Области тревоги. Рассказы
Мучительный путь, по которому они гнали его квадратную тень, начинался на первом повороте от школы в сторону его дома. Как назло парень жил в отдалённом частном секторе. Когда они бежали за ним, временами сбивая дыхание смехом, Соня думала, что ходить по этим пейзажам каждый день – уже испытание, а бежать здесь от дюжины преследователей – хорошая разминка перед Вечным Пламенем. Асфальт в самом начале пути сменялся пыльными неровными тропами, иногда их ботинки гремели по разбросанным вдоль территории заброшенного завода ржавым металлическим листам бывшей ограды. Однажды Соня наступила на брюхо дохлой кошке и всей компании пришлось остановиться и ждать, пока девочка, визжа от омерзения, очистит ботинок от червей и грязи разложения. В тот момент она подумала, что отвратительное всегда будет помогать отвратительному. Они упустили Хныча, чтобы настигнуть его в следующий вечер, когда…
«Я никогда ничего не рассказывал матери. Здесь мне есть за что вас благодарить – вы отставали за пару домов от моего. Она вас не видела. Я восстанавливал дыхание, прячась за соседской изгородью, и возвращался человеческим сыном, а не затравленной живой игрушкой. Но (так бывает) в один вечер вся тщательная маскировка лопнула. Я испачкал штаны.
Соня, ты помнишь, как маршрут изменился, и мы оказались на территории заброшенного завода? Я боялся этого места, когда проходил мимо него каждый день и ещё больше боялся, что когда-нибудь окажусь там вместе с вами. Тогда каждый подросток знал истории о ямах, закрытых ржавыми решетками. До сих пор не понимаю, какой цели они служили рабочим, но ты же помнишь, как они служили богатой детской фантазии? Кто говорил, что эти ямы завалены костями и останками, кто-то был уверен, что это замаскированные ходы в секретные цехи завода, где проводились эксперименты с оружием. Легендой вашей шайки был ползучий старик».
– Дьявол! – с глухим стуком бокал остывшего чая заваливается на бок. Махровый халат тут же намокает на бедре. Тёплая жидкость не обжигает, но Соня вскакивает с места так резко, как две недели назад отпрыгнула от взбесившегося отпаривателя. Она решает бежать. Откуда? Хотя бы из тёмной, бесцветной комнаты. Щёлкнув включателем, она наполняет её определенностью. Через зашторенные окна больше ничего не проникает с улицы, ничего из того, что она сзывала все утро.
Пасмурная тишина стала гнетущей. Остановившись посреди комнаты, Соня смотрит на лежащее на подлокотнике письмо и понимает, что должна выслушать его до конца. Ей совсем не хочется вспоминать то время, те «весёлые» погони, которые она уже успела омыть в своей памяти слезами стыда и раскаяния. Но если она оставит письмо недочитанным, выбросит его в мусорное ведро, её воображение само допишет концовку. Возможно, страшнее, чем та, что расположилась на исписанном листе у самой макушки плачущего человечка.
Но перед этим надо переодеться и умыться. Свет, льющийся по гостиной, захватывает часть коридора, но не достаёт до поворота к двери ванной. Это останавливает – дом укрыт поразительной для начала дня темнотой и кажется искривлённым отражением в старом, почерневшим по краям зеркале. Такое же зеркало сейчас стоит перед ней: «Смотри, смотри, СМОТРИ, что ты делала!»
Грохот собственных шагов будто тянет за собой полоску определённости из светлой гостиной. Соня зажигает свет в ванной, снимает халат и включает воду. Чем быстрее она дочитает письмо, тем меньше мыслей соберётся в голове. «Что ему нужно?», «Писал ли он остальным?», «Стоит ли звонить в полицию?» Он говорит, что так и остался по ту сторону стены, нет, этот урод перелез её.
Холодная вода останавливает поток в голове. Соня несколько раз окунает лицо в пригоршню и растирает кожу грубым ворсом полотенца. Тело тут же отвечает на яркие ощущения, и напряжение немного спадает. Забавно, она хотела провести этот день в спасительной тишине и сумерках, а теперь готова включить свет даже в кладовке.
«Ву-у-у-у-у-у-у….» – в ванной ветер звучит как отголоск приближающегося урагана. Не выключая за собой свет, девушка выходит в коридор. Из кухонного окна видны раскачивающиеся чёрные ветки. Она окружена непогодой, которая заточила её в доме вместе с тревогой, пропитавшей чёртово письмо. Соня поворачивает голову в сторону гостиной – виднеется оконный проём, подлокотник кресла (конверт с посланием лежит на другом) и круглый столик со светильником.
