Те, что придут

Однако, по мере накапливания фактов, достаточно быстро стало понятно, что ситуация с Иннсмутским инцидентом куда более темная и запутанная, чем изначально представлялось даже самым отъявленным конспирологам из военно-морской разведки, и возможное применение загадочной субмарины вызывает как раз наименьшее число вопросов. А вот то, ради чего и эту субмарину, и еще почти два десятка разнокалиберных боевых кораблей, не считая более чем внушительных сил армии и Национальной гвардии, собственно, и привлекли к небольшому рыбацкому городку на побережье Массачусетса, действительно выглядело более чем странным, вызывало ряд серьезных вопросов и почти не один из них не имел вразумительного ответа.

Согласно официальной версии изначальной целью было проведение масштабной полицейской операции с целью уничтожения крупной банды контрабандистов и бутлегеров, обосновавшейся на местной золотоочистной фабрике. Когда силы Бюро расследований и местной полиции столкнулись со значительным, намного превосходящим любые ожидания сопротивлением, в частности, оказалось, что фабрика укреплена как настоящая крепость, властям пришлось вызвать на подмогу вначале Национальную гвардию, затем армию, а еще позже, когда оказалось, что ситуация совершенно вышла из-под всякого контроля, включить в зону проведения операции еще и береговые воды, задействовав флот и морскую пехоту. Даже при самом поверхностном анализе, подобная версия представлялась, мягко говоря, крайне сомнительной.

Кроме того, возникла еще одна проблема: быстро обнаружилось, что подчерпнуть информацию об этих событиях уже почти десятилетней давности можно было только из весьма ограниченного количества открытых источников, в основном из подшивок нескольких местных газет, причем номера за первую половину 1928 года, в которых, по идее, и должно было наиболее полно освещаться все произошедшее, мистическим образом исчезли из всех крупных публичных библиотек Массачусетса. Что же касается крупных изданий федерального значения, то все они с завидным единодушием эту историю дружно проигнорировали, что для Америки с её болезненной тягой к публичным скандалам и сенсациям, было совсем уже странно.

Еще более странным оказалось то, что ни одному из прогерманских осведомителей, которых у Рейха к тому времени на Атлантическом побережье имелось уже относительно немало, не удалось даже близко подойти даже к полицейским архивам, не говоря уже о ФБР или армии – охранялось все так, что мог бы позавидовать форт Нокс. Обычно у американцев в таких делах присутствовала характерная для них расхлябанность, особого порядка не наблюдалось, и, при соответствующем умении и подходе, вполне можно было засунуть нос даже в канцелярию Белого дома. Правда, в последние годы Гувер начал очень жестко закручивать гайки, но, все-таки, с настолько глухой, совершенно непрошибаемой стеной, любая попытка проникнуть сквозь которую жестко подавлялась еще даже не успев толком оформиться, до сих пор сталкиваться еще не приходилось.

Но две истории, одна другой любопытнее, накопать все-таки удалось и прямым следствием этого явилось то, что Иннсмутом внезапно активно заинтересовались в самых верхах. Во первых, согласно многочисленным слухам, правда, документально почти ничем не подтвержденным, так называемые «бутлегеры» из странного городка практиковали некий невероятно древний и столь же невероятно таинственный языческий культ, связанный с человеческими жертвоприношениями и прочими подобными вещами, причем, получали от этого не только глубокое моральное удовлетворение, но и самую настоящую практическую пользу – золотоочистное предприятие, якобы возникло там совсем не на пустом месте, золота в Иннсмуте было значительно больше чем просто много. А, во-вторых, удалось совершенно точно установить, что информацию по Иннсмутскому инциденту собирает отнюдь не одна только германская военно-морская разведка, а и еще много кто. В частности им очень сильно интересуются красные.

