Витражи конца эпохи. Сборник рассказов

Это Харрисонбург? Будьте добры, позовите профессора Поля. Что? У вас их два? Того, который на историческом факультете. Ну, конечно, француз! Что? Это Медиссон юниверсити? Так бы сразу и сказали! Извините.

Она набрала номер еще раз.

– Это Медиссон юниверсити? Будьте добры, попросите Поля Бунуоля. На занятиях? Передайте, что ему звонили из Парижа. Как это кто? Его жена! Как это, по какому вопросу? А какое вам дело?

Примерно через час в квартире мадам Бунуоль, которая уже успела принять ванну, зазвонил телефон.

– Алло! Я тебя хорошо слышу. Зачем звонила? Я хотела тебе сказать…я хочу тебе сказать, Поль…что ты забыл взять бритву. Что значит «не в лесу»? Ты так рассеян, что можешь просто не обращать внимания на собственную физиономию. Уже купил? Японскую? Да, у меня все в порядке, конечно. И сын здоров, звонил позавчера. Да, только поэтому и звонила. Не могу же я допустить, чтобы мой муж был посмешищем! Подумать только! И как это ты умудряешься со своей неряшливостью романы крутить? Да ничего я не имею в виду. Да, конечно, ты почти святой. И правда, Поль, кому ты нужен кроме меня и Антуана? Ты же совсем старый. Ну ладно, ладно, пока. Звони почаще. Что? Ах, вот как, ты еще и смеешь говорить мне, что я тебя незаслуженно обвиняю? А ты знаешь, зачем я тебе на самом деле позвонила? Чтобы сказать, что ты негодяй. Вот так. Аргументы? Ты помнишь хрупкую девочку из кафе на углу? Молчишь? Между прочим, она приходила ко мне, чтобы избавиться от твоего ребенка. Сегодня. Нет, я в здравом уме. Я до сих пор практикующий врач, а жизнь подносит иногда сногсшибательные сюрпризы, Поль. Опять молчишь. Что ж, давай помолчим вместе.

Мадам Бунуоль склонилась над трубкой, ее плечи вздрагивали.

– Что теперь будем делать? Интересный вопрос! Не знаю. Что? Ах, ты раскаиваешься… Да не говори ты ничего, не надо. Я знаю, что ты любишь меня, и это было просто минутное наваждение. И поэтому спокойно спать этой ночью ты не будешь. Пусть это послужит моим маленьким наказанием – а большое я еще придумаю. Думаю, сейчас нам нужно просто положить трубки.

Голос мадам Бунуоль все больше дрожал. Ее лицо было обращено к окну, где уже проклевывался освежающий вечер после душного дня.

– У тебя сейчас начало дня, тебе надо работать. Я никогда не умела первой положить трубку. Сделай это ты, скотина с прекрасным вкусом, и не забудь появиться хотя бы на Рождество. Впрочем, как хочешь, мне уже почти все равно. А, ты еще слушаешь, да? Ты можешь мне объяснить, что такое «сносно готовит»? Для кого я старалась, ходила на кулинарные курсы? А ты всегда говорил, что все вкусно! Не лги хотя бы сейчас, Поль! Иди же на свои лекции. Хотя плевать я на них хотела…Вместе с тобой…Еще чего…Я уже вышла из того возраста, когда плачут. Простить…Никогда… А в Париже сейчас жарко. Да, конечно, когда увидимся, ты мне все объяснишь. Почему-то мужчины думают, что могут объяснить все, даже это. Я устала, Поль, брось же, наконец, трубку, черт тебя возьми…

1989 – редакция 1998

Страна Оранжевого Льва

Посвящается детству

Все бывали когда-то в Стране Оранжевого Льва. Кто-то проездом и рассеянно, а то и с завистью провожал бешено мчащиеся по ее просторам поезда, другой задерживался в ней подольше, но рано или поздно виза кончалась у всех. Ее можно было продлить на дни, месяцы и даже годы, но большую ошибку совершали те, кто так поступали. Потому что нельзя стать гражданином Страны Оранжевого Льва. Можно лишь умереть на ее территории и только так остаться в ней навсегда. Но люди, как правило, привыкают жить и с неохотой расстаются с этой привычкой, особенно в Стране Оранжевого Льва. Поэтому всегда наступает день, когда чиновник из Службы Временного Проживания стучится рано утром в вашу дверь. Вы открываете ему, втайне надеясь, что это опять еще не он. Или радуетесь тому, что наконец-то он пришел – так бывает даже чаще. Он входит – неопределенного возраста, но скорее пожилой, роста среднего, и с немного виноватой улыбкой говорит о том, что время ваше вышло, и вы обязаны покинуть государство в ближайшие сутки. Вы, конечно, киваете, получаете документ, имея который уже не можете жить здесь, и сидите после его ухода целый вечер у окошка, и курите намного больше, чем обычно. В Стране Оранжевого Льва курить запрещено, но за этот проступок никого еще из нее не выгнали, так что запрета будто бы и нет. И какая вам теперь вообще разница?

