. На нём так хорошо думается. Вообще-то, я уверен, что цивилизацию создали именно те, кто не любит работать.

– Как это?

– Ну если бы все были очень трудолюбивыми, то ничего бы не менялось. Вначале, лентяи, которые не хотели ничего таскать на своём горбу, придумали колесо. Ну, а дальше пошло и поехало.

– То есть, ты тоже считаешь, что излишне рациональные люди – это просто ужасно?

– Конечно. Например, я ненавижу письменный стол. Наверняка, разные-всякие Штольцы думают, сидя за письменным столом. А мне лучше всего думается, лёжа на диване.

Чудак был, конечно же, старше своего студента. Будучи довольно полноватым человеком среднего роста, этот мужчина с первого взгляда вызывал безграничную симпатию. Даже встретив его вне университетских стен, любой человек без колебаний назвал бы его учителем. А может быть, даже университетским профессором. Хотя, если задуматься, в общемто, на профессора он не тянул. Был слишком молод. Ну, и ещё ему явно не хватало той обстоятельности, степенности и должной доли академизма, чтобы именоваться профессором. А ещё, конечно же, ни один профессор не совершил бы такой поступок, который он собирался сделать.

Ведь любой педагог университета заинтересован в том, чтобы на его факультете было как можно больше студентов. Причём хороших студентов. А тут он хлопочет о том, чтобы один из самых лучших уехал бы в другой вуз. Аргументы при этом у него абсолютно неадекватные – видите ли этот университет недостаточно хорош для такого гениального студента. Вернее, чудак был уверен, что здесь нет современного уровня исследований в области физики. Равно как и нет современного оборудования, нет должных семинаров, столь необходимых для этого сверходарённого мальчика, нет научной среды высочайшего уровня… Университет ведь открыли совсем недавно. Многого нет. А без всего этого даже человек, наделённый ярким талантом, не сможет стать великим учёным. Хотя чудак уже услышал фразу Гения о том, что учёными бывают только собаки, и они вдвоём от души посмеялись над этой шуткой.

А ещё чудак понимал, что его любимая наука физика сейчас переживает период очень бурного развития. Это говорило ему как педагогу только об одном: физика остро нуждается в гениях. В таких, как вот этот необычный студент. Конечно же, всё происходящее можно было объяснить, только до конца осознавая тот факт, что этот педагог всё-таки не был обычным преподавателем. В нём же жил чудак. Именно его чудаковатость позволяла ему совершать абсолютно правильные, с точки зрения высшей этики, поступки. Хотя они были очень даже неправильные с точки зрения и позиции обычного преподавателя.

Вышагивающий рядом с ним высокий юноша, в свою очередь, мало походил на нормального студента. Он больше был похож на подростка, случайно заглянувшего в эти университетские стены. Но и ребёнком его назвать язык не поворачивался. Из его глаз буквально выплёскивалась какая-то необыкновенная энергетика. А если вслушаться в его речь, то звучащая в ней смесь юмора, самоиронии и недюжинного ума просто поражала своей неординарностью. Абсолютно ненормальным был и разговор этих людей. Наряду с обычными темами они порой затрагивали и те, которые могли удивлять и шокировать окружающих. А ещё иногда они переходили с русского на немецкий и чувствовали себя при этом также комфортно, как может чувствовать себя человек в родной языковой среде.

Вначале педагог, обращаясь к мальчику, беспрерывно задавал вопросы, пытаясь понять, каким образом вдруг в университете появилось это чудо. Много смеялся над тем, что тому пришлось учиться в коммерческом училище лишь потому, что он был слишком юн для учёбы в университете. Вначале чудак всего лишь собирал информацию о Гении. Поэтому и вопросы у него были разные и всякие.

– Сколько тебе лет?

– Кто твои родители?

– Какую школу ты закончил?

Но среди этого моря вопросов и ответов, время от времени, звучали и такие, что вызывали просто недоумение. Чего стоили фразы студента о том, что он не умеет получать хорошие оценки. А ещё и о том, что его отец убеждён в том, что его сын просто не в состоянии хорошо учиться. Несмотря на все заверения своей жены, он считал, что Господь Бог обделил его сына своими милостями и не дал ему какого-либо таланта. Достаточно было сравнить ведомости успеваемости сына и дочери, чтобы убедиться в том, что дочь – умница и отличница, а сын – просто посредственность. В пять лет мать отдала его в еврейский детский сад, а потом он пошёл в гимназию. Он не видел ничего необычного в том, что умел дифференцировать в двенадцать лет, а интегрировать в тринадцать. Несмотря на то, что объём его знаний был несоизмерим с тем, что знали его одноклассники, он так и не вошёл в число лучших учеников. Ну, не было ему это дано. Не любил, да и не умел демонстрировать свои знания. Думал, что если он что-то знает, то это уже хорошо. Даже без того, чтобы кто-то оценил, насколько же хорошо он это знает.