Жуткие гады из прошлого научились подкрадываться сзади. Ими больше не управляет смех и кураж. Они не подчиняются желанию «напугать», они пугают… Ползучий старик был идеей того, кто вызвался изображать его в тот вечер. Толик (чей-то младший брат из их компании) соединил байки про останки и секретные переходы под землей. По его легенде (лучшей из тех, что обжились вокруг странных ям) ползучий старик собрал себя сам из множества отдельных частей тел и передвигался по тайным ходам, надеясь заманить туда какого-нибудь глупого подростка.
Этот образ наделили ловкостью, чутьём, способностью перемещаться с немыслимой скоростью и, конечно, кровожадностью. На то, чтобы легенда потеряла определённого автора и стала любимой байкой среди школьников, ушло всего пара месяцев. Квадратный Хныч тоже знал её, поэтому гонки вдоль территории завода теперь сопровождались выкриками о, настигающим его трусливую задницу, старике. Но и этого оказалось недостаточно…
Дождь всё набирал силу и долбил по стеклам с таким остервенением, будто пытался проникнуть в дом, чтобы испугать, обидеть её. Его жестокая неумолимость казалась Соне знакомой.
Неожиданно дальнейший план действий выстроился в голове: нужно быстрее покончить с письмом, сжечь его и запить тревогу. Запить тревогу и отметить долгожданный ответ по страховке. В конце концов, с утра это был её день! И если бы чёртов почтальон не принес ей смердящий кусок прошлого в неподписанной плотном конверте…
Она уже делает шаг в сторону комнаты, но совсем ненужная мысль успевает влететь в голову на всём полном решительном ходу: что если ползучий старик знает ход из грязных ям в её дом, что если она зайдёт в комнату и увидит, как он выбирается из листа, исписанного мелкими обиженными строчками? Нелепый образ застывает перед глазами и чем дольше она стоит, тем больше действий по освобождению производит белёсое гуттаперчевое тело. Когда она всё же решается войти (вбежать!) в гостиную мысленный фантом уже замер в кресле, пружинно готовясь к прыжку…
Никого. Софья опускается в пустое кресло и тут же впивается взглядом в последний листок. Больше ни секунды она не позволит своему воображению гулять по домыслам.
«Когда я узнал о нём, к страху, что вы нагоните и побьёте меня, прибавился ужас оказаться на территории и бежать вдоль ям… Этот страх мучил меня недолго, потому что сбылся быстрее, чем я превратил его в манию. Стоит ли мне вас за это благодарить, как ты думаешь? Наверное, будь ты моей матерью, к которой я пришел в замаранных дерьмом штанах, ты бы прокляла чёртову шайку. В тот вечер она о вас узнала и, будь уверена, она так и сделала.
Милая Соня, теперь позволь узнать тебя немного лучше: как сильно ты доверяешь своим глазам, слуху, ощущениям? Через что ты воспринимаешь мир с большей достоверностью? Я хочу узнать это, чтобы тут же поделиться с тобой своим феноменом – феноменом того вечера.
Видишь ли, несмотря на все ваши старания по организации для меня этого праздника в моей памяти отложились (подходящее слово) только ощущения: как горело от вечернего холода горло, когда я вдыхал сырой воздух, пытаясь отдышаться. Как на лодыжке сомкнулась рука (глупый маленький уродец, я был уверен, что это старик!) И как штаны неожиданно отяжелели сзади (как раз там, где ты ощущаешь мерное покачивание своих ягодичек в узких джинсах). Будто весь накопленный страх упал из головы в желудок, проскользнул по розовым кишкам и вышел наружу тёплой кучкой.
Домой я бежал, чувствуя, как моя задница греется от неожиданной ноши и как щипят от ветра мокрые щеки».
Если бы по дому гулял ветер, она бы ощутила то же самое. Слёзы текли по щекам, падали с подбородка на дрожащие руки. Соня проклинала пришедшее письмо, оно отражало её, как помутневшее тёмное зеркало, и образ был уродлив. Гораздо уродливее того, кого они загнали на железную решетку, из которой вытянулась рука Толика.
– Прости нас, – Соня перевернула последнюю страницу, на которой плакал квадратный человечек, – прости нас, если сможешь.
