– Да, вы правы. Когда не имеешь возможности видеться со своими детьми… – Аднан замолчал, не закончив фразы.
– Поверьте мне, уж я-то знаю, – произнес я. – Сам не представляю, когда мне снова позволят увидеться с дочерью.
– Сколько ей?
Я сказал.
– Должно быть, она скучает по отцу.
– Это очень сложная ситуация… я постоянно думаю только о дочери.
– Сочувствую…
– И я вам тоже.
Он неуверенно кивнул, потом отвернулся и уставился в окно.
– А ваша жена и сын не могут навестить вас здесь? – спросил я.
– На это нет денег. Даже если я бы нашел способ вызвать их сюда, им бы отказали в визе. Или спросили бы у них адрес, по которому они собираются остановиться. Если назвать несуществующий адрес, их немедленно депортируют. А если адрес подтвердится, он приведет полицию прямо ко мне.
– Наверняка в наши дни у копов полно других забот, кроме как ловить одного нелегального иммигранта.
– В их глазах мы все теперь потенциальные террористы – тем более если у тебя внешность как у выходца из той части света. Вам известно о здешней системе контроля?. Полиции официально разрешено останавливать любого и проверять документы. Нет документов – тебя могут отправить за решетку, а если документы есть, но нет вида на жительство – la carte de sеjour, – это, считай, начало конца.
– Вы хотите сказать, что если я задержусь по истечении моей полугодовой визы и на улице меня остановят копы…
– Вас не остановят. Вы же американец, белый…
– А вас хоть раз останавливали?
– Пока нет, но это потому, что я избегаю определенных мест вроде станций mеtro Страсбур-Сен-Дени или Шатле, где полиция часто проверяет документы. В приличных районах я тоже стараюсь держаться подальше от оживленных перекрестков. Прожив здесь четыре года, становишься ушлым и уже знаешь, что следует выглянуть из-за угла и оценить обстановку, прежде чем сворачивать на улицу.
– Как же вы можете так жить? – расслышал я собственный голос (и тут же пожалел, что сказал не подумав). Впрочем, Аднана не смутил столь бесцеремонный вопрос.
– У меня нет выбора. Вернуться я не могу.
– Потому что…
– Неприятности, – сказал он.
– Серьезные?
– Да, – ответил он. – Серьезные.
– Кажется, я знаю, в чем дело…
– Вы тоже не можете вернуться домой?
– Ну, легальных запретов для меня не существует, – сказал я. – Но мне тоже некуда возвращаться. Поэтому…
Снова воцарилось молчание. На этот раз нарушил его Аднан.
– Знаете, monsieur, если вам срочно нужно что-то дешевое…
– Да?
– Извините, – смутился он. – Мне не следовало бы вмешиваться…
– Вы знаете подходящее место?
– Оно не слишком привлекательное, но…
– Поподробнее, что значит «не слишком привлекательное»?
– Вам известно, что такое chambre de bonne?
– Комната для прислуги? – перевел я.
– То, что раньше считалось комнатой для прислуги, теперь представляет собой крохотную квартиру-студию. Размером, может, в одиннадцать квадратов. Кровать, стул, умывальник, электроплитка, душ.
– В плохом состоянии?
– Скажем так, в не очень хорошем.
– Чистая?
– Я помог бы вам там прибраться. Она находится на том же этаже, что и моя chambre de bonne.
– Понятно.
– Как я уже сказал, я вовсе не хочу вмешиваться в вашу…
– И сколько в месяц?
– Четыреста евро. Но я знаком с управляющим и мог бы уговорить его снизить цену на тридцать или сорок евро.
– Я бы хотел посмотреть.
Аднан застенчиво улыбнулся.
– Хорошо. Я договорюсь.
На следующее утро, когда Брассёр явился с завтраком, я объявил, что завтра съезжаю. Устраивая поднос на кровати, он непринужденно спросил:
– Значит, Аднан забирает вас к себе?
– О чем это вы?