Плохих оценок отец никак не мог простить сыну. Он даже не задумывался о том, что оценки – это не всегда точное отражение знаний человека. Отец его закончил гимназию с медалью и очень гордился этим.

Также он гордился и тем, что жена его тоже была медалисткой, а к тому же не была лишена научных амбиций. Словом, они были замечательные, умные, внимательные родители. Ну, просто отцу было очень сложно осознать, что сын его представляет собой редчайший феномен, абсолютно не укладывающейся в стандартные представления о том, что же такое хороший ученик.

В такой атмосфере Гений с самого детства привык относиться к себе с изрядной долей иронии. И к своей внешности, и к своим умственным способностям, и к умению адаптироваться к окружающей среде. Он был настолько худ, что говорил о себе, что у всех обычных людей телосложение, а у него теловычитание. Ну разве нормальный человек может говорить о самом себе такие гадости? А может и в этом, не от мира сего студенте, тоже жил чудак? Кто его знает?

А ещё студент просто постеснялся рассказать своему педагогу о том, что женщины являются одним из важных компонентов, придуманной им теории счастья. Два других состояли из любимой работы и общения с интересными людьми. Он придумал эту теорию после того, как отказался от своей идеи фикс – самоубийства. Спас его, как это ни странно, действительно сам Стендаль. Вернее, герой его романа «Красное и чёрное» Жюльен Сорель. Именно под влиянием этого человека он принял решение: надо не просто принять эту жизнь такой, какая она есть, но и обязательно, несмотря на все гадости и пакости, имеющие место в ней здесь и сейчас, суметь стать счастливым. Ну, и конечно же, этот страшный рассказ о мальчике без рук, выводящем знаменитую фразу, тоже заставил его задуматься о том, что же такое жизнь, для чего она даётся нам и как же всё-таки надо её прожить.

Все эти размышления и побудили его создать теорию счастья. Он был уверен, что она не только поможет ему самому стать счастливым, но и окажется очень полезной для разных всяких других людей. К сожалению, он ничего об этом не сказал своему преподавателю. Просто постеснялся. А ещё, конечно же, он даже не мог предположить, что у этого педагога очень сложные взаимоотношения с таким явлением, как счастье. Иначе он объяснил бы ему, что нужно всё проанализировать и понять, что же мешает тебе быть счастливым. А ещё он мог бы убедить его в том, что счастье всегда внутри нас. И что лучше притворяться счастливым, чем считать себя несчастным. Не сказал же он об этом лишь потому, что не осмелился перешагнуть какой-то внутренний барьер. Он, вообще-то, был очень застенчивым. Ведь ему было всего шестнадцать лет.

Педагог долго расспрашивал своего студента, есть ли у него хорошие знакомые или родственники в Москве или Ленинграде. Он прекрасно понимал, что такой юноша не может поселиться в общежитии и выстраивать свою жизнь так, как это обычно делают студенты. Как же его обрадовали слова о том, что оказывается в Ленинграде у него живёт тётя. Так сразу же зародилось решение переводить его из Баку не в Москву, а в Ленинград.

Лишь после того, как все хождения по кабинетам были завершены, эта, казалось бы, нескончаемая эпопея такого длинного дня, наконец-то, подошла к концу. Теперь ещё несколько месяцев надо было дожидаться официального разрешения из министерства. Но, слава богу, что все необходимые письма в Москву были уже отправлены. К концу учебного года, наконец-то, пришёл официальный ответ из министерства, и все остальные проблемы также были благополучно разрешены. А перед летними каникулами они встретились ещё раз. Это была, фактически, их последняя встреча. Студент уехал, а преподаватель остался. Чудак и Гений расстались. Навсегда.

