Патриарх Гермоген

Что представляла собой церковь, где служил Ермолай-Гермоген?

Описание Казанского кремля, относящееся к 1560-м годам, показывает: если сравнивать Николу Гостинодворского с богатыми кремлевскими церквями, то храм этот займет последнее место. Но если посмотреть на иные посадские церкви (то есть находящиеся вне Кремля), то Никольская слегка «опережает» их[48]. О ней сказано очень мало, очевидно, храм не отличался ни изрядными размерами, ни роскошными архитектурными украшениями, ни богатством утвари. Не на чем было задержаться взгляду царских писцов. Однако лишь здесь имелся причт из четырех человек: поп, дьякон, пономарь, просвирница («проскурница»). При прочих церквях обычно жили один-два человека. А тут еще и содержали «старцев» по двум кельям – в дополнение к причту. Для посада это означало зажиточность.

Итак, никольский священник вовсе не первенствовал среди казанских иереев, он занимал скромное место. Но для посадского духовенства его персона выглядела значительно. Не имея формального старшинства, тамошний священник, очевидно, считался влиятельной личностью.

Таким образом, подтверждается мысль, ранее высказанная С. Кедровым: «Церковь Св. Николая, что на “Гостыне дворе”, очевидно, должна была выделяться из ряда других, как находившаяся в торговом центре города; очевидно, что и человек, занимавший в этой церкви место священника, должен был являться более видным по своим личным качествам сравнительно с клириками других казанских церквей»[49].

1555-й – год рождения Казанской православной архиепископии, подчинявшейся митрополиту Московскому. Числился ли Гермоген в ту пору среди казанского духовенства, нет ли, точно сказать нельзя. Однако в будущем он возьмется изучать историю православной миссии среди народов присоединенной территории. По его собственным сочинениям видно: Гермоген превосходно знал судьбы казанских архиереев и монашеских властей, имел весьма полное представление об их трудах и духовных подвигах. Память о жизнях этих незаурядных личностей была в его глазах истинным сокровищем.

В 1596 или 1597 году Гермоген написал «Жития казанских чудотворцев» – Гурия, первого архиепископа Казанского, и Варсонофия, настоятеля Спасо-Преображенского монастыря. Он сам, пятый настоятель Спасо-Преображенской обители после Варсонофия и девятый владыка Казанский после Гурия, трепетал от благоговения перед ними. Отношение Гермогена к их деяниям видно по «Житиям…». И косвенным образом через это отношение узнаются и некоторые обстоятельства его собственной биографии. Последнее подвигло многих историков и публицистов на поиск в сочинении Гермогена не только прямых свидетельств, но и каких-то полускрытых намеков на факты его жизни. Порой высказывались здравые предположения, иногда – малообоснованные, время от времени – совершенно фантастические.

«Я не нашел людей, кто знал бы жизнь этих святителей и преподобных отцев[50] с младенчества, – пишет Гермоген, – однако дерзнул записать всё, что узнал о святых от очевидцев. Сам же я был свидетелем обретения их честных нетленных мощей и первым осязал своими руками их святые и чудотворные мощи».

О кончине святого Гурия Гермоген сообщает: «Говорят, что болезнь его мучила три года». Значит, сам рядом не был. А умер Гурий 4 декабря 1562 года. Его погребли в Спасо-Преображенском монастыре, и «предали земле… тело святого Гурия с почестями…». Из этих слов можно понять – не сам Гермоген предавал останки святого Гурия земле и, следовательно, вряд ли находился в ту пору среди иноков Спасо-Преображенского монастыря.

Даже если Гермоген уже пребывал тогда в сане священника, сомнительно, чтобы он проходил в обители, среди монахов, какую-то особую школу, как пишут иные историки. Некоторые идут столь далеко, что объявляют Гермогена духовным воспитанником Гурия. Но тот нигде не пишет о личном своем знакомстве с архиепископом. Для Гермогена общение со всяким благочестивым человеком – повод для похвалы и добрых воспоминаний. Так, он хорошо знал архиепископского боярина Ивана Застолбского и его сына Нестора, весьма благочестивых людей и, видимо, духовных последователей Гурия. Сын принял постриг. Гермоген говорит о них немало хороших слов, что не может не привести к выводу: знал бы святого Гурия, так рассказал бы о нем гораздо больше. Но, похоже, никакого общения меж ними не случилось.

