Полководцы Украины: сражения и судьбы

Князь же великий, увидев свои полки достойно устроенными, сошел с коня своего и пал на колени свои прямо перед большого полка черным знаменем, на котором вышит образ Владыки Воспода нашего Иисуса Христа, и из глубины души стал взывать громогласно: «О Владыка-Вседержитель! Взгляни проницательным оком на этих людей, что Твоею десницею созданы и Твоею кровью искуплены от служения дьяволу. Вслушайся, Господи, в звучание молитв наших, обрати лицо на нечестивых, которые творят зло рабам твоим. И ныне, Господи Иисусе, молюсь и поклоняюсь образу Твоему святому, и Пречистой Твоей Матери, и всем святым, угодившим тебе, и крепкому и необоримому заступнику нашему и молебнику за нас, тебе, русский святитель, новый чудотворец Петр! На милость Твою надеясь, дерзаем взывать и славить святое и прекрасное имя Твое, и Отца и Сына, и Святого Духа, ныне и присно и во веки веков! Аминь!»

Окончив молитву и сев на коня своего, стал он по полкам ездить с князьями и воеводами и каждому полку говорил: «Братья мои милые, сыны русские, все от мала и до великого! Уже, братья, ночь наступила, и день грозный приблизился – в эту ночь бдите и молитесь, мужайтесь и крепитесь, Господь с нами, сильный в битвах. Здесь оставайтесь, братья, на местах своих, без смятения. Каждый из вас пусть теперь изготовится, утром ведь уже невозможно будет приготовиться: ибо гости наши уже приближаются, стоят на реке на Непрядве, у поля Куликова изготовились к бою, и утром нам с ними пить общую чашу, друг другу передаваемую, ее ведь, друзья мои, еще на Руси мы возжелали. Ныне, братья, уповайте на Бога живого, мир вам пусть будет с Христом, так как утром не замедлят на нас пойти поганые сыроядцы».

Ибо уже ночь наступила светоносного праздника Рождества Святой Богородицы. Осень тогда затянулась и днями светлыми еще радовала, была и в ту ночь теплынь большая и очень тихо, и туманы от росы встали. Ибо истинно сказал пророк: «Ночь не светла для неверных, а для верных она просветленная».

И сказал Дмитрий Волынец великому князю: «Хочу, государь, в ночь эту примету свою проверить», – а уже заря померкла. Когда наступила глубокая ночь, Дмитрий Волынец, взяв с собою великого князя только, выехал на поле Куликово и, став между двумя войсками и поворотясь на татарскую сторону, услышал стук громкий, и клики, и вопль, будто торжища сходятся, будто город строится, будто гром великий гремит; с тылу же войска татарского волки воют грозно весьма, по правой стороне войска татарского вороны кличут и гомон птичий, громкий очень, а полевой стороне будто горы шатаются – гром страшный, по реке же Непрядве гуси и лебеди крыльями плещут, небывалую грозу предвещая. И сказал князь великий Дмитрию Волынцу: «Слышим, брат, – гроза страшная очень», – и сказал Волынец: «Призывай, княже, Бога на помощь!»

И повернулся он к войску русскому – и была тишина великая. Спросил тогда Волынец: «Видишь ли что-нибудь, княже?» – тот же ответил: «Вижу: много огненных зорь поднимается…» И сказал Волынец: «Радуйся, государь, добрые это знамения, только Бога призывай и не оскудевай верою!»

И снова сказал: «И еще у меня есть примета проверить». И сошел с коня, и приник к земле правым ухом на долгое время. Поднявшись, поник и вздохнул тяжело. И спросил князь великий: «Что там, брат Дмитрий?» Тот же молчал и не хотел говорить ему, князь же великий долго понуждал его. Тогда он сказал: «Одна примета тебе на пользу, другая же – к скорби. Услышал я землю, рыдающую двояко: одна сторона, точно какая-то женщина громко рыдает о детях своих на чужом языке, другая же сторона, будто какая-то дева вдруг вскрикнула громко печальным голосом, точно в свирель какую, так что горестно слышать очень. Я ведь до этого много теми приметами битв проверил, оттого и рассчитываю на милость Божию молитвою святых страстотерпцев Бориса и Глеба, родичей ваших и прочих чудотворцев, русских хранителей, я жду поражения поганых татар. А твоего христолюбивого войска много падет, но, однако, твой верх, твоя слава будет».