Гений будет дальше жить своей жизнью. В ней будет такое количество ярких событий, интересных семинаров, замечательных людей, что он навряд ли будет вспоминать об этом странном педагоге, сумевшим в одночасье изменить размеренное течение его жизни. А чудак всё же время от времени будет пытаться что-то узнавать о том, как же живётся его бывшему студенту. Вернее, его будет беспокоить вопрос о том, сумел ли Гений раскрыть сполна тот великий талант, которым его одарил господь бог. Ведь в стране, в которой они жили, был нарушен нормальный ход истории. Здесь Гений мог умереть с голоду, оказаться жертвой случайной уличной драки или погибнуть в силу своей рассеянности и постоянного нахождения на грани двух миров. Реального и виртуального. Очевидно было лишь одно. Это то, что мир науки был для Гения такой же реальностью, как и окружающая его среда. Вот и жил он на самой кромке, разделяющей их. А это всегда опасно. Кромка – она и есть кромка.

***

Семья этого чудака-педагога в корне отличалась от семьи студента-гения. Прежде всего, она была абсолютно далека от мира науки и образования. Отец его занимался торговлей, а мать – домом. Сам он считал своего отца уникальным человеком. Умным, циничным, решительным. Он-то был абсолютно другим – добрым, мягким и уступчивым. Но, тем не менее, никак не мог простить отца, что едва ему исполнилось шесть лет, как тот отдал его в немецкий пансион. Пансион запомнился ему жёсткой дисциплиной. И отвратительной едой. При первой же возможности он сбежал домой. Ненадолго. Всего на часок. В свободное от занятий время. Мать его досыта накормила разными всякими вкусными вещами. Когда он уже пытался выскользнуть из дома, отцовская рука неожиданно схватила его за плечо.

– Имей в виду, что, если мать ещё раз попытается покормить тебя, я вас с ней на пару выгоню из дома.

Больше он не приходил из пансиона домой. Разумеется, кроме стандартного выходного дня, который полагался ему по воскресеньям. Но и в этот выходной отец не разрешал матери его баловать.

– Ты пойми одно. Он должен привыкнуть к другой еде. Когда он кончит школу, то пойдёт учиться в университет. Там всюду еда будет, как у немца в пансионе. Не дари ему своей заботой новых разочарований.

Даже воскресный день не был для него обычным днём отдыха. Отец был уверен, что его сын не только в совершенстве должен знать Коран, но и выучить персидский язык. Именно поэтому в свой единственный день отдыха, он полдня был обязан читать отцу Коран, а вторые полдня заниматься с педагогом, который приобщал его к миру великого Фирдоуси.

Он сам даже не понял, как, когда и каким образом он выучил русский язык. Видимо, всё же здесь сыграла свою роль дружба с русскоязычными ребятами из пансиона. Случайно выяснив, что он прилично болтает по-русски, отец заставил его научиться читать и писать на кириллице. Когда он закончил школу, отец повёз его в Швейцарию.

– Знаешь, какие бы катаклизмы не происходили в мире, богатство любит тишину и покой. Здесь они есть. Именно поэтому люди доверяют этой стране самое ценное, что у них есть – свои деньги. Я уверен, что здесь ты можешь спокойно учиться и завершить своё образование. Факультет можешь выбирать сам. Мне абсолютно всё равно, какую ты получишь специальность. Лишь бы тебе было интересно.

Он выбрал физический факультет. Ему казалось, что там должно быть всё просто замечательно. Уже первые месяцы учёбы показали, что он не ошибся с выбором специальности. Учился он хорошо и с большим удовольствием. Когда через некоторое время отец приехал его навестить, у них состоялся весьма странный разговор. Всю оставшуюся жизнь он будет вспоминать обрывки этой беседы и ругать себя за то, что не запомнил её целиком. В деталях и подробностях.

– Ты уже не ребёнок. Читаешь газеты и видишь, что происходит вокруг. Видимо, вся эта спокойная жизнь продлится совсем недолго. Может быть, даже, это последний год спокойствия на нашей земле. Дальше начнётся нечто страшное. Думаю, что нас ещё почти сто лет будут потрясать трагедии и несчастья. Нам с тобой просто не повезло. Изначально не повезло. Мы родились на стыке трёх империй. Любые катаклизмы в них так или иначе будут затрагивать нас. Очевидно, что перемены неизбежны. И я не думаю, что они принесут с собой что-то очень хорошее. Я хочу уехать далеко-далеко. Возможно, даже за океан. Наверное, так и сделаю. Хочу лишь кое-что тебе сказать. Ведь, наверное, ты сам замечал, что у нас с твоей матерью не всё ладно. Слишком мы с ней разные. Любые мои попытки хоть в чём-то переделать её всегда наталкиваются, мягко говоря, на глухую стену.