Вышеназванные факторы, особенно, конечно, второй, немедленно послужили детонатором – к делу привлекли всех, кого только можно и в средствах уже больше особо не ограничивали. Приносящий золото языческий культ безумно понравился лично самому Гиммлеру, который только что включил «Анэнербе» в состав СС и разобрался, наконец, с Виртом и его скучной академичностью, поставив вместо него жизнерадостного идиота Сиверса, пылающего энтузиазмом и готового взяться за что угодно, лишь бы рейхсфюрер был доволен.

Но результат остался прежним – никаких следов, ни малейших зацепок, ничего, что позволило бы определить, что же именно произошло в Иннсмуте тогда, десять лет назад и, самое главное, что же там происходит сейчас. Мало того, бесследно исчезли несколько опытных агентов, при этом было достоверно известно, что американские спецслужбы к этому прямого касательства не имеют – агенты не были расколоты и схвачены, они именно растворились без всякого следа.

Удача, по крайней мере, возможность хоть немного продвинуться вперед, пришла довольно неожиданно и опять со стороны моря – одному из германских резидентов, внедренных в Военно-Морской архив в Вашингтоне, достаточно случайно удалось взглянуть на список экипажей одного из кораблей, участвовавших в Иннсмутской операции, мало того, выяснить, что сразу после событий зимы 28-ого года, этот эсминец был исключен из списков флота, якобы потому, что во время учений сел на мель и получил повреждения, настолько серьезные, что стоимость ремонта была бы сравнима с постройкой нового корабля. Список был, разумеется, неполный, включал только небольшую часть орудийной прислуги, но зато достаточно подробный, с датами и местом рождения. Похоже, что в архиве этот документ задержался по чистой случайности, даже, наверное, халатности – все остальное явно было тщательно изъято и, скорее всего, уничтожено. Германскому агенту удалось скопировать несколько имен, после чего было принято решение постараться разыскать этих людей.

Это оказалось более чем непросто, здесь тоже явно кто-то очень сильно постарался упрятать все концы глубоко под воду, но одного из тех моряков, некоего Уильяма МакГилти, 36-и лет от роду, все-таки удалось найти в одном из пригородов Нового Орлеана, штат Флорида, где тот жил в одиночестве, постоянно меняя съемные квартиры и перебиваясь разного рода случайными заработками. Согласно архивному списку в 1928-ом году он носил гордое звание матроса первого класса Военно-Морского Флота США и служил помощником комендора 102-мм орудия.

Несмотря на все свои финансовые трудности, мистер МакГилти категорически не пожелал идти на контакт: когда германский агент, разумеется, не называя себя и представившись скучающим любителем таинственных историй, попытался разговорить его и предложил более чем щедрое вознаграждение за подробный рассказ о тех, казалось бы, давно уже полузабытых событиях, МакГилти вначале попросту пришел в ярость и послал его, затем же, когда агент начал настаивать, сломал последнему челюсть, пообещав совсем проломить голову, в случае если тот не оставит его в покое. После было еще несколько попыток установить с ним дружеские отношения и попробовать втереться в доверие, но все они раз за разом заканчивались провалом.

Когда сведения об этом дошли сначала до начальства Специального Управления 4, а затем и до самых верхних эшелонов, там, практически сразу было принято более чем радикальное и даже где-то иррациональное решение – насильственным образом переправить мистера МакГилти в Германию, где можно будет поговорить с ним по душам уже никого не стесняясь и вытащить из упрямого американца все что он знает. По слухам, которые Оберхайзеру никто не смог ни толком подтвердить, ни опровергнуть, на столь резком и неожиданном вердикте настоял лично сам рейхсфюрер, а то, даже, и кое-кто повыше.

На деле операция оказалось куда проще, чем её представляли изначально – за МакГилти, похоже, не присматривала ни одна из американских спецслужб и, если когда-то, в те времена, когда жгли все связанные с Иннсмутом архивы и подчищали следы, ФБР и держало его под колпаком, то сейчас он явно был уже никому не нужен. Поэтому, когда ему вкололи лошадиную дозу морфия и отвезли в нью-йоркский порт, где как раз собирался отчаливать домой трансатлантический лайнер «Гамбург», ни с таможней, ни с паспортным контролем, где все уже было заранее схвачено и, самое главное, должным образом проплачено, не возникло никаких проблем. Очнулся мистер МакГилти уже на середине Атлантического океана, двигаясь по направлению к Старому свету на скорости более тридцати узлов.