Услышав это, князь великий прослезился и сказал: «Господу Богу все возможно: всех нас дыхание в его руках!» И сказал Волынец: «Не следует тебе, государю, этого войску рассказывать, но только каждому воину прикажи Богу молиться и святых его угодников призывать на помощь. А рано утром прикажи им сесть на коней своих, каждому воину, и вооружиться крепко, и крестом осенить себя: это ведь и есть оружие на противников, которые утром свидятся с нами».

Нельзя не согласиться с мнением ординарного профессора Императорской Николаевской Военной Академии генерал-майора Андрея Елчанинова о примененном Боброком-Волынским построении: «Построение наше к бою весьма замечательно: при линейности строев бой из подвижных уступов, т. е. из глубины. То же видим у Александра Невского на озере Чудском, Петра – под Полтавой, Суворова под Нови – драгоценная наша черта».

Аналогично мнение и выдающегося советского военного историка генерал-майора Евгения Разина, который в своем классическом труде «История военного искусства» так оценил боевой порядок русских войск: «Боевой порядок русской рати имел большую тактическую глубину: включая сторожевой полк, общий и частный резервы, на поле боя находилось четыре тактические группы войск – передовые войска, завязывавшие бой, главные силы, изматывавшие противника, частный и общий резервы, питавшие бой и решавшие его исход. Расчленение войск в глубину и по фронту позволяло командованию влиять на ход боя. Эта задача возлагалась на частных начальников».

В свою очередь, расположение сил Мамая было по сравнению с русским просто примитивным. Полагаясь на свое значительное численное превосходство, он разделил свое войско на три части – в центре поставил пехоту (главной ударной силой которой были тяжеловооруженные генуэзцы), а на флангах – конницу.

Ночью перед битвой Дмитрий Иоаннович вместе с Боброк-Волынским, лично проверяя построение, объезжали полки. Утром 8 сентября русские войска выдвинулись и заняли высоты на Куликовом поле (располагавшемся между Доном и Непрядвой), что сразу дало им некоторое тактическое преимущество.

После нескольких небольших стычек (в том числе знаменитого поединка Пересвета и Челубея) около 11 утра начался бой передового полка с авангардом монголо-татар, возглавляемого Теляком, в ходе которого обе стороны понесли значительные потери. Однако русские войска сумели удержать позиции и не отступить, хотя они подверглись не только фронтальной, но и фланговой атаке. Таким образом, не оправдалась надежда Мамая погнать передовой полк и на плечах бегущих русских воинов атаковать основные силы Дмитрия Иоанновича.

Столкновение главных сил произошло достаточно быстро, примерно через час после начала боя. В это время Дмитрий Иоаннович начал выдвижение своих главных сил на помощь передовому полку, и, как уже указывалось, из-за особенностей местности Мамай был лишен возможности провести конницей фланговые охваты (хотя ее большая численность совершенно безболезненно позволяла выделить ему для охватов значительные силы). Из-за этого властитель Золотой Орды был вынужден задействовать все основные силы для фронтальной атаки, а по флангам нанес сравнительно небольшими силами вспомогательные удары.

Атаки на правый фланг оказались безрезультатными. В центре, хотя ситуация некоторое время была критической, монголы-татары также были отбиты. После неудачных атак Мамай был вынужден бросить все свои резервы для атаки на левый фланг русских войск, надеясь прорвать его концентрированным ударом. Но и этот удар был отражен конницей Дмитрия Ольгердовича, которую Мамаю удалось лишь немного потеснить.

Однако численное превосходство Мамая все же начало сказываться – монголо-татары все более теснили русский левый фланг, который нес огромные потери. Мамай уже посчитал битву выигранной и, не зная о существовании засадного полка, полностью утратил осторожность.

