Измена. Лучше сдохну, чем с тобой!

Набираю номер Скифа, который должен был приглядывать и за Славой, и за сыном. Он, блядь, клялся и божился, что ребенок в Казани.

– Как ты мог его проебать? – ору я, стоит ему взять трубку. – У тебя с географией, что ли, туго, путаешь Казань и Турцию?

– Я не знаю, как он это провернул так незаметно, – Скиф старается чеканить жестко, как привык во время службы в спецназе, но что-то слабо получается. – Так Мирослава ничего не подписывала?

– Неа, ничего, – кровь снова начинает колотиться в висках. – Мне нужен мой сын, Скиф, нужен был еще вчера.

– Слушай, – берет эту тупую паузу, и я морщусь, физически чувствуя себя каким-то беспомощным, сдувшимся, – можно бы было его прижать, но Эльдарчик – птичка такого полета, что даже тебе сложно будет с ним тягаться. И он рвет и мечет сейчас. Ты ему не нос разбил, а кровную обиду нанес.

– На хуй его, – выдаю я. – Я верну своего сына, а этого в кровавую пыль сотру. Набирай ребят, стоимость услуг неважна. Пусть найдут моего ребенка и вернут мне, а юристы уже разрулят постфактум всю это хрень с отцовством.

– Так точно, Иван Александрович, – рапортует он. – К вечеру уже запустим операцию.

– Работай! – рявкаю я и сбрасываю вызов.

Трогаюсь с места, пытаясь сбежать от своих мыслей. Если отбросить те, что связаны с сыном, то все остальные о ней. Мне казалось, что я Славой переболел. Возненавидел, отрезал по живому, заставил себя поверить, что та беременность, которую мы так ждали, не от меня.

С глаз долой, из сердца вон. Тупая расхожая фраза, но оно работало. Работало, пока полгода назад не увидел ее снова. Случайно. В торговом центре. А с ней ребенок. Светленький, так похожий на моего отца на детских черно-белых фото.

Я нашел Скифа, прикормил его (это было несложно – у него зуб огромных размеров на «любимого» хозяина), приставил его за ними следить. Ага, верно, стал херовым сталкером, капал слюной на ее фотки, врубился окончательно, что сын мой.

Сын. Долгожданный сын от нее. Мне понадобилось время, чтобы ужиться с мыслью, что она забрала его у меня. И все равно меня неслабо так нахлобучило, когда я от нее услышал, что он мой.

Выскакиваю из тачки, иду к зданию бизнес-центра, поднимаюсь в том самом лифте, где увидел ее, как думал, в последний раз. Долбит Вьетнамскими флешбэками.

Врываюсь в свой кабинет, захлопываю дверь и застываю на пороге. Она расположилась прямо в моем кресле. Плащ задран, ноги широко раздвинуты, стоят пятками на подлокотниках. Громко стонет, трахая себя громко жужжащим вибратором.

– Я же сказал, – мои челюсти так сжаты, что кажется, сейчас раскрошатся зубы, – что убью тебя, если ты еще раз появишься в моей жизни.

«Убью» – не фигура речи, не угроза. Реально бы грохнул, если бы не то, что я сделал. Мне показалось, что это честно, что Снежана разрушила мою жизнь в отместку за то, что я отнял у нее все. Но второй раз я ей этого не позволю.

Девушка смотрит на меня. Лицо искажается судорогой, она выгибается, делает еще несколько движений игрушкой и с громким криком кончает. Вытаскивает из себя вибратор, соскакивает с кресла и подходит ко мне.

– Я тоже скучала, Ванечка, – ее голос тихий, хриплый. Тянется ко мне, но я резким движением отдергиваю щеку от ее руки.

– Что тебе тут надо? – мои пальцы сами сжимаются в кулаки. – Пошла на хер, пока шею не свернул.

Она усмехается, глядя на меня в упор, подносит палец, испачканный в собственной смазке, к губам и облизывает его.

– Да так, – фыркает. – Узнать, как ты, Ванечка. Не чужие ведь. Как семья? Как дети? Как жена-клуша? Ах да! – картинно бьет себя по лбу. – Забыла. Глупая-глупая Снежка. Она же свалила от тебя.

– Сама уйдешь, – хватаю ее за предплечье так жестко, что она вскрикивает, и толкаю к двери, – или охрану позвать, чтоб вышвырнули, больная ты тварь?

– Ну что ты такой грубый, Ванечка? – она тянется ко мне губами, но я только сильнее сжимаю ее руку. – Я пришла напомнить, что ты только мой. Мой, да. И если твоя дура когда-нибудь вернется, то я все про тебя расскажу.

Я резко отпускаю ее, бросаюсь к столу и жму кнопку коммутатора.

– Костя, зайди, – рявкаю. – Тут вывести нужно одну сумасшедшую.

Снежана рвется ко мне, прижимается к спине, дрожа всем телом, отчаянно обнимает за плечи.

– Ну зачем ты так, любимый? – шепчет горячо в шею. – Зачем? Ты же знаешь, что никто тебя больше так не полюбит. Я тебе такое простила, приняла тебя как есть. А она не простит…

– Руки от меня, сука, убрала! – скидываю ее с себя как нечто мерзкое. – Нахер пошла! Моя личная жизнь – не твоя забота!

– Как же ты жалок, Ванечка, – она вдруг начинает смеяться громко и заливисто. – Твоя личная жизнь. Смешно же. Как смешно. Прыгаешь от одной к другой, делаешь детей, тоже мне страдалец.

Я сжимаю пальцы в кулаки до боли в суставах, отвожу руку, и в этот момент в кабинет входит Костя, сразу берет Снежану под локоть и оттаскивает, не дав мне ее ударить.