Но сложности на этом вовсе не закончились, так как упрямец вовсе не изменил своего мнения относительно желания вспоминать иннсмутские события. Вначале он просто кидался как лев на каждого, кто пытался начать с ним разговор, а когда его, наконец, доставили в конечный пункт назначения и передали с рук на руки Штоссу и его доблестной команде, которая вполне привыкла к таким неразговорчивым крепким орешкам, даже тогда из МакГилти не удалось извлечь ничего, кроме бурного потока проклятий.

Вот именно на этом этапе, когда окончательно выяснилось, что добытые из мистера МакГилти сведения никак не окупают стоимость его путешествия через океан, к этой истории и подключили Оберхайзера, как человека, имеющего к подобным делам более тонкий подход и, главное, обладающего хорошим чутьем , а так же умением находить решения даже для самых неразрешимых вопросов. В тот момент он как раз должен был отправляться в Испанию, дабы налаживать контакты и оказывать посильную помощь формирующимся спецслужбам генерала Франко, но, к его величайшему изумлению, наверху недвусмысленно намекнули, что проблемы испанцев могут и подождать – дело американца имеет неоспоримый приоритет.

Ознакомившись с досье МакГилти, и, прежде чем приступать к личной беседе – Оберхайзер полагал, что идти к нему без соответствующих козырей, тем более, после такого мастера своего дела как Штосс, означает только выставлять себя на посмешище, – он связался с теми агентами, которые изначально вышли на след бывшего комендора во Флориде и попросил выяснить кое-что еще. Это оказалось даже сложнее, чем отыскать самого МакГилти, но, в конце концов, все было сделано именно так, как надо и теперь Оберхайзер считал себя вполне готовым к очной ставке. В тот же день он вылетел из Берлина в Вестфалию, где в последнее время обосновалась команда Штосса.

Однако, несмотря на все вышесказанное, и на то, что было ему известно на момент, когда шасси его самолета коснулись взлетно-посадочной полосы небольшого армейского аэродрома неподалеку от Падерборна, он так и не смог сделать для себя четкого вывода, почему же допрос этого МакГилти и, вообще, эта непонятная, напоминающая шизофренический бред, история вдруг затмила собой массу куда как более актуальных проблем, вроде сложностей на испанских фронтах или все увеличивающуюся с каждым днем угрозу Коминтерна.

Впрочем, в любом случае, все, так или иначе, должно было скоро проясниться.

2

Штосс уже минут десять вел его по тускло освещенному чреву туннеля, несколько раз они пересекали крест-накрест расходящиеся перекрестки, в два или три из них, похоже, электричество не провели – они походили на бездонные провалы пастей гигантских подземных червей. Штосс молчал и Оберхайзер снова попробовал считать шаги, но опять практически сразу сбился, а когда вместо этого собрался пересчитывать работающие электролампочки, они, вдруг, оказались в широком прямом коридоре, значительно более просторном, чем все уже виденные им подземные помещения. Света здесь было тоже на порядок больше, кроме традиционных ламп на потолке, вдоль стен стояли несколько металлических сооружений, отдаленно напоминающих несколько уменьшенные театральные софиты. Между ними торчали буро-зеленые от времени и покрывавшего их толстого слоя плесени древние бронзовые держатели для факелов. Откуда-то издалека доносился мягкий механический гул, звучавший как-то странно, словно бы из под воды и Оберхайзер решил, что это, должно быть, генератор. Потом он обратил внимание, что хотя стены коридора были практически необработанны, они все равно смотрелись гладкими и блестящими и, как и все в этом проклятом подземелье, буквально сочились влагой. Зловонный дух плесени, который он впервые почувствовал еще на винтовой лестнице, здесь сделался почти непереносимым, кроме того, он явно смешивался еще с чем-то, с каким-то крайне малоприятным и резким запахом, определить который Оберхайзер не сумел, однако, он показался ему странно знакомым и до удивления неподходящим для этих запрятанных глубоко под землей катакомб.