Позже вас, возможно, будет мучить вопрос: а откуда же берутся пожилые чиновники в этой стране, если всем остальным ее жителям не может быть больше определенного возраста? Почему они остаются здесь навсегда? Вы были так потрясены моментом, когда он приходил, что не заметили оранжевого огонька легкого, но неизлечимого безумства в его глазах. А вы, и вам придется это признать – не безумец. И притвориться безумцем вам не удастся, ничего не поделаешь. Можно обмануть кого угодно, но только не Оранжевого Льва. Он видит вас насквозь, вся ваша душа отражается в его глазах, которыми смотрит на мир само его сердце. И не пытайтесь его провести!

О чем вы думали тогда, сидя с сигареткой у окна в последний вечер? О том, что страна эта вам, кажется, успела надоесть. И неплохо было бы, в самом деле, отправиться в страну другую. Конечно, вы уже привыкли, вам все знакомо, вы крепко подружились со многими ее жителями, такими же, как вы. Ведь вы еще не знаете, что эта дружба не стоит и волоска из гривы Оранжевого Льва. Да, вам надоели запреты и обилие указательных знаков на дорогах, и дороги-то сами довольно скучные – узкие, прямые, чистые. И, кроме того, по этим дорогам не разрешается ездить быстро. Тот, кто превысит скорость, изгоняется из Страны Оранжевого Льва немедленно. Это единственный проступок, который здесь не прощается. В Стране Оранжевого Льва запреты иногда необходимо было принимать во внимание. В любой стране должны быть запреты и законы. Но Оранжевый Лев мудр – он почти никогда не наказывает. Только, бывало, порычит слегка за окном, в крайнем случае, царапнет когтем по стеклу. Только превышения скорости, как мы уже знаем, он не прощает. Но по дорогам страны Оранжевого Льва нет нужды ездить быстро, потому что за вами здесь никто никогда не гонится всерьез. Погони и подножки будут потом. Так что если кто и нажал на педаль слишком резко, значит, он не мог иначе, не мог не переступить черту, так было угодно силам, которые сильнее даже Оранжевого Льва. И он это понимает и даже сильно не злится, а просто ложится у порога вашего дома и тихо рычит. Каждый понимает его без слов. Льва его временные подданные стараются не огорчать, за редким исключением. И в Стране Оранжевого Льва почти не бывает лишних людей. Ну, разве что по недосмотру Льва, очень редко. Он ведь тоже любит поспать подольше по выходным. Или, бывает, чиновник наестся неспелой малины и станет ему нехорошо, вот он и опоздает немного. Все бывает. Для вас – бывало.

Но вы ведь еще сидите у окна и курите, верно? Вы пока не изгнанник. И курить еще не вредно, а лишь волнующе романтично. Можно и не курить, но в такой вечер, когда такой закат… Солнце величиной с полмира прямо над вашим окном. Его острый, четко очерченный на темном небе край режет горизонт, делит вашу жизнь на две – неравные – части. Раньше у солнца не было таких острых краев – оно было мягкое и не было столь красным. Оно было просто румяное, а не налитое кровью. Но вы еще не ощущаете тревоги, исходящей от непривычного солнца. Вы просто любуетесь закатом, и у вас замирает сердце, но непонятно отчего, словно это оранжевый лев силой своей еще власти над вами делает зачем-то так, чтобы у вас замирало сердце. Он придет попрощаться утром, а сейчас спит, потому что рано ложится спать, как все в его стране. Хотя можно и не ложиться спать рано. Еще можно. Утром от этого еще не будет плохо.

Потом и вы все же отходите ко сну, долго ворочаетесь с боку на бок, но, в конце концов, засыпаете. Вещи собирать не нужно – что-то вы, конечно, возьмете с собой, но почти все оставите Оранжевому Льву. Это ваше жертвоприношение ему, которое поначалу нисколько не будет вас тяготить. А что будет после – это все еще в ваших розовых мечтах, и о чем вы пожалеете когда-нибудь – сейчас разве важно?

А на следующий день, перед отъездом, вы обязательно выглянете в окно, обязательно! Вы проснетесь рано, когда только-только забелеет молоком рассвет. И когда вы посмотрите туда, где вдали нежатся в утренней свежести белые медведи тумана, на самой вершине темной пологой горы увидите его. Он будет бежать огромными прыжками – рыжий исполинский зверь, сильный, ловкий, красивый. Он покажется вам величиной со сфинкса, и высокие сосны на горе будут лишь едва щекотать его брюхо. Он посмотрит в вашу сторону, издаст прощальный рык и исчезнет в ватных облаках. Тот, кто был с вами все время, кто стерёг, баловал и судил вас. Вечный повелитель самой лучшей страны, которую вы покинете через несколько часов. Больше никому не дано было этого делать! Это отныне каждый, с кем вы встретитесь, будет уверен, что вправе судить вас.