Теперь он смотрит на неё, видит, как она дочитывает последний абзац. Пока торжественные слова складывались в ужасающий смысл, Соне, видевшей человечка краем глаза, стало казаться, что он ухмыляется. Ведь над его головой аккуратные строчки (почерк гораздо ровнее и красивее, чем в остальном письме) выносят ей приговор:
«Милая Соня, мне кажется, ты плачешь. Чтобы не разрывать тебе сердце стыдом и жалостью, перейду к основной части своего письма. Как ты смогла заметить (думаю, эта деталь сразу бросилась в глаза) бумага завёрнута в целлофановый пакет. Не знаю, насколько на ней ещё ощущается «лишний» слой. Но, судя по тому, что ты дошла до этого места (по моим расчётам это заняло не более десяти минут – заметь, я учёл время, в которое ты, возможно, пыталась как-то приободрить себя прогулками до ванной или кухни), то не заметила ничего постороннего на бумаге, которую держишь в руках. Когда я покрывал листы одним любопытным раствором, боялся, что останутся жирные подозрительные пятна. Как однажды остались на моих штанах, после чего твой друг посоветовал мне сразу подбирать цвета.
Целлофановый пакет не был необходимостью, скорее я применил его для страховки, чтобы вещество не выветрилось и дошло до твоих пальцев таким же насыщенным.
Вроде объяснил всё..хотя, нет, извини. Я же не сказал главного: за время чтения ты надышалась аконитом. Это сильный яд, Соня, и скоро ты начнешь задыхаться. Когда тебя найдут, его следы выветрятся (думаю, это случится через пару дней), но моё признание в письме никуда не денется. Впрочем, к тому времени, да что уж там, я собираюсь сделать это, как только брошу письмо в ящик, меня уже не будет. Я позволил себе взять немного от твоего гостинца. Не волнуйся – тебе ушла большая часть.
Не буду прощаться надолго. Скоро встретимся. Там.
11.11.14»
Аконит…11.11….Аконит…11.11….АконИт – догонИт!
Она не ожидала, что закричит. Одновременно с тем, как Соня вонзила в ладонь ногти, чтобы содрать с кожи яд, горло разрезал крик. Дикий и болезненный, такой, какой смог бы прогнать из её тела всё, что она вдохнула.
– Чёртов ублюдок! – всё ещё продолжая царапать кожу, Соня забежала в ванную.
– Давай же нагревайся!
Когда пошёл пар, девушка сунула ладони под мощный поток и выдержала пару секунд прежде, чем снова закричать. Повернув ручку смесителя, Соня зачерпнула тёплой воды и попыталась промыть нос. От истерики дыхание сбилось и участилось, она бесполезно булькала носом в пригоршне и уже решила, что начинает задыхаться. Почему этот уродец не сдох тогда от испуга?! Наверное, потому что сдохнуть от испуга придется именно ей!
Дверь ванной хлопнула за спиной. Телефон мигал из тёмной кухни рекламной рассылкой. Соня споткнулась на пороге (кажется или ноги начали неметь?) и, задержавшись о стол, схватила трубку.
Противный восходящий мотив – ошибка связи. Девушка ещё раз набрала «скорую» и когда ей ответили, сказала своё имя и адрес, после того, как провизжала в трубку, что её отравили.
Бригада обещалась быть через десять минут. Соня взглянула на экранные часы – 12.49. На заставке зимний парк: запорошенная снегом скамейка и нахохлившийся снегирь на спинке. Девушка задержала взгляд на картинке и вдруг поняла, что возможно не увидит зимы. Цифровое изображение с преувеличенно ярким небом – будет её последним воспоминанием о времени, которое она так любила. Не хватило всего пары недель.
Дом замолчал или она перестала его слышать: не гремели стёкла под ливнем, не гудел, кидаясь о стены ветер. Сейчас Соня могла слушать только себя – нервное дыхание не выравнивалось, но разве можно считать это начинающимся удушьем?
«Он наврал! Наврал…» – билась одна мысль.
«АконИт – догонИт» – гремела другая.
Соня сидела на стуле, опустив руки вдоль тела, боялась держать ладони ближе. Ошпаренные кипятком, красноватые ладони, которые не смогли почувствовать, что держат яд.