Напротив, когда останки Германа (Полева)[51], владыки Казанского, погребали в созданной им же Успенской обители Свияжска, Гермогена, по его словам, Бог сподобил «осязать после соборного пения панихиды честные мощи». На протяжении почти четырех лет святитель Герман являлся архиепископом Казанским. Как большой книжник и энергичный миссионер, он успел сделать для христианизации края исключительно много. Весной 1566 года, после добровольного ухода митрополита Афанасия с Московской кафедры, Германа нарекли новым митрополитом и, следовательно, главой Русской церкви. Но из-за ссоры Германа с царем по поводу опричнины «нареченный митрополит» был отставлен, на его место взошел святой Филипп. В ноябре или декабре 1567 года Герман, теперь уже вместе с Филиппом, на соборном совещании вновь выступил против опричнины и за то поплатился жизнью[52]. Документы вскрытия его гробницы и осмотра останков свидетельствуют: Герману отрубили голову[53]. Святитель Гермоген рассказывает, что четверть века спустя ученики святого Германа попросили у царя Федора Ивановича мощи его, а затем вывезли их из Москвы, дабы похоронить в Успенском монастыре. Гермоген погребал их в сентябре 1591 года[54]. Здесь повествование Гермогена оставляет впечатление несомненного присутствия и активного участия его в происходящем. Относительно Гурия ничего подобного сказать невозможно.

Святой Варсонофий создал в Казани Спасо-Преображенский монастырь. Впоследствии обитель сделалась «столицей» казанского иночества. Варсонофия почитали как личность с великими духовными заслугами.

Гермоген сообщает, что видел в этой обители тела святых Гурия и Варсонофия, но не говорит, что видел их самих при жизни. Иными словами, ему вряд ли можно приписать знакомство и со святым Варсонофием. Скончался Варсонофий 11 апреля 1576 года. Его погребал в Спасо-Преображенском монастыре архиепископ Казанский Тихон. Гермоген, видимо, не присутствовал на погребальных богослужениях – о себе он не говорит ни слова, ни о каком «осязании» на сей раз и речи нет.

Рисуя образ этого святого, Гермоген обращает внимание на те способности Варсонофия, которые ему самому показались первостепенно важными. Со слов Гермогена, святой Варсонофий, зная «сарацынскую грамоту и нечестивое учение Магомета и умея говорить на многих языках… мог состязаться с неверными, обличать и опровергать их, к крещению приводить и наставлять».

В 1589 году сам государь Федор Иванович беседовал с Гермогеном. Царь сказал: «Хочу исполнить то, чего не доставало». По царскому повелению 14 апреля 1594 года в казанской Спасо-Преображенской обители заложен был каменный Богородичный храм с приделами во имя Успения Пречистой и святого Александра Невского. Храм освятили 27 октября 1594 года (ошибочная дата в некоторых публикациях – 1595 год). «Святыми местными иконами, книгами, ризами и прочими церковными потребными вещами повелел снабдить [сию церковь] государь». Саму чудотворную икону «предивно украсил» золотой ризой с драгоценными камнями и жемчугом Деменша Иванович Черемисинов. Хлеб, деньги и всё потребное для шестидесяти четырех инокинь выдали из царской казны.

Осенью 1595 года при строительстве нового каменного храма работники копали рвы и сняли каменные надгробия над могилами Гурия и Варсонофия. Когда дошли до гробов, на место прибыл Гермоген с «освященным собором». Он обрел мощи обоих святых нетленными, притом мощи святого Гурия – плавающими в благоуханном мире. Только тогда Гермоген прикоснулся к мощам «казанских чудотворцев»[55].

Он известил о том царя Федора Ивановича и патриарха Иова письмом. Царь велел построить особую церковь «с южной стороны алтаря большой церкви» и положить там мощи святых отцов[56].

Гермогену приписывали ученичество то у святого Германа (бывшего под духовным водительством Гурия), то у святого Варсонофия, когда тот уже пребывал на покое[57]. Это один из самых спорных и самых темных вопросов во всей биографии Гермогена.

Святой Варсонофий, как уже говорилось, является первым настоятелем Спасо-Преображенского монастыря в Казанском кремле. Для православного иночества Казани эта обитель на протяжении многих лет играла роль главного центра. По понятиям того времени, Спасо-Преображенский монастырь – «честнейшая» из казанских обителей. На несколько лет святой Варсонофий оставил монастырь, дабы занять Тверскую епископскую кафедру, но в 1571 году вернулся, чтобы окончить век «на покое». Прожив здесь пять лет, Варсонофий тихо ушел из земного бытия.

Мог ли он окормлять Гермогена духовно в 1570-х? Мог ли дать ему богословские знания? Мог ли обогатить опытом аскезы? Теоретически – да. Практически же… что делать посадскому попу-бельцу в монастыре?

П. Рублевский пытается обойти это соображение. По его словам, Гермоген, еще мирянин, в юношеском возрасте находился в Спасо-Преображенском монастыре, где прошел хорошую духовную школу. Тогда святой Варсонофий являлся духовным наставником Гермогена: «Руководствуясь его (Варсонофия. – Д. В.) примером и наставлениями, он скоро показал, что не для степени клирика призвал его Господь в эту обитель; почему св. Варсонофий и сказал однажды, чрез духовника своего, прозорливое слово клирику, жившему еще в мире, и это слово впоследствии сбылось. Так говорил сам Гермоген в предисловии к житию св. Гурия и Варсонофия, под клириком, которому сказано прозорливое слово, разумея самого себя»[58]. П. Д. Глаголев и протоиерей Николай Агафонов приняли идею Рублевского.

Но аргументы Рублевского внушают скептическое отношение. Во-первых, ни в сочинениях самого Гермогена, ни в каких-либо иных источниках нет ни малейшего намека на ученичество его в стенах Спасо-Преображенской обители – хоть до принятия иерейского сана, хоть после. Во-вторых, да, действительно, Гермоген писал о неком пророчестве, переданном от Варсонофия через духовника некому клирику-мирянину. Но в этом месте житийного повествования о Варсонофии он приводит пример чуда, совершившегося при жизни святого и через него, не называя клирика и подавно нигде не говоря, что Варсонофий предрекал ему, Гермогену, архиерейство.

Если не выходить за пределы твердо известных фактов, то ученичество Гермогена у Варсонофия следует оставить под сомнением.

Гипотеза о том, что святой Герман был наставником Гермогена, имеет больше сторонников. Но свидетельств, коими они прямо подтверждались бы, не существует. На что же ссылаются сторонники этого мнения?

Осторожнее и разумнее всего высказался по этому поводу С. Кедров. Гермоген и жители Свияжска обратились к государю Федору Ивановичу с прошением перенести тело покойного Германа, владыки Казанского, просветителя Казани и учителя самого Гермогена из Москвы в Свияжск. Гермоген в этом деле принял на себя труды «главного ходатая». Прошение было удовлетворено. Впоследствии Гермоген лично присутствовал на погребении Германа в Успенском монастыре Свияжска. «На этом основании предполагают, что Гермоген был учеником Германа…»[59]

Но сам Гермоген рассказал о погребении святителя Германа совершенно иначе: «Преставился сей преподобный архиепископ Герман в царствующем граде Москве, в лето седмь тысящ седмдесять шестаго [1567], ноября в 6 день; пас церковь Божию три лета и месяц восемь; бе же тогда на Москве мор силен; повеле же себе положити в чину святительском, якоже поведают ученицы его, обаче тогда не сподобися святителски погребен быти, не сущу бо тогда митрополиту, ни иному кому обрестися от святитель во граде Москве грех ради наших. Но тако просто погребен бысть архимандритом паствы своея свияжским Иродионом и казанским Иеремием, в чину святителском, якоже повеле, у церкви святаго Николая, яже зовется Мокрый, и лежа тамо, дондеже у благочестиваго государя царя Феодора Иоанновича всея России испросиша мощи его ученицы его и привезоша в монастырь…»[60]

Формально, если бы Гермоген, владыка Казанский, не поддержал прошение братии Свияжского монастыря о перенесении мощей, если бы он воспротивился ему, вряд ли Москва согласилась на это. Но откуда следует, что он оказался «главным ходатаем» по челобитью свияжских иноков? Откуда следует, что он и себя причислил к «ученикам», молившим перенести дорогие для них останки учителя? Гермоген вовсе не называет себя таковым! Откуда появилось предположение, согласно которому «главных учеников» Германа к 1591 году не было в живых? Мы ведь ныне не знаем реестра его учеников, тем более нет возможности выделить среди них «главных» и «второстепенных».

Протоиерей Николай Агафонов – современный сторонник гипотезы об ученичестве Гермогена у Германа[61]. Резоны его понятны: Герман – «книжный» человек, идеальный наставник-богослов. «У такого-то высокообразованного человека Ермоген, имея начальное школьное образование, мог расширить и пополнить свои познания до того уровня, который мы наблюдаем в нем, по его литературным трудам. Под влиянием своего учителя Германа будущий патриарх мог познакомиться с библейской и святоотеческой литературой, памятники которой находились в монастырской библиотеке, довольно богатой для того времени». Подобное преемство само по себе красиво, величественно.

Но три соображения заставляют воздержаться от поддержки этого утверждения и оставить его под вопросом – так же, как и мысль о наставничестве Варсонофия.

Первое из них приводит сам же отец Николай Агафонов: «Архимандрит Иеремия[62], в будущем архиепископ Казанский… был в тесном общении с Ермогеном. От него-то и мог узнать Ермоген подробности кончины святителя Германа»[63]. Иеремия – духовное чадо Германа. В бытность архиереем Казанским он простирал определенное покровительство на Ермолая-Гермогена. Это видно из того доверия, которое выказал он в отношении простого посадского священника, когда открылась чудотворная икона Казанской Божией Матери. Он, человек, явно связанный с судьбой Гермогена, к тому же сам получавший монашескую науку из рук Германа, более вероятен как учитель Гермогена, нежели сам Герман.

Второе основывается на том факте, что ходатайствовать перед царем о переносе мощей большие монастыри в ту пору могли сами, без посредничества епархиальных архиереев. Например, братия Соловецкой обители в 1590 году добилась у того же Федора Ивановича переноса останков митрополита Филиппа из Твери на Соловки, где он игуменствовал на протяжении двух десятилетий[64]. Для этого им не понадобилось ходатайство митрополита Новгородского. Возможно, по примеру соловчан и свияжские иноки отправились в столицу с челобитьем о переносе мощей Германа…

Третье исходит из сочинений самого Гермогена. В подробностях рассказал он о характере второстепенных личностей Казанского архиерейского дома (тех же Застолбских, например). Но ни единым словом не затронул собственное ученичество у святителя Германа.

Приходится сделать вывод: нет достаточных оснований, чтобы говорить о какой-либо учебе Ермолая-Гермогена, духовной или книжной, у святого Германа.

В 1587 году посадский поп Ермолай принял иноческий постриг. Он стал монахом казанского Спасо-Преображенского монастыря.

Возможно, к тому времени умерла его жена, и переход к иноческой жизни стал естественным шагом.

По другой версии, супруги по обоюдному согласию решили прекратить брачную жизнь ради монашества, принятого ими одновременно, как произошло это у святых Петра и Февронии Муромских[65]. Житийную повесть о Петре и Февронии Гермоген, как будет показано ниже, знал превосходно. Случайно ли он проявил особое внимание к истории их судеб? Его собственная жизнь могла содержать схожий сюжет… В синодике Гермогенова рода названа некая инокиня Анисья, возможно, бывшая жена его.

В любом случае дети Ермолая должны были к тому времени вырасти и стать взрослыми людьми, то есть в заботе отца они уже не нуждались. За то, что отпрысков у священника имелось как минимум два, говорит следующий факт: известны его внуки, приходящиеся друг другу «племенниками» – двоюродными братьями.

В грамоте 1592 года, обращенной к патриарху Иову, святитель упомянет московский Чудов монастырь (там он читал «Книгу Степенную царского родословия»), употребив в этом контексте слово «обещание». Это слово расшифровывают как обозначение места, где бывший посадский священник давал иноческие обеты[66].

Нет полной уверенности, что расшифровка верна, текст грамоты[67] можно толковать и по-другому, но ничего немыслимого тут нет. Можно предположить особое покровительство со стороны архиепископа Казанского Тихона II. В ту пору он управлял епархией и мог, заметив способности священника Ермолая к духовному просвещению, отправить его на учебу к чудовским инокам. А если и не для обучения, то хотя бы для знакомства с богатствами тамошнего книгохранилища.

О тех временах, когда Гермоген являлся иеромонахом, или, как выражались тогда, «черным попом», известно крайне мало. Как, впрочем, и о кратком периоде, когда он настоятельствовал в Спасо-Преображенской обители.

Среди своих знакомых того времени святитель позднее выделял лишь одного-двух людей. В первую очередь – некоего инока Арсения Высокого. Тот жил с Гермогеном в одной келье. При государе Федоре Ивановиче его назначили архимандритом Спасо-Преображенского монастыря, вероятно, по ходатайству Гермогена[68]. Арсений возглавлял братию Спасо-Преображенского монастыря между 1594 и 1606 годами, являясь деятельным строителем, личностью с «экономической складкой» ума и человеком, которому прочная вера иной раз доставляла истинные чудеса[69]. Должно быть, Арсений Высокий был правой рукой Гермогена.

В 1588 году Гермоген становится архимандритом Спасо-Преображенского монастыря. В эту должность он вступил не ранее весны 1588 года, поскольку «в несудимой грамоте царя Федора от 15 мая этого года упоминается еще архимандрит Герман»[70]. Настоятельство Гермогена длилось менее года, притом значительную часть его пришлось провести в Москве. Старший по чести среди монастырских властей Казанской епархии, Гермоген обязан был сопровождать архиерея в поездке на Собор, где учреждалась Московская патриаршая кафедра. Двум лицам, первенствующим среди казанского духовенства, конечно, следовало присутствовать при столь важном событии.

Уже 17 января 1589 года Гермоген вместе с архиепископом Казанским Тихоном II находится в Москве, на заседаниях Думы и Освященного собора.

Происходило не только учреждение патриаршества в Москве, но также избрание первого патриарха. В нем участвовали и Тихон с Гермогеном.

Вскоре после этого было принято решение ввести в иерархию Русской церкви три новых митрополичьих места. Одно из них связывали с Казанью.

Первым митрополитом был наречен, видимо, Тихон. Но он весьма быстро ушел на покой. 13 мая 1589 года на Казанскую кафедру рукоположили Гермогена. В одной из редакций Соловецкого летописца конца XVI века северные иноки, как видно, не до конца уверенные в том, кто занял Казанскую кафедру, оставили пробел, перечисляя новых митрополитов: «А в Великом Новеграде поставлен бысть митрополитом бывшей архиепископ Александр, на той же неделе в четверток. А в граде в Казани поставлен бысть митрополитом… А во граде Ростове поставлен бысть митрополитом бывшей архиепископ Варлаам, на Масленой недели во вторник. Сарский и Подонский на Крутицах поставлен бысть митрополитом Геласия…»[71]

Май 1589 года – первый переломный месяц в судьбе святителя. Таких месяцев в его жизни будет еще два: июль 1606-го и декабрь 1610 года. Тогда совершались самые значительные повороты на его пути. Происходящее касалось не одного только Гермогена лично, а всей страны.

Весной 1589-го Гермоген впервые вышел на подмостки в театре большой политики. Митрополиту Казанскому надлежало считаться третьим по «старшинству чести» в Русской церкви. Этот архиерей оказывался не только пастырем духовным, но и крупным администратором, значительной персоной в сонме ведущих политиков России.

Казанская архиерейская кафедра – юная, пребывающая едва ли не в младенческом возрасте, если сравнить ее, скажем, с Ростовской или Крутицкой, – возвысилась тогда над более древними, более именитыми. Для церковной иерархии это была маленькая революция, проведенная сверху. Без воли патриарха Иова, а также самого государя ничего подобного не произошло бы.

В самом изменении ее статуса кроется загадка.

Конечно, громадное поле для проповедования Благой вести само по себе достойно было очень высокого места. Казанский край представлял собой единую миссионерскую проблему, требовавшую и сильного архиерея, и почтительного отношения к этому архиерею со стороны всего церковного Священноначалия.

Полагают также, что Москва возлагала особенные надежды на Гермогена, видела его деятельную натуру, книжность и твердость в вере. Вот уж сомнительно: в ту пору столица едва знала Гермогена.

Думают, что святитель был в учениках у святого Германа Казанского, а того в столице знали превосходно – знатный, влиятельный человек. К тому же сам патриарх Иов одно время находился под его духовным водительством. «Вполне вероятно, что оба святителя – и Иов, и Гермоген – были учениками одного и того же человека, глубоко ими почитаемого. Такая связь порою сближает людей крепче, чем кровные узы»[72]. Но тут слишком много гадательного: уже говорилось – являлся ли Гермоген учеником архипастыря Казанского, до сих пор непонятно.

Сноски