Результат битвы определился совершенно неожиданной для монголо-татар атакой засадного полка, которую возглавил Боброк-Волынский. Особо следует отметить, что воевода терпеливо дождался момента, когда можно было нанести решающий удар, хотя князь Владимир Андреевич постоянно уговаривал его начать атаку, говоря, что дальнейшее стояние в дубраве бесцельно. На эти уговоры воевода твердо отвечал, что «еще не пришел час». Но напряжение боя было таково, что конники засадного полка уже хотели пойти на помощь погибавшим товарищам без приказа, однако Боброк-Волынский их остановил словами о Боге: «Никто не пойдет на брань, ибо возбраняет это нам Господь».

Боброк-Волынский специально дождался момента, когда солнце стало светить в глаза воинам Мамая, ослепляя их (эффект от чего был тем большим, что ветер около 15 часов изменил направление и начал нести им пыль в глаза). Кроме того, Мамай, прорвав оборону левого фланга, излишне увлекся преследованием и сгруппировал для этого свои войска, не оставив резервов для отражения фланговых ударов. В этот момент воевода наконец отдал приказ: «Теперь дерзайте, друзи братие, во имя Отца и Сына, и Святого Духа!»

В ходе атаки засадного полка монголо-татары были смяты и опрокинуты в Непрядву. Сразу же после успеха атаки Боброка-Волынского, пошли в атаку войска с правого фланга и полк Тимофея Вельяминова, после чего воины Мамая окончательно смешались и бросились бежать.

«Сказание о Мамаевом побоище» подробно описывает эту атаку Боброка-Волынского, и из данного описания опять видна его решающая роль в достигнутой победе: «Поганые же стали одолевать, а христианские полки поредели – уже мало христиан, а все поганые. Увидев же такую погибель русских сынов, князь Владимир Андреевич не смог сдержаться и сказал Дмитрию Волынцу: «Так какая же польза в стоянии нашем? какой успех у нас будет? кому нам пособлять? Уже наши князья и бояре, все русские сыны, жестоко погибают от поганых, будто трава клонится!» И ответил Дмитрий: «Беда, княже, велика, но еще не пришел наш час: начинающий раньше времени вред себе принесет, ибо колосья пшеничные подавляются, а сорняки растут и буйствуют над благо рожденными. Так что немного потерпим до времени удобного и в тот час воздадим по заслугам противникам нашим. Ныне только повели каждому воину Богу молиться прилежно и призывать святых на помощь, и с этих пор снизойдет благодать Божья и помощь христианам». И князь Владимир Андреевич, воздев руки к небу, прослезился горько и сказал: «Боже, отец наш, сотворивший небо и землю, помоги народу христианскому! Не допусти, Господи, радоваться врагам нашим над нами, мало накажи и много помилуй, ибо милосердие Твое бесконечно!» Сыны же русские в его полку горько плакали, видя друзей своих, поражаемых погаными, непрестанно порывались в бой, словно званные на свадьбу сладкого вина испить. Но Волынец запретил им это, говоря: «Подождите немного, буйные сыны русские, наступит ваше время, когда вы утешитесь, ибо есть вам с кем повеселиться!»

И вот наступил восьмой час дня, когда ветер южный потянул из-за спины нам, и воскликнул Волынец голосом громким: «Княже Владимир, наше время настало, и час удобный пришел!» – и прибавил: «Братья моя, друзья, смелее: сила Святого Духа помогает нам!»

Соратники же друзья выскочили из дубравы зеленой, словно соколы испытанные сорвались с золотых колодок, бросились на бескрайние стада откормленные, на ту великую силу татарскую; а стяги их направлены твердым воеводою Дмитрием Волынцем: и были они, словно Давидовы отроки, у которых сердца будто львиные, точно лютые волки на овечьи стада напали и стали поганых татар сечь немилосердно.