– Чертова сырость – подал голос Штосс, словно бы прочитав его мысли, – Когда мы только начали здесь обосновываться, вроде бы, было еще ничего, но сейчас, просто кошмар какой-то. Сначала появляется вода, а вслед за ней, разумеется, подтягиваются гниль и плесень. Одежда постоянно мокрая и ни хрена не сохнет. Любая техника выходит из строя практически сразу, например, электрогенератор на этом уровне за последнее время меняли уже три раза. Наши спецы говорят, что, наверное, где-то произошел сильный разлив грунтовых вод, вышло из берегов какое-нибудь подземное озеро или что-то в этом духе, я так толком и не понял. Обещают разобраться, а пока…, – он пожал плечами, – Ладно, в любом случае, мы пришли.

В одной из стен коридора, в угловатых, явно прорубленных каким-то тяжелым примитивным инструментом нишах, на равном расстоянии друг от друга, шел ряд одинаковых металлических дверей – в отличие от той, что вела в башню с винтовой лестницей, эти выглядели вполне современно и явно были установлены совсем недавно.

– Камеры? – спросил Оберхайзер. Штосс кивнул:

– Да. Ты не смотри, что все выглядит так по-неандертальски, на самом деле у нас тут оборудование по последнему слову техники. Например, звукозаписывающие микрофоны почти в каждой стене. Здесь раньше были помещения для обвиняемых в колдовстве и ереси – ведьмы там всякие, чернокнижники и все такое. Двери отсутствовали, в те благословенные времена обходились без глупостей, просто приковывали их цепями к стене и дело с концом. Мы же, как видишь, – он подошел к одной из дверей и принялся возиться с замком, – Привнесли в эту суровую обитель современную цивилизацию и гуманизм! – Коротко рассмеявшись, Штосс с усилием налег на дверь и та с мерзким скрипом распахнулась.

За ней скрывалась достаточно просторная комната неправильной формы, стены конусовидно сходились по направлению к узкому потолку, где едва тлела слабая лампочка. Оберхайзер вдруг подумал, что только сейчас по настоящему начал осознавать смысл избитого выражения «каменный мешок».

Из открывшегося помещения дохнуло застарелой прогорклой сыростью смешанной с острым запахом давно немытого тела и застарелых фекалий. Штосс нажал на какой-то переключатель с наружной стороне двери, света в камере немного прибавилось, так, что стало возможно видеть лежащую у противоположной стены груду грязного тряпья, формой и размерами отдаленно напоминающую нечто человекоподобное. Махнув Оберхайзеру, Штосс переступил порог, приблизился к этой куче и несильно ткнул её носком сапога.

– Подъем, Уилл, – провозгласил он по-английски, – Посмотри, к тебе гости пришли, а ты валяешься, как последняя свинья. Ну разве можно так себя вести?!

Куча несколько раз содрогнулась и медленно приподнялась. Тряпки расползлись в стороны, и стало понятно, что у кучи имеются голова и четыре конечности и она значительно больше похожа на человека, чем могло показаться на первый взгляд. Потом, скрывающемуся под тряпками, наконец, удалось кое-как прислониться спиной к каменной стене и утвердиться в сидячем положении, после чего он поднял, то, что когда-то, наверное, могло называться его лицом, а сейчас представляло собой невообразимо- безобразную и грязную маску из спекшейся крови, желчи и чего-то настолько отвратительного, что о нем даже думать не хотелось. Тряпки окончательно размотались и исходившая от человека поносная вонь сделалась совершенно непереносимой.

