Чего не сделаешь для красоток?

ЙЕЙТС. Никому не дано быть девушкой, какой ты однажды была.

МОД. Для нее это, возможно, наилучший вариант. Ты всегда был для нее заменой отца. И заменой отчима, чья героическая душа сейчас горит в аду.

ЙЕЙТС. Ты недооцениваешь Изеулт.

МОД. Я – ее мать. Какой у меня выбор? Теперь, когда моему мужу хватило здравомыслия пойти под расстрел, я хочу вернуться с детьми в Ирландию, но она ехать не желает.

ЙЕЙТС. В Лондоне ей, возможно, будет лучше.

МОД. Не хочу я, чтобы моя дочь жила в этой дымной, вонючей дыре, кишащей англичанами. И что она будет делать в Лондоне? Жить с тобой? Такой план ты вынашиваешь? Вы вдвоем сидите во дворе вашего дома и наблюдаете, как по вечерам цепеллины сбрасывают бомбы?

ЙЕЙТС. Лондон – чудесное место, когда его не атакуют цепеллины.

МОД. Лондон может поцеловать мой королевский ирландский зад.

ЙЕЙТС. Я сам совершал это действо не один раз.

МОД. Не знаю, что мне с ней делать, Вилли. И это говорю я, женщина, которая всегда знает, что нужно делать. Но эта девушка для меня – полнейшая загадка. Я не могу ее разгадать. Она ведет себя, как ребенок, и вдруг становится мудрой, как Сивилла. Слишком богатое воображение человеку не на пользу. Мы близки, как два корнишона в банке, но иной раз она становится Лунной королевой. Я задаюсь вопросом, всегда ли она в своем уме. И не стану винить, если окажется, что нет. Это все моя вина. Я уверена. Пойди и вправь ей мозги, если сможешь.

ЙЕЙТС. Я поэт. Вправлять мозги – не по моей части.

МОД. Просто убеди ее поехать со мной в Ирландию, до того, как линия фронта пройдет по нашей кухне. Тебя она, возможно, послушает.

ЙЕЙТС. С какой стати? Ты никогда не слушала.

МОД. Я всегда тебя слушала, когда ты не нес чушь. Конечно, по большей части ты нес чушь, но, тем не менее, Вилли, ты полюбил меня, когда мы были еще совсем юными и любишь до сих пор. Сделай это для меня. Я в отчаянии. У меня ужасные предчувствия. Я вновь видела серую даму. Она приходит, когда надвигается беда. Я всегда считала ее своей подругой, призраком моей матери или чем-то таким, но теперь я боюсь, что она приходит, чтобы убить моих детей. Я потеряла одного ребенка[11 - Жорж-Сильвер (1890-91) умер в младенчестве от менингита.] и не могу потерять другого. Я в ужасе от того, что моя дочь найдет какой-нибудь способ погибнуть до того, как начнет жить. Почему бы тебе не попытаться? Вознагради меня за то, что мне хватило благоразумия не выйти за тебя.

ЙЕЙТС. Ты знаешь, не могу я сказать тебе «нет».

МОД. И это чертовски хорошо. А теперь иди сюда и позволь представить тебя моим птицам. С тех пор, как ты приезжал в последний раз, у меня появились двадцать новых, и некоторые кусаются. Особенно берегись одну большую. Она так и норовит ухватить за яйца.

(Открывает дверь, и птичий гомон бьет по ушам).

ЙЕЙТС. Господи!

МОД. Не надувай губы, а не то я напущу на тебя обезьян. Мы столь многому можем научиться у животных. Половине моих знакомых самое место то в зоопарке.

(Свет медленно гаснет).

Картина 2

(Птичий гомон постепенно стихает до отдельных криков чаек и шуму прибоя. ЙЕЙТС и ИЗЕУЛТ прогуливаются по пляжу).

ИЗЕУЛТ. Я так рада, что ты пережил и переправу через Ла-Манш, и птиц моей матери.

ЙЕЙТС. Никогда не испытывал такого страха. Это я про птиц. А переправа прошла без происшествий.

ИЗЕУЛТ. Значит, ты опять сделал предложение моей матери.

ЙЕЙТС. Мне вежливо отказали.

ИЗЕУЛТ. Поздравляю со счастливым избавлением.

ЙЕЙТС. Спасибо.

ИЗЕУЛТ. Не огорчайся. Я ей тоже не нравлюсь.

ЙЕЙТС. Тебя твоя мать очень любит.