Поганые же половцы увидели свою погибель, закричали на своем языке, говоря: «Увы нам, Русь снова перехитрила; младшие с нами бились, а лучшие все сохранились!» И повернули поганые, и показали спины, и побежали. Сыны же русские, силою Святого Духа и помощью святых мучеников Бориса и Глеба, разгоняя, посекли их, точно лес вырубали – будто трава под косой ложится за русскими сынами под конские копыта. Поганые же на берегу кричали, говоря: «Увы нам, чтимый нами царь Мамай! Вознесся ты высоко – и в ад сошел ты!» И многие раненые наши, и те помогали, посекая поганых без милости: один русский сто поганых гонит.

Безбожный же царь Мамай, увидев свою погибель, стал призывать богов своих: Перуна и Салавата, и Раклия и Хорса, и великого своего пособника Магомета. И не было ему помощи от них, ибо сила Святого Духа, точно огонь, ожигает их.

И Мамай, увидев новых воинов, что, будто лютые звери, скакали и разрывали врагов, как овечье стадо, сказал своим: «Бежим, ибо ничего доброго нам не дождаться, так хотя бы головы свои унесем!» И тотчас побежал поганый Мамай с четырьмя мужами в излучину моря, скрежеща зубами своими, плача горько, говоря: «Уже нам, братья, в земле своей не бывать, а жен своих не ласкать, а детей своих не видать, ласкать нам сырую землю, целовать нам зеленую мураву и с дружиной своей уже нам не видеться, ни с князьями, ни с боярами!»

После достигнутой на Куликовом поле победы началось преследование убегавших монголо-татарских войск, которое длилось около 50 километров до реки Мечи. В ходе преследования была уничтожена большая часть оставшегося после поражения на Куликовом поле войска Мамая – сумели спастись и возвратиться в Золотую Орду лишь очень немногие. После столь блистательной победы вполне понятны слова, сказанные Дмитрием Иоанновичем Боброку-Волынскому: «Воистину, Дмитрий, не лжива примета твоя, подобает тебе всегда воеводою быть».

Отметим, что при всей грандиозности победы русские потери были сравнительно невелики – не более 20 тысяч воинов, в то время как Мамай потерял примерно 80–90 % своего войска.

Победа на Куликовом поле окончательно сделала Боброка-Волынского наиболее влиятельным лицом в окружении Дмитрия Донского – и именно заверяющая подпись воеводы стоит первой под завещанием великого князя Московского.

Встретил свою смерть победитель Мамая в новом сражении с Золотой Ордой – в битве на Ворскле 12 августа 1399 г.

Предыстория этой гигантской битвы такова. Хан Тохтамыш потерпел поражение в борьбе за власть в Золотой Орде от хана Темира-Кутлука и бежал в Киев под защиту великого князя Литовского. Витовт решил вернуть беглецу власть, рассчитывая, что тот станет марионеткой в его руках. Собрав войско, он выступил в поход против Темира-Кутлука.

Войско Витовта состояло не только из литовцев – в него входили русские князья, поляки (у которых были на вооружении пушки, пищали и самострелы), молдаване, валахи, воины Тохтамыша, сто рыцарей Тевтонского ордена (каждого из которых сопровождало до пяти оруженосцев). Как утверждает Никоновская летопись, было «пятьдесят славянских князей со дружины». Заметим, что непосредственно в Куликовской битве участвовало только двенадцать князей.

Всего у великого князя Литовского было более 75 тысяч воинов, в то время как войско выдвинувшегося ему навстречу Темира-Кутлука было примерно втрое меньше.

Был в составе литовского войска и Боброк-Волынский. Очевидно, что принять участие в походе воевода мог только с разрешения великого князя Московского (а еще более вероятно – по его прямому приказу).

Всех союзников объединяло желание нанести как можно более сильный удар по Золотой Орде, что действительно произошло бы, сумей они лишить власти сильного лидера Темира-Кутлука и посадить вместо него Тохтамыша.

