Черный Новый год

– Чего?

Ведунья достала из кармана пуховика телефон, включила фонарик.

– Ты со мной или к трупам желаешь присоединиться?

От такой дерзости Коварж на секунду растерялся. Проводил ведунью взглядом. Опомнился, подобрал чудом уцелевший обрез. В глаза мертвому хозяину старался не смотреть. Но не удержался, покосился. И понял, что глаз у бедного хозяина не осталось.

– Мне кажется… это, кажется, плохая идея… – начал он, глядя, как ведунья забирается в будку.

– Все плохое, что могло, уже произошло, – горько усмехнулась ведунья.

И исчезла в чреве будки.

Коварж сжал зубы, до хруста, до боли в деснах. Запоздало вспомнил, что обрез разряжен, а возвращаться за патронами к мертвому хозяину не хотелось. Хотелось, как Рыков, заскочить к себе в КамАЗ и свалить…

В будке послышался стук, изумленный возглас.

– Эй? – позвал Коварж. – Что там?

Мысленно отругал себя за глупый вопрос.

– А сами как думаете? – съязвила ведунья. – Вы забирайтесь, тут вас никто… уже никто не тронет.

Коварж заглянул в будку. В темноте едва различил маленький силуэт, открытый гроб. Носом уловил запах гнили.

– Мы увидели там того… водителя. Побежали все…

– Испугались, – добавила ведунья. – Как дети.

– Прекрати, – разозлился Коварж, – мы побежали, а Морозыч вдруг как с цепи, увидел, что якутенок по кабинам рылся, шею ему сломал, потом на хозяина, даже рана его не остановила… сначала, а потом успокоился, но поздно… сказал, что этот его, из будки, но я ничего не понимаю…

Голос его предательски дрогнул. Навалилось ощущение безысходности, страх, усталость, все вместе давило на виски, шею, скручивало внутренности.

– Я, наверное, тоже поеду, – сказал он, – за помощью. Мертвых только надо в тепло…

– Коварж, – обратилась к нему ведунья. – Ты веришь в Деда Мороза?

– Чего? – не сразу понял он. – В деда…

– В Деда Мороза. Раздает подарки хорошим детям. Господи, Коварж, ну не тупи ты, как ребенок. Веришь?

– Не верю!

– А в плохого Деда Мороза?

– Какого?

– Такого. Плохой волшебник. И подарки раздает плохие.

Нехорошая догадка шевельнулась в голове.

– Вы хотите сказать…

– Хочу. И скажу. Этот Димыч что-то вам говорил? Трогал вас?

– Не помню…

– Вспоминай.

На стоянке шумел ветер, гонял под ногами ледяные крупицы, чего-то нашептывал. И казалось, что мертвые просто спят, вот-вот они встанут и отправятся в кафе, снова пить, снова кутить и встречать Новый…

– Тронул! – вспомнил Коварж. – Вспомнил! Он тронул… и сказал… сказал, что… не… бляха, как же сказал… ну… сказал, не доживешь до Нового года. Бляха…

Ведунья молчала. Смотрела на него, как на приговоренного.

– Бред какой-то, – тихо сказал Коварж. – Херня.

– Открой свою будку.

– Зачем? Думаешь, что и у меня…

– Открой.

– Ты мне скажи, какого черта…

– Откроешь, скажу. Ну? Хочешь жить?

Он чертыхнулся, но подчинился. Сознание, все мысли каким-то чудом балансировали на грани здравого смысла, он пытался найти всему происходящему рациональное объяснение. Но какое-то непонятное чувство, древнее, как мир, подсказывало, что все происходящее уже давно находится за гранью нормальной, объяснимой физическими законами, реальности.

И ведунья, проклятая девчонка, будто бы сама была из другой реальности, другого мира, где другие законы. Потому-то он и подчинился ей, в надежде, что она все объяснит и поможет выбраться из дерьма, в которое превратился этот еще не наступивший Новый год.

– Вот, – Коварж распахнул будку. – Видишь, кондеи. Нет у меня гробов. И мертвецов нет…

– Не радуйся этому, – сказала ведунья, глянула на мертвого здоровяка. – Этот, как его, Морозов, ему ваш Димыч что-то говорил? Трогал?

– Трогал, – на удивление быстро вспомнил Коварж.

Потому что Димыч так же быстро вызвал у него неприязнь.

– А что сказал?

– Э-э-э, про злость чего-то. Эмоции. Кажется, разозлишься – пожалеешь. Это он что, он так…

– Подарками вас наградил.

– Твою мать, – выдохнул Коварж, – получается…

– Получается, – кивнула ведунья. – Не доживешь до полуночи.