ИЗЕУЛТ. Да, но я ей не нравлюсь. Она даже не разрешает называть ее мамой. Заставляет меня называть ее Морой, поэтому люди думают, что мы – сестры. Это так печально. Я – ужасное позорище и для нее, и для моего младшего брата.

ЙЕЙТС. Как ты можешь быть позорищем?

ИЗЕУЛТ. Потому что рождена вне брака. Шин – законнорожденный, пусть и сын выскочки-ублюдка, но я – дочь любви безнравственного французского политика. Нет мне места в этом мире. Ты хочешь меня поцеловать?

ЙЕЙТС. Нет ни одного мужчины, который не хотел бы тебя поцеловать. Ни здесь, ни где-то еще.

ИЗЕУЛТ. Нет, я уверена, это твоего пениса нет ни здесь, ни где-то еще.

ЙЕЙТС. Изеулт, ты подслушивала?

ИЗЕУЛТ. А как еще можно узнать, что вы говорите обо мне? Это нелегко, поверь мне, со всем этим чертовым птичьим гомоном. Но где бы сейчас ни был твой пенис, я здесь, ты – там, и ты только что признал, что хочешь меня поцеловать. Так чего не целуешь?

ЙЕЙТС. Не уверен, что целоваться с тобой – хорошая идея.

ИЗЕУЛТ. Разумеется, нет. Романтическая любовь – нехорошая идея. Секс – ужасная идея. И однако, ни один из нас не был бы здесь, если б не эта иллюзия и не эта непотребность. Ты воспринимаешь меня невинным ребенком, но я не такая. Я видела столько ужасного, ухаживая за ранеными. Чудовищного. И не только пенисы, если на то пошло. Я своими глазами наблюдала дымящуюся требуху, которая перекатывается и пульсирует в нас. Такая жуть. И я разом повзрослела. Кстати, я не глупая. Многого достигла в изучении бенгальского языка, но в какой-то момент мой учитель-индиец принялся убеждать меня, что я должна раздеться и приступить к освоению некоторых позиций Камасутры. Мора едва не кастрировал его садовыми ножницами. И не забывай о попытках моего отчима растлить меня. Мы никогда об этом не говорим, но меня по-прежнему мучают кошмары. Я боюсь подниматься на второй этаж. Представляю себе, как он выскакивает из-за напольных часов и набрасывается на меня. Он постоянно где-то прятался в доме, чтобы застигнуть меня врасплох. Притворялся, будто это игра. «Давай поиграем, – говорил он. – Прекрасная Изеулт, давай поиграем». Мне до сих пор снится, как он бегает за мной по темному дому, в котором множество напольных часов. И Мора выгнала его лишь после того, как он изнасиловал ее сестру.

ЙЕЙТС. Я уверен, она ничего не знала.

ИЗЕУЛТ. Она знала. Ей было не с руки это признавать, но она знала. А потом пришла жизнь врозь и его попытки забрать Шина. Только Богу известно, что бы он с ним сделал. Несть конца безобразиям, которые творят и будут творить мужчины. Он бил маму. Ты бы не подумал, что такая крупная, сильная женщина, как Мора, позволяла этому мужчинке бить ее, но неприглядная правда в том, что ее тянуло к его насилию. Он спал со всем, что двигалось, и даже, иной раз, не двигалось. Но он был великим героем ирландского сопротивления и, разумеется, не мог что-то делать неправильно. Все мужчины безумны, и большинство женщин. Такова моя философия. Я вот безумно влюблена в тебя с той поры, когда еще была девочкой, ты знаешь.

ЙЕЙТС. Ты и сейчас девочка.

ИЗЕУЛТ. Но сердцем я старая и старею все больше с каждой минутой. Буквально через недели превращусь в девяностолетнего индусского джентльмена. Но если ты попросишь меня стать твоей женой, я могу ответить «да».

ЙЕЙТС. Ты хочешь, чтобы я попросил сейчас?

ИЗЕУЛТ. Да, пожалуйста.

ЙЕЙТС. Хорошо. Изеулт, ты выйдешь за меня?

ИЗЕУЛТ. Нет, но спасибо, что попросил.

ЙЕЙТС. Вот почему старики сходят с ума.

ИЗЕУЛТ. Извини. Иногда ничего не могу с собой поделать. Наверное, просто хотела услышать, как я это говорю. С моей стороны чистый эгоизм, я понимаю. Похоже, тебе очень нужна жена. Ты быстро катишься к дряхлости. Кто будет заботиться о тебе, когда ты не сможешь поднять даже ложку?

ЙЕЙТС. Обо мне не волнуйся. Ты всегда должна идти, ведомая чувствами.