Союзное войско вышло из Киева 8 августа и на реке Ворскла встретилось со стоявшим на противоположном берегу противником. Войском командовал лично Витовт, который и допустил ряд грубых ошибок. Не вызывает сомнения, что если бы у наиболее опытного полководца в союзном войске – Боброка-Волынского – были те же возможности по планированию операции и руководству войсками, как на Куликовом поле, то результат сражения был бы иным.

Показательно, что подобным образом поступил Темир-Кутлук, у которого сражением руководил талантливый полководец темник Едигей (убедивший испугавшегося многочисленности вражеского войска хана вступить в бой вместо уже начавшихся переговоров).

Очень похоже, что Едигей взял за основу своего построения схему Боброка-Волынского на Куликовом поле. Темник разделил войско на шесть корпусов (каждый из которых делился, в свою очередь, на три полка), и им был выделен спрятанный в овраге резервный полк, который и сыграл ключевую роль в победе ордынцев. Здесь сама собой напрашивается аналогия с засадным полком Боброка-Волынского – думается, что в Золотой Орде извлекли урок из поражения Мамая. Кроме того, подобно московскому воеводе, Едигей создал резерв из тяжеловооруженной конницы.

Сражение началось фронтальным столкновением сторон, и после чрезвычайно ожесточенной рубки монголо-татары начали отступать, завлекая противника. Витовт, не оставив резервов, ввел в бой все войска (в том числе и поляков, которые не получили необходимой дистанции для применения пушек), чем немедленно воспользовался Едигей. Он ударил резервным полком по флангам войска великого князя Литовского и полностью смял их, начав немедленно после этого маневр на окружение. Окончательно исход сражения решился, когда Едигей бросил на смешавшее боевые порядки войско Витовта тяжеловооруженную конницу, которая и завершила разгром (преследование побежденных продолжалось до самого Киева).

Точная цифра потерь войска Витовта неизвестна, но можно уверенно сказать, что оно было почти полностью уничтожено. Погибло и большинство князей, участвовавших в битве. Как написал летописец, ордынцы убили «всех князей именитых и славных семьдесят и четыре. А иных воевод и бояр великих, и христиан, и Литвы, и Руси, и Ляхов, и Немцев, елико избито, многое множество кто возможет изчести?» Был среди них и московский воевода Боброк-Волынский, своей жизнью заплативший за полководческую бездарность великого князя Литовского.

ПОБЕДИТЕЛЬ БОЛЬШОЙ ОРДЫ

Хан крымский Менгли I Гирей

Будущий победитель Большой Орды родился в 1445 г. Он был шестым сыном основателя династии Гиреев и первого хана Крыма Хаджи I Гирея. Хаджи-Гирею принадлежит особая роль в истории Крымского ханства, именно при нем оно стало независимым, избавившись в 1441 г. от вассальной зависимости от Золотой Орды. В народе настолько его любили, что называли «мелек» (ангел). Уже после 1441 г. «мелек» продолжал воевать с Золотой Ордой, которая упорно не признавала независимости Крымского ханства (что значительно ослабляло напор ордынцев на Великое княжество Литовское, в составе которого оказалась значительная часть земель бывшей Киевской Руси).

Путь «мелека» к ханской власти был очень непрост – достаточно сказать, что он долгое время был беженцем на территории Великого княжества Литовского.

Менгли-Гирей в полной мере унаследовал от отца стратегическое направление политики, результатом которой стало, в конечном итоге, крушение Большой Орды и реализовывал его с огромной энергией.

О юных годах будущего крымского хана известно очень мало, но наиболее вероятной является версия, что он воспитывался и получил образование в генуэзской Каффе. Вполне объяснимо, почему его юность прошла вдали от отца. Менгли-Гирей был младшим сыном и не мог унаследовать ханскую власть. Поэтому его присутствие в столице не являлось необходимостью и он вполне мог высказать желание получить образование у генуэзцев (правда, есть версия, что в Каффе он находился в плену, но она представляется маловероятной).

В то время Каффа переживала расцвет, являясь подлинным центром высокой европейской культуры в регионе. Она не только превышала тогда по количеству населения Константинополь, но и не уступала во всех отношениях подавляющему большинству крупных городов Европы. Особенно важно подчеркнуть, что генуэзцы были признанными мастерами военного искусства, а их тяжеловооруженная пехота считалась одной из лучших на континенте. Сын «мелека», если действительно долгое время жил в Каффе, с его любовью к военному делу не мог не заинтересоваться военными познаниями генуэзцев и не изучить их наработки в тактическом построении и проведении боя.

Но Менгли-Гирей, обладавший огромной жаждой власти и волей, вовсе не собирался примириться с тем, что он не возглавит Крымское ханство. Когда в 1466 г. умер Хаджи-Гирей, между его сыновьями сразу же начинается противостояние в борьбе за власть и Менгли-Гирей активно в ней участвует.

Ханом становится старший сын Хаджи-Гирея Нур Девлет, но Менгли-Гирей выступает против него при поддержке значительной части крымской знати и генуэзцев. Кроме того, заявил о своих претензиях на трон и еще один их брат – Хайдэр. Особо следует отметить, что результат этого противостояния должен был определить дальнейшую внешнеполитическую ориентацию Крымского ханства. Нур Девлета поддерживала Большая Орда (в средневековых источниках, а потом и в историографии после образования в середине XV века Казанского, Крымского и Астраханского ханств так именовали Золотую Орду), и фактически он выступал за восстановление подчиненного по отношению к ней положения Крыма. В свою очередь, Менгли-Гирей был твердым сторонником сохранения независимости Крымского ханства и считал, что без уничтожения постоянной ордынской угрозы безопасность его государства не может быть обеспечена.

Сначала Менгли-Гирей добился успеха и в том же 1466 г. отобрал престол у брата, но не смог его надолго удержать. Hyp Девлет сумел с помощью ордынцев перекупить большинство представителей татарской знати и восстановил свою власть.

Отметим, что уже в это время Менгли-Гирей сделал ставку на укрепление связей с великим княжеством Московским, как одним из главных противников Большой Орды. Крымский хан стремился к заключению стратегического союза, который бы привел к окончательной ликвидации ордынской империи. Он завязывает тайные переговоры с Москвой и, в качестве гарантии чаемого союза, пишет великому князю Московскому Ивану III Васильевичу такой важный документ, как клятвенную грамоту: «Вышнего бога волею, я, Менгли-Гирей царь, пожаловал с братом своим великим князем Иваном, взял любовь, братство и вечный мир от детей на внучат. Быть нам везде заодно, другу другом быть, а недругу недругом. Мне, Менгли-Гирею, царю твоей земли и тех князей, которые на тебя смотрят, не воевать, ни моим уланам, ни князьям, ни козакам; если же без нашего ведома люди наши твоих людей повоюют и придут к нам, то нам их казнить, и взятое отдать, и головы людские без окупа выдать. Если мой посол от меня пойдет к тебе, то мне его к тебе послать без пошлин и без пошлинных людей, когда же твой посол ко мне придет, то он идет прямо ко мне. Пошлинам даражским («дарага» – сборщик податей. – Авт.) и никаким другим пошлинам не быть. На все этом, как писано в ярлыке, я, Менгли-Гирей царь, с твоими уланами и князьями тебе, брату своему великому князю Ивану, молвя крепкое слово, шерть (клятву. – Авт.) дал; жить нам с тобою по этому ярлыку».

В свою очередь, зная о наличии у крымского хана многочисленных противников, великий князь Московский не только гарантирует ему убежище у себя, но и обещает сделать все возможное для возвращения отнятого трона: «Дай господи, чтоб тебе лиха не было, брату моему, Менгли-Гирею царю, а если что станется, какое дело о юрте отца твоего, и приедешь ко мне; то от меня, от сына моего, братьев, от великих князей и от добрых бояр тебе царю, братьям и детям твоим, великим князьям и добрым слугам лиха никакого не будет: добровольно прийдешь, добровольно прочь пойдешь, нам тебя не держать. А сколько силы моей станет, буду стараться достать тебе отцовское место».