Тени / The Shadows

(Они смотрят друг на дружку).

6

(ХАННА на скамье в саду, слева у авансцены. Пока она говорит, МАЙЯ поднимается на платформу по левой задней лестнице, проходит мимо стола и стульев, спускается по ступеням слева к СОФИ, которая сидит на диване по центру и РАТУ, он у письменного стола слева).

ХАННА. Впервые я увидела Софи, когда папа привел ее домой на обед. Он приводил студентов домой и раньше, обычно самых лучших, потому что маме нравилось общаться с ними. Это помогало ей оставаться на связи с его жизнью за пределами нашего дома, и она находила больше точек соприкосновения со студентами, чем с коллегами папы. Все они были очень уж чопорными, за исключением Джима Куинна, который всегда был добрым и веселым. На меня никто из папиных студентов впечатления не произвел, до появления Софи. Я могла сказать, что она другая. И мама могла это сказать, я это видела. Маме она понравилась больше остальных. Но было и что-то еще. Я чувствовала, что было, но не понимала, что именно. Я была маленькой девочкой. И полюбила Софи. Полюбила с того самого момента, как увидела. Не могла оторвать от нее глаз. Такой она была.

СОФИ (с МАЙЕЙ и РАТОМ после обеда в их доме в Мюнхене, 1923 г.) Это так приятно, что вы пригласили меня в ваш дом.

МАЙЯ. Меня всегда интересовали студенты моего мужа. Они кажутся такими потерянными, угодив в великую, прекрасную темницу из книг и идей, но совершенно беспомощные в реальном мире, да еще находящиеся в полной зависимости от своих профессоров. Я кормлю их, как дворовых котов, и жалею. Но вы – не такая, как они, правда?

СОФИ. Я – не дворовая кошка?

РАТ. В своем классе Софи пишет лучше всех, очень тонко чувствует и понимает классическую литературу. Ум у нее блестящий.

МАЙЯ. Когда ты говоришь о ней, она краснеет, как ангел со старой картины. Все это, конечно, хорошо, но я о другом. В ее глазах есть что-то такое, чего нет в глазах других. По первому взгляду она – хрупкое, беспомощное маленькое существо, но в ее глазах какой-то отчаянный голод.

СОФИ. Голод к знаниям?

МАЙЯ. Голод к чему-то. Даже Ханна это видит. Наша маленькая девочка обожает вас, знаете ли. И ее на мякине не проведешь. Она, по-своему, тоже все тонко чувствует. Если на то пошло, Ханна слишком умна, что для нее далеко не плюс. Может привести ей несчастья. Вы собираетесь иметь детей, Софи?

СОФИ. Я пребываю в сомнениях. Дети ужасают. Все создано из надежды и страха. Их пронзительная ранимость. Я всегда волнуюсь, что-то говоря или делая, потому что кажущееся несущественным для меня может оставить незаживающую рану на всю их жизнь, или дать им какую-то жуткую идею, и она будет вечно их преследовать или побудит на какие-то неадекватные поступки. Не знаю, хочу ли я брать на себя ответственность за душу другого человека. А кроме того, не стремлюсь я оказаться в тюрьме традиционных семейных отношений и потерять свою душу.

МАЙЯ. То есть не хотите стать такой, как я.

СОНЯ. О, нет. Я не хотела сказать ничего такого.

МАЙЯ. Иногда я чувствую себя, как в тюрьме. И завидую вашей свободе. Я отдала свою в шестнадцать лет. Поэтому понимаю, о чем вы.

СОНЯ. На самом деле я говорила не о вас. Я такая глупая.

МАЙЯ. Маленькой девочкой в Праге я прокрадывалась на кухню и ела корочки с пирогов, которые пекла моя мать. Я знала, то неправильно, но ничего не могла с собой поделать, такие вкусные были корочки. Думаю, я поступала правильно. Имела право есть вкусняшку, пока она была теплой. Человеку требуется брать удовольствие от жизни, если ему предоставляется такой шанс. Но когда мать поймала меня, она сдернула с меня панталоны, высекла до крови и сказала, что я никогда не найду себе мужа. Мы платим за каждое удовольствие, которое получаем. Возможно, замужество стало моим наказанием за съеденные корочки пирогов моей матери.

РАТ. Так я твое наказание?

МАЙЯ. Ты мое все. А если человек – все для другого человека, тогда он должен быть его наказанием, как и его экстазом. Его жизнь, но также и его смерть. Одно вытекает из другого?

РАТ. Да. Думаю, что да.

СОНЯ. Я завидую вашей жизни, вашему ребенку и вашему мужу. Вероятно, у меня ребенка не будет. Я умру раньше.

РАТ. У Софи предчувствие, что она умрет молодой.

МАЙЯ. Правда? Кто-то собирается ее убить?

(МАЙЯ и СОФИ смотрят друг на дружку).

7

(ХАННА встает и идет к КУИННУ, сидящему на парковой скамье справа от авансцены. Лондон, 1932 г. Поют птицы).

ХАННА. Меня очень впечатлили твои лекции по греческой трагедии. Я проглатывала пьесы одну за другой. Никто так больше не пишет.

КУИНН. Твой отец уверен, что никто не может.

ХАННА. Не понимаю, почему. Эти пьесы о реальном, о том, что существует и сейчас, о любви и предательстве, ненависти, насилии, жертвах. Меня зачаровала Ифигения. Она должна умереть, чтобы ее отец мог вернуть шлюху, без которой им гораздо лучше. И все-таки она соглашается. Жертвует собой ради него. Умирает ради него.

КУИНН. Потому что ей не оставляют выбора.

ХАННА. Потому что он – ее отец. И потому что такая она, любовь. Ты отдаешь себя полностью ради другого человека. Неважно, за что. Она очень глупая девушка, правда?

КУИНН. Возможно, твой отец прав. Время для трагедии в прошлом. Теперь все – ирония.

ХАННА. Ты в это не веришь.

КУИНН. Иногда верю. Но, по большей части, мы предпочитаем спорить об этом.

ХАННА. Мужчинам нравится вступать в схватку друг с другом. Для них это замена близости. И вы оба очень страстные. Вы очень похожи, знаешь ли.

КУИНН. Не так, чтобы очень.

ХАННА (садится рядом). Похожи. Любите одно и то же.

КУИНН. Иногда наши вкусы совпадают.

ХАННА. Мне всегда нравилось, когда ты приходил в наш дом в Мюнхене.

КУИНН. Поначалу в Мюнхене мне было одиноко. Твои родители отнеслись ко мне по-доброму.

ХАННА. И ты относился к нам по-доброму. В ту осень, когда немецкие деньги ничего не стоили, ты сохранил нам жизнь, принося еду.

КУИНН. Я был ирландцем с английскими деньгами в банке. Если бы я не тратил их на вас, то спустил бы на проституток.

ХАННА. Ты был лучшим другом моего отца.

(МАЙЯ встает с дивана и поднимается по левым ступеням к столу).

КУИНН. Лучшим другом? Пожалуй, что да. Сложно знать наверняка.

ХАННА. Я выскальзывала из кровати поздно ночью и спускалась по темной лестнице к папиному кабинету, чтобы подслушивать ваши разговоры. Пыталась понять, о чем шла речь.

КУИНН. Мы сами не очень-то понимали, о чем говорили.

ХАННА. Мне всегда казалось, что все создано из секретов. Столь многое находилось за пределами моего понимания, в тенях. Я не сомневалась, что взрослые – участники заговора, цель которого не дать мне понять.

КУИНН. Понять что?

ХАННА. Не знаю. Истинную природу реальности.