Лев исчезнет не навсегда, хотя было бы гораздо лучше, если бы вы не видели его больше. Он будет бежать за поездом до самой границы его владений. Бежать и вглядываться в мутные стекла окон, чтобы встретиться с вами взглядом. А вы будете рассеянно смотреть вдаль, и едва уловимая тоска отяжелит вашу душу – непременно! Что же, это ваше право, смотреть в окно, да и что еще делать в пути? А право Оранжевого Льва – бежать за вами вслед. Вы думаете, ему легко расставаться с вами? Он сильно привязывается к каждому, сколько бы жителей не было в его стране. И ему очень тяжело, и потому он не может не бежать за вами, хотя поезд едет все быстрее, и Оранжевый Лев едва заметно, но отстает. И вот, когда он почти скроется из виду, ради Бога не встречайтесь с ним взглядом. Пусть вас уже разделяет огромное расстояние – не смотрите ему в глаза! Сейчас они таят опасность. Все время, когда вы жили в его стране, они охраняли вас, но в эти последние минуты они ни в коем случае не должны быть на одной оси с вашими глазами. Понимаете, Лев скоро забудет вас, даже если очень любил. У него должно быть достаточно любви на всех оставшихся и вновь прибывших, и он это знает. И вы его тоже забудете. Будете вспоминать, конечно, что был и в вашей жизни Оранжевый Лев, но глаз его, зовущих назад, вы не запомните. Если не посмотрите в них в последнее мгновение. Если будете равнодушно созерцать пятно на противоположной стене купе. Тогда в той заманчивой стране, куда вы следуете, вам будет…так, ничего себе. Возможно, вы займете там положение – это цель жизни многих, и незачем их жалеть, если они считают, что счастливы.

Но если вы сделаете то, чего не должны делать, глаза доброго животного будут преследовать и гипнотизировать вас всю жизнь. Оранжевый Лев не даст вам покоя там, где он только мешает…

Если вам слишком сильно надоест смотреть на стену купе, почитайте какую-нибудь книжку, в которой ни словом не упоминается о стране Оранжевого Льва. А там и граница – рукой подать. А Лев еще бежит за вами. Не оборачивайтесь, еще можно разглядеть на горизонте его так хорошо вам знакомую морду. Только не смотрите во впадины его глаз, умоляю!

Но пусть всю дорогу вас не покинет желание обернуться…

1991 – редакция 1998

Контакт

– В вашей стране давно не курят, сэр, – мягко упрекнул командира корабля инженер-

механик, молодой швед с косичкой, перетянутой резинкой.

– Я знаю, Свен. – рука командира с сигаретой мелко дрожала. – Но вы, ребята, даже не представляете себе, как я сейчас волнуюсь. Сотни и тысячи лет люди мечтали о встрече с братьями по разуму. И нам выпала честь первыми увидеть эту планету! Может быть, мы назовем ее – Мариана, в честь моей мамы… Конечно, решать будет весь экипаж.

– Мы все сейчас волнуемся, – согласился инженер.

– Правда, мы всегда полагали, что братья ушли в развитии намного дальше нас, а выходит наоборот, – усмехнулся врач, кореец средних лет. – Конечно, интересно побывать в средневековье, но… Честно говоря, господа, я предпочел бы иметь контакт с более продвинутой цивилизацией. Хотя, прямо скажем, это было бы куда более опасно…

– Вы правы, дружище, – кивнул командир, – в нашей-то ситуации нам ничего не грозит. Самое большее, чем они пока владеют из предметов разрушения, это примитивные огнестрельные ружья и пушки. Наши защитные энергетические оболочки для них, – все равно, что железобетонные бункеры второй мировой для австралийских аборигенов. Но вот, ребята, о чем я подумал…

– Правда, правда, командир, – смущенно хихикнул врач, – думаю, что многие подумали о том же. Мы можем быть крайне опасны для них. Идти на необдуманный контакт, сразу, – бессмысленно. Мы должны изучить их – сначала как бы со стороны. Постараться понять их жизнь. Для нас это может быть забавно, но для них, – может быть чревато непредсказуемыми для их цивилизации последствиями. Если хотите знать, по моему мнению, не стоит даже близко приближаться к этой планете первое время…

– Как скоро мы можем войти в ее атмосферу? – недовольно перебил командир.

– Если мы не изменим курс и перейдем в режим торможения, то по здешним часам – минут через восемнадцать – двадцать, – ответил инженер, не отрываясь от дисплеев. – Но если отклонимся немного, будем крутиться на орбите.

– Включите носовую камеру-телескоп, – скомандовал командир симпатичной женщине, ученому, закуривая следующую сигарету.

– Слушаюсь, сэр.