Действительно, он с самого детства видел, что отец может прекрасно существовать в двух разных, казалось бы, мирах. Запад и Восток гармонично уживались в нём. Мать всегда держалась за традиции обеими руками. Импульсивный же отец часто просто пугал её своим неординарным поведением, неожиданными поступками и постоянной тягой к новшествам.

– Понимаешь, она считает, что счастья в мире нет и не может быть, в принципе. Она уверена, что человек рождается в страданиях, живёт страдая и в страданиях же умирает. Убеждена, что это наш удел и надо уметь принять это, как должное. Страдать и понимать, что нет жизни вне боли и страданий. Я же всегда считал, что я – баловень судьбы и рождён для того, чтобы прожить яркую, красочную и счастливую жизнь. Без намёка на то, что когда тебе плохо – то это норма. На этот переезд она не даёт своего согласия. Но я всё равно уеду. Хочет она этого или нет. Но теперь уже очевидно, что уехать мне придётся одному.

Он подумал, что жизнь на чужбине не так уж и хороша. Дома, конечно же, намного лучше. Он прямо сказал об этом отцу.

– Ну и отлично. Она тоже хочет, чтобы ты вернулся домой и был с ней. Вот и совпали ваши желания. Я рад. Отец замолчал. Молчал и он. Это было тяжёлое молчание. После глубокого вздоха отец снова заговорил.

– Обычно об этом не говорят с сыновьями. Для детей проблемы родителей всегда остаются окружёнными некой тайной. Но у нас с тобой неординарная ситуация. И я рискну кое-что тебе рассказать. Знай, что я влюбился в твою мать с первого взгляда. Она была красавицей. Красавицей из очень благополучной семьи. Я же был нищ и бос. И замуж её за меня отдали с огромным трудом. Но из множества претендентов на её руку она выбрала именно меня. Это только посторонним кажется, что женщина на Востоке лишена выбора. Здесь, даже, если мужчина абсолютно уверен в том, что это его выбор, то это просто иллюзия. Он может внушать себе всё, что угодно. Если мужчине хочется, пусть так и думает. На самом же деле это означает только одно: до него этот выбор уже был сделан женщиной.

В тот судьбоносный для нас день у неё дома состоялся непростой разговор. И её родители смирились с тем ультиматумом, который она им предъявила: либо они отдают её мне, либо теряют. Она даже не сочла нужным разъяснить им, что она сделает с собой, если нам не разрешат быть вместе. Повесится, утопится, выпьет яду… Но была в ней такая решимость, что они отступили. И чтобы ты знал на будущее. Твоя мать гораздо более сильная личность, чем я. У неё такой характер, что она могла бы всю жизнь вить из меня верёвки. Но она этого не делала. По одной простой причине. Она просто любила меня.

А полюбила меня она с той самой первой минуты, когда она была ещё девчонкой-подростком, а её отец нанял меня, сироту без рода и племени, чтобы я выполнял у них самую грязную работу. Он был мудрым человеком и сразу же осознал, что уже с первого взгляда, между нами что-то вспыхнуло. Поэтому вся моя работа была выстроена так, чтобы я практически не видел его дочь, а она – меня. Но моё трудолюбие, честность и смекалку её отец оценил сполна. Я пришёл к нему просто грамотным парнем, умеющим читать, писать и считать. По мере того, как я разъезжал с ним, вникал в его дела, выполнял его поручения, я многому научился. А потом он всё-таки рискнул и отдал свою дочь за меня замуж. Не польстился на какие-то выгодные партии. И превыше всего поставил желание и решение своей дочери. Не хотел её ломать.

Пять лет, целых пять лет нашего брака, я ощущал себя самым счастливым человеком на свете. Достаточно было каждый день рано утром взглянуть на это чудо, залитое лучами восходящего солнца, и понять, что я тот ещё любимчик судьбы, ежедневно просыпающийся рядом с этой красавицей. У нас было всё, что нужно для счастья. Жильё, еда и наша любовь. Не было лишь лишних денег. Ну, ещё и детей. Когда я начал хорошо зарабатывать, то купил клочок земли. Совершенно случайно. Просто выручил людей, которым очень нужны были деньги.