– Варвар ты, все-таки, Штосс, – вздохнул Оберхайзер, – Варвар, не знающий меры. Это называется, пальцем он его не трогал. Могу себе представить, чтобы было бы, дай тебе полную свободу. Он у тебя говорить-то, вообще, может?

Штосс только ухмыльнулся, – Он еще и кричать может, да так что только позавидуешь. Ему бы в опере петь с такими вокальными данными, я несколько раз чуть не оглох – Он еще раз ухмыльнулся, наклонился к куче, которая уже успела принять полусидячее положение, и опять заговорил по-английски, – Как я и обещал вчера, Уилл, у нас появилось еще одно очень интересное предложение. Настолько интересное, что, уверен, оно тебе понравится.

Уилл немного наклонил голову, сквозь корку запекшийся крови блеснули глаза и Оберхайзер понял, что воли в этом существе еще остается значительно больше, чем могло показаться на первый взгляд. Может он и походил на мешок с навозом, тело было искалечено, но дух пока оставался достаточно крепок.

Оберхайзер поймал его взгляд и какое-то время они, застыв, смотрели друг на друга. Потом Уилл прошипел:

– Да пошел ты. И через секунду добавил, – Идите на хер оба.

Оберхайзер кивнул – ничего другого он и не ждал. Потом сделал рукой знак Штоссу, уже раскрывшему рот для ответа, чтобы тот заткнулся, выждал небольшую паузу, затем произнес:

– Прекрасно понимаю ваши чувства и ваше негодование, мистер МакГилти, не могу сказать, что разделяю, но понимаю, поверьте. Знаю, что вы изначально не поверите не одному моему слову, я бы, кстати, будь на вашем месте, тоже не поверил, но, все-таки, прошу дать мне шанс. Обещаю вам, даже нет, клянусь всем, что для меня дорого, что буду говорить с вами откровенно.

– Иди на хер, – прошептал МакГилти все с тем же выражением.

– В первую очередь, – продолжил Оберхайзер, не обратив на эту реплику ни малейшего внимания, – Мы должны с вами договориться, чего же хотим друг от друга. Что мы хотим от вас, вам уже хорошо известно – всего лишь навсего несколько ответов на вполне определенные вопросы, не более того. Что же мы в ответ можем предложить вам?

Некоторое МакГилти сидел молча, только глаза яростно сверкали сквозь узкие заплывшие щелки, но потом, все-таки, просипел:

– Думаешь это смешно, тварь фашистская? Решил так тонко поиздеваться? Тебе прекрасно известно чего я могу хотеть – я хочу выйти отсюда!

– Понимаю, МакГилти, – Оберхайзер скорбно склонил голову, всем своим видом показывая, что безумно рад был бы помочь, но ничего не может сделать, – Но, насчет выйти, с этим пока все довольно сложно. Впрочем, если вы в корне пересмотрите ваше поведение и пойдете навстречу… – он опустил глаза и изо всех сил постарался изобразить христианское раскаяние, – Вы же самое понимаете, что…

– Что я понимаю?! Что?! – голос американца сорвался на визг, он всем телом подался вперед, – Что вы забывшие все святое мерзкие свиньи?! Что вы похитили американского гражданина на американской территории и теперь требуете, чтобы он предал собственную страну? Это я замечательно понял, можете не сомневаться!

Резко втянув в себя воздух, он плюнул в Оберхайзера, попав на сапог. Тот не сделал не малейшей попытки отстраниться, несколько секунд изучал блестевший в скудном свете плевок, потом покачал головой:

– Зря вы так радикально. Он некоторое время помолчал, – Так вы по-прежнему отказываетесь говорить?

МакГилти упорно созерцал каменную стену и не издавал не звука.

– Отлично, – Оберхайзер еще раз тяжело вздохнул, демонстрируя собственную непричастность к происходящему, – В таком случае, я вынужден буду сделать вам еще одно предложение. Полагаю, на этот раз вы заинтересуетесь.