12.52 – в любой момент её тело начнёт скручивать от нехватки воздуха. Она не знала этих ощущений, никогда ни от чего не задыхалась и ни разу не падала в обморок. Но почему-то казалось, что будет именно крутить, выжимать конвульсиями остатки воздуха в лёгких. Возможно, её ослабевшую подхватит кто-нибудь из «скорой», будет прижимать к лицу кислородную маску, но под закатившимися глазами, она будет так же полезна, как горчичник на покрытой трупными пятнами груди.
– Как же они меня обнаружат… – ей казалось, что она слабеет. Путь к входной двери закрыт туманом в голове. Соня медленно побрела к выходу, держась сначала за спинки стульев, потом за стены. Когда дошла до прихожей, села на тумбочку, полностью уверенная в том, что начинается конец.
…они гнали его по неосвещённым пустым улицам. Сквозь смех и топот до них доносилось его сбивчивое тяжёлое дыхание. Он задыхался, но не сбавлял скорости. Иногда Соня думала, что будет, когда они его догонят. Побьют? Она бы не смогла участвовать в этом. Наверное, у Серого Вожака тоже не было ничего подобного в голове. Всем доставляло удовольствие ощущение погони, всполохи его надломленного дыхания, разрезающего вечерние сумерки, в которых надёжно прятались далёкие дома.
Теперь он хочет, чтобы задыхался кто-то другой. Кто-то из тех, из-за кого разрывались в детстве его легкие.
АконИт – догонИт… Они его так и не догнали, а он решил догнать.
Окно в прихожей, как раз на той стороне дома, которую ветер не замечал, сильно запотело и размыло деревья и тротуар. Соня прислонилась к шершавой стене, ощущая всю тяжесть отравленного тела.
– Лучше бы ты сразу рассказал всё матери, – девушка решила сказать это вслух, чтобы ещё раз услышать свой голос. Но он поцарапался где-то в горле и прозвучал слабо и хрипло. В лёгких следом что-то ухнуло и раскрылось тяжёлым колючим шаром
В плотном тумане, который пульсировал вокруг Софьи дикой болью, завыла «скорая». А потом всё растворилось в спирали, по которой тело скручивала нехватка воздуха. Холодного и сырого, который бывает только в ноябре.
Песнь на воде
По каменистому берегу полз паук. Большой, светло-коричневый, похожий на клубок переплетённой сухой травы. Он успел проскочить под шагами Риты незамеченной бледной тенью и скрылся в расщелине между камней. Подошва сланцев неловко скользила по ним, солнце пялилось в спину девушки, а наушники противно потрескивали, корёжа нежную грусть Джоан Баез. Единственный выходной за неделю выдался таким же неровным и неудобным, как эта дорога к купальной зоне.
Ещё несколько метров и камни станут меньше, с моря повеет прохладой и, возможно, успокоится охрипшая певица. Рита выходит на пляж, видит людей (человек десять, не больше) и с облегчением понимает, что будет не одна. После того как неделю назад здесь утонул пьяный весёлый старик (рассказывали, что бедолага орал песни, пока вода не заткнула его глотку), казалось, что желающих искупаться убавится. Тревожно заходить в воду, которая забирает себе такие вот трофеи с суши, но над этой самой сушей палит солнце и раз старик не разбухает на дне, можно о нём не думать.
Идти действительно стало легче. Ступни приятно вибрируют на мелких камушках, не проваливаются и не скользят. Дойдя до свободного лежака, Рита кидает на него пляжную сумку (с лицевой стороны вышита фигурка купальщицы в закрытом полосатом костюме), и стягивает сарафан – ткань влажная на спине. Несколько мужчин сидящих на одном лежаке оборачиваются в её сторону, и девушка во время распускает волосы, чтобы перецепить заколку надёжнее. Если бы кто-то наблюдал за всем этим со стороны, то происходящее выглядело, как переходная фоновая сцена в бессмысленной курортной мелодраме. Панорама пляжа, шум волн, костлявая, но грудастенькая девчонка в купальнике и оценивающие её мужчины.
Сквозь шум моря Рита различает приглушённое завывание невыключенного плеера. Приди она ближе к вечеру, можно было бы просто посидеть на берегу, слушая музыку и глядя на волны, но полуденное солнце – сущий маньяк. Девушка накрывает сумку полотенцем (не самая надёжная защита, но режим завлекания всё же выключен) и направляется к морю.
У самой кромки, так что набегающие волны время от времени забираются в их одинаковые красные плавки, сидят двое мальчишек. Видимо, дама на лежаке, с потрёпанной жёлтой книжкой в руках, их мать – рядом с ней валяются две пары одинаковых маленьких сланцев. Рита проходит мимо мальчиков незамеченной – для них её задница пока менее интересна, чем найденная среди камней ракушка.
Первое прикосновение воды обжигает. Гудящие от неровной дороги ступни оказываются в подвижном холоде на скользких камнях. Стараясь не наступать на склизкие наросты водорослей, Рита продвигается вперёд. Мурашки бегут по телу, спасаясь от подступающей всё выше прохлады. Волны бьют по спине и животу и когда достигают груди, девушка отталкивается от каменистого дна, чтобы лечь на одну из них и ощутить её упругое покачивание. Сзади доносятся голоса суши: визг мальчишек, басовитый гогот отдыхающих мужчин, гнусавое «Ну, пусти!» коричневой кокетки в белоснежном купальнике.
Всем своим раскалённым телом день опустился в холодную воду и начал стремительно испаряться. Когда Рита только спускалась к пляжу было начало первого. Сейчас, наверное, уже перевалило за половину. Пока искупается, пока соберётся и пока доберётся домой, будет в лучшем случае шесть, а завтра опять заплыв в акулий риф на добрую неделю. Как после этого считать, сколько лет она прожила? От даты до даты – один срок, но внутри этого срока совершенно другой – суммарный и в разы уменьшенный.
Слева чернеет пирс. Волны забираются на его площадку, шумят, разбиваясь о каменное тело и, только глядя со стороны на их движение, Рита понимает, насколько они высоки. При спокойной погоде она любила доплывать до конца пирса, огибать его и плыть к берегу уже с обратной стороны. Но сегодня лучше не рисковать. Старик утонул от того, чтобы был пьян, а она может утонуть, потому что было пьяно море.
Отталкиваясь от нутра холодного живого тела, она сворачивает в сторону, чтобы направиться к берегу и сталкивается с подступившей волной, которая тут же заполняет солью нос и горло. От неожиданности теряется координация, мышцы схватывает спазм.
Дна пока нет. Об этом девушка узнаёт, когда пытается встать на ноги и тут же оказывается с головой под новой волной. Как будто, кто-то пытается задушить её подушкой. Борьба с морем стремительно лишает сил, и когда Рита, наконец, оказывается на гребне, а не под ним, она победно кашляет, не открывая глаз. «Надо плыть обратно, накупалась». Но эта мысль оказывается так же далеко от реальности, как сама Рита от берега – волны успели оттащить её во время борьбы. Пирс тоже отдалился. Угол, который он образует с полоской берега, на какую-то секунду кажется недосягаемым. И этой секунды хватает, чтобы позволить ещё одной волне обрушиться на голову.
«Нет, тише!» – Рита выныривает на поверхность и толкает своё тело к берегу. Руки снова послушны направлению, девушка пытается сосредоточиться на этих ощущениях и не обращать внимания на раздираемую от соли носоглотку. Какое-то время получается держаться на поверхности, но волны создают обманчивое движение – через пару минут изматывающей борьбы с обратным потоком, Рита понимает, что ещё больше отдалилась от берега.
– Я! Помогиите! – она первый раз в жизни зовёт на помощь и нигде не учат, как делать это правильно, – помогите!
Рита поднимает руку и машет толпящимся на суше фигуркам. Издалека они кажутся артистами на театральной сцене: у каждого своя поза и место под светом раскалённого полуденного софита. Она различает гнусавую крикунью в белом (та стоит спиной к воде, уперев руки в бока), компанию мужчин, окруживших один лежак, на котором вероятно уже выставлено пиво с закуской, и две маленькие сгорбленные фигурки у самой кромки воды – двойняшки в красных плавках.
В красных… Почему не вывесили красный флаг, раз море так неспокойно? Почему она не заподозрила эти одинаковые красные задницы в попытке стать предупреждающим знаком?
– Тонууу! – волны передразнивают каждую попытку докричаться. Их движение оглушает и изматывает – море захотело новый трофей. Когда Рите в перерывах между борьбой с ними удаётся взглянуть на берег, снова звать на помощь уже не остаётся сил. Серая суша мелькает издевательски спокойно: никто не замечает того, что происходит в воде.
Море отражает каждый её удар своей дикой взволнованной мощью, и очень скоро ноги и руки начинают гудеть от постоянного движения. Оттолкнувшись так, чтобы гребень новый волны подхватил тело хоть на секунду, Рита набирает в грудь воздуха, но кроме хрипа, который тут же растворяется в окружающем шуме, она не слышит от себя ни звука. Угол берега и пирса уплыл ещё дальше, фигуры размылись и уменьшились.
Девушка успевает вскинуть руку над вновь подступающей волной и, когда через пару секунд, выплёвывая огненную соль, снова оказывается на поверхности, замечает движение на берегу.
– Помогите мне! – где-то в густой синей пучине ноги заработали с новой силой. Пусть её вытащат на берег с рвущимися от напряжения мышцами, пусть она не сможет спать от накопленной за этот день боли. Но она не утонет!
Люди на берегу действительно столпились и смотрят в её сторону. Кто-то даже махнул рукой и три фигуры отделились от остальных. Когда Рита увидела их бегущих обратно с лодкой, ей показалось, что даже море присмирело. Плакать не время – это отнимет слишком много дыхания. Но из глаз всё равно покатилась своя соль, и новая волна тут же её слизнула.
Трое мужчин из тех, что устроили на лежаке пикник, выстроились в ряд, закрываясь лодкой как единым щитом. От воды их отделяет несколько шагов, они стоят на каменистой далёкой суше и никто из них не двигается вперёд.
– Спаси… – слово тонет в подступившей волне. Рита успела наглотаться воды и, как только она окажется на берегу, её непременно стошнит. Вынырнув из-под пенящегося гребня, девушка несколько раз с силой сжимает веки и открывает глаза в тот момент, когда деревянная лодочка с бело-красной стрелой на боку грохается о камни под ногами мужчин.
«Они не выронили её, посмотри на них» – такое ощущение, что эти слова доносятся откуда-то с зеленовато-синей темноты, где барахтаются ноги. Будто что-то большое и знающее лежит на дне и указывает ей на аплодирующих женщин и раскланивающихся «спасателей».
Борьба с волнами, палящее в макушку солнце, страх – всё что угодно, только не верить увиденному. Люди не могут разбивать о берег спасательные суда и радоваться, что утопающий это видит! Ей кажется, что ветер даже донёс этот звук: «Краааак», и лодка раздваивается, расстраивается, разлетается на чёртовы, неспособные спасти, доски.
Крикунья в белом подпрыгнула на месте и, кажется, машет Рите рукой. С берега сквозь шум неутешных волн доносится её надсаженный голос. Она кричит ритмично и однообразно, и через пару секунд становится понятно – девушка на берегу поёт.
– Помогите мне! – а вот у Риты крика не получилось. Ей казалось, что она сможет – дыхание немного успокоилось, и поутихло саднящее от новой порции соли горло, но она проговорила это нерешительно, неохотно, уже не понимая, что ждёт её на берегу.
Между тем море заносило изматывающие удары всё тише. Рита оказалась на новой волне и та держала её своим мерным затихающим движением. Люди на суше (их вроде бы стало меньше, кто-то исчез на переднем плане) смотрели в сторону воды и слушали пение. Оно стало громче на фоне усмирённой стихии, и в тот момент, когда солнечный блик провалился через покрасневшие глаза, ослепляя, Рита подумала, что море подчинилось пению.
До берега так же далеко, но теперь она сможет преодолеть это расстояние. Рита направила тело вперёд и попыталась плыть – море не сопротивлялось. Мышцы гудели от напряжения и усталости, и несколько раз пришлось перевернуться на спину, чтобы отдохнуть. Перед глазами оказывалось белёсое знойное небо и крикливые тени чаек. Крикливые на фоне тишины с берега… Песня смолкла. Девушка (такая худенькая, что её силуэт на поверхности разочарует не одну акулу) неуклюже повернулась на живот и тут же столкнулась с новой волной. Шумной, высокой и агрессивной. Море снова злится. Наверное, вода хочет заполнить её так, чтобы Рита, наконец, ушла на дно от тяжести. Кашель нарушает с трудом восстановленное дыхание, и когда она открывает глаза, берег снова кажется недосягаемым. Певунья стоит на прежнем месте, и Рита мысленно молит её о продолжении песни. Даже в разморенном от зноя и борьбы сознании всё постепенно выстраивается логично и утешительно – люди на берегу поняли, что не смогут добраться до неё по таким волнам, а поющая девушка обладает невероятной властью над морем и хочет ей помочь. Пусть она коричневая, как испорченная кукуруза, но её голос успокаивает волны!