Немачеха (сборник)

– Полин, я идиот, да? Мне все время кажется, что я такой старый, страшный. А ты такая красивая, юная.

– Да уж, прямо девочка-ромашка! – улыбнулась Полина. – У меня дочери одиннадцать лет, ты не забыл? А ты точно балбес. Старый и страшный балбес, – повторила она, поднялась на цыпочки и поцеловала его куда-то около глаза. – Самый старый, самый страшный… а главное – самый любимый. Понял уже?

Он подхватил ее на руки и понес в спальню…

Минут через сорок, когда Полина сладко размышляла, не подремать ли еще, в дверь заскреблись.

– Ма, ты спишь?

Полина, вскочив, вытащила из-под кровати скомканную простыню, расправила, накрыла Роберта, натянула халатик – все в одно мгновение – и выскочила за дверь. Но шустрая глазастая Тамар успела разглядеть гостя и возбужденно зашептала:

– Ой, мам, а сколько дядей у нас ночевало? Там на диване еще один спит… Я зашла на кухню, а он даже не проснулся!

– Это стажер из моего отделения, у нас вчера был очень трудный день. И вечер тоже.

– Опять? – совсем по-взрослому вздохнула девочка. – Мы вечером в новостях видели. А там кто? – она показала на дверь спальни.

– Это… – Полина смутилась. – Это мой друг. Он всю ночь оперировал, ему нужно отдохнуть.

– А почему он у нас отдыхает? Почему не у себя дома? Он теперь тут будет жить?

Полина вздохнула. Но что делать – рано или поздно все равно придется сказать.

– Да, девочка моя, он будет жить с нами.

– Ой, а я знаю, кто это! Дядя Роберт, да? Он к нам уже заходил. И так на тебя смотрел, так смотрел…

– Привет! – Роберт, уже полностью одетый, стоял в дверях спальни. – Я знаю, тебя зовут Тамар, верно? А твоя мама – самая красивая женщина на свете. Поэтому я на нее «так смотрел», – он вдруг подмигнул. – Я бы вообще смотрел на нее круглые сутки. Не отрываясь. Но нужно еще и работать, никуда не денешься. А перед этим неплохо было бы позавтракать.

– Тетя Оля вчера оладьев нажарила, я их разогревать поставила. И кофе сейчас сварится, – весело сообщила Тамар. – А Ритка валяется, говорит, что голова болит. У нее всегда голова болит, когда английский в расписании. А вы любите оладьи? Можно с медом, можно с вареньем.

– Кто же не любит оладьи? – весело ответил Роберт. – Тем более с медом и с вареньем.

Заспанный Рон курил на кухонном балконе. Полина потрепала его по взлохмаченной голове.

– Хватит травить организм. Сейчас завтракать будем. Больше не собираешься медицину бросать?

Он помотал головой:

– Я дурак, да?

– Да нет, что ты. Просто к смерти трудно привыкнуть. Мне и самой иногда хочется все бросить – кажется, что совсем ни на что не гожусь.

– Вы?! – изумленно выдохнул Рон. – Да вы такой хирург…

– И ты таким же будешь, даже, может, и лучше.

– Спасибо вам. Иначе… Я вчера точно каких-нибудь глупостей наделал бы.

– Ничего, все нормально.

Полина, вздохнув, отправилась в детскую.

Рита, накрывшись с головой, делала вид, что спит.

– Вставай, солнышко!

– Ну-у-у. Мне все равно надеть нечего, майка и шорты грязные уже.

Сказать, что болит голова, она все-таки не рискнула – начнут мерить температуру, лечить. Чего хорошего?

Полина покопалась в шкафу. Тамар была на голову выше Риты, и вещи ее оказались безнадежно велики. Ага, вот что-то позапрошлогоднее…

– На! Это тебе подойдет.

Но Рита фыркнула:

– Я обноски не ношу!

– Вечером что-нибудь купим, а сейчас уже некогда, надень пока эти.

– Нет! – закричала Рита. – Мне мама купит! Мне ничего вашего не надо! И вообще, у меня куча одежды!

– Почему же вы с Тамар вчера не зашли к тебе домой и не выбрали, что нужно? Или у тебя ключа нет?

– Все у меня есть! – буркнула девочка.

– Вот и хорошо. Пойдем быстренько все найдем. Нужно поторапливаться, пойдем, – Полина потянула Риту к двери, та с явной неохотой двинулась следом.

В соседской квартире, быстро отбирая необходимые одежки, Полина думала, что с Ритой будет очень и очень непросто.

– Я к маме хочу! – заявила вдруг девочка.

– Хорошо, малыш, я узнаю…

– Я не малыш! – закричала Рита. – Не смей меня так называть!

Полина подумала, что она кричит как раз как трехлетний ребенок, не как десятилетний – ну не взрослый, конечно, но уже почти – подросток. Именно как малыш. Крошечный, впервые оставшийся без мамы. Жалость обожгла остро и пронзительно. Кто сказал, что жалость – это тепло и нежность? Это остро и очень больно. И, конечно, вряд ли стоит сейчас вести Риту к матери. Вид у послеоперационных больных, тем более тяжелых… Полина медленно и неслышно вздохнула.

– Хорошо, не буду. Я узнаю, когда можно к маме прийти.

– Я сейчас хочу! – взвизгнула Рита, и слезы брызнули у нее из глаз.

Полина всегда считала, что «слезы брызнули» – это просто фраза такая. Фигура речи. Но они действительно – брызнули. Так что руке стало мокро и горячо. Она тихонько поднесла ладонь к губам – солоно.

– Рита, – очень спокойно сказала она. – Маме сделали операцию, ей нужно время, чтобы прийти в себя. Я узнаю, пускают ли к ней посетителей. И… когда будет можно. Понимаешь?

– Я сейчас хочу! – захлебывалась девочка.