Он расстегнул нагрудный карман кителя и вытащил оттуда небольшой бумажный конверт. Из конверта извлек довольно толстую пачку черно-белых фотографий, после чего аккуратно положил их на влажный каменный пол прямо перед продолжавшим безмолвствовать американцем.

Тот вначале игнорировал их с тем же показным презрением, что и отказывался от разговора, но затем, все же, скосил взгляд. Далее события развевались весьма стремительно – вначале у МакГилти резко округлились глаза и он судорожным движением сгреб фотографии поднеся их практически к самому носу, несколько секунд разглядывал, издавая при этом некие приглушенные утробные звуки, которые можно было бы классифицировать, как нечто среднее между стоном и рычанием, а потом, без всякого предупреждения, словно туго сжатая, но теперь, наконец-то, получившая долгожданную свободу и распрямившаяся пружина, бросился на Оберхайзера. И, если бы последний не ожидал чего-то подобного, а сам МакГилти находился в чуть лучшей физической форме, то его атака вполне могла закончиться для эсэсовца более чем печально. Но Оберхайзер был начеку, поэтому достаточно легко уклонился, а когда американец, не сумев удержать инерцию, пролетел мимо него, профессионально ударил его с ноги, не без некоторого удовлетворения ощутив, как под носком сапога что-то хрустнуло. МакГилти кулем рухнул обратно на пол, впрочем, немедленно попытался вновь подняться, выставив вперед руки со скрюченными пальцами, и стараясь любой ценой дотянуться до Оберхайзера. Штосс, который, по всей вероятности, уже считал американца практически покойником, поэтом, в первый момент, несколько оторопевший от подобного напора, тоже активно включился в дело и на МакГилти с двух сторон посыпался такой град ударов, против которого не имела ни малейшего шанса даже вся его бешеная ярость. Через пару минут все внезапно пробудившиеся резервы некогда явно железобетонного организма МакГилти были окончательно исчерпаны, и он уже опять лежал на ледяных камнях, слабо пытаясь прикрывать голову, точнее, то, что от неё оставалось, от сапогов Штосса. А когда Оберхайзеру не без труда удалось полностью утихомирить своего коллегу, американец уже практически не шевелился.

– Итак, – произнес Оберхайзер, немного отдышавшись, – Судя по вашей реакции, мистер МакГилти, вы самостоятельно опознали лиц изображенных на этих фотографиях и отдельно представлять их не требуется. Мало того, я думаю, вы уже догадались о сути нашего предложения.

МакГилти оскалился, словно смертельно раненый волк, раздвинув разбитые губы и показав обломанные пеньки зубов. По подбородку его стекала кровавая пена.

– Не знаю причины, по которой вы были вынуждены оставить ваше замечательное семейство, – эсэсовец хищно улыбнулся, – Хотя, конечно, о ней и догадываюсь. Судя по всему, вы все еще продолжаете питать к семье нежные чувства, разве не так? – он ухмыльнулся еще более кровожадно, – Как видите, с вашей женой, которую вы бросили четыре года назад, как и с вашими совершенно очаровательными детьми в настоящий момент все в полном порядке – смею вас заверить, что снимки, приведшие вас в состояние…, – Оберхайзер немного помедлил, – Скажем так, некоторого нервного возбуждения, были сделаны не более недели тому назад. Должен вам сказать, ваша жена просто красавица, – он покачал головой, – А сын с дочкой вылитые ангелы во плоти. И как это вы могли их покинуть, променять на унылое, лишенное всякого смысла, одинокое прозябание во флоридских болотах?

– Засунь свое ебучее красноречие себе в жопу, урод фашистский, – прошамкал МакГилти, с дикцией у него теперь стало совсем плохо, – Можешь дальше не объяснять, я понял. Я расскажу, все, что вам надо… – он умолк прижавшись лицом к каменному полу, – И если с ними что-то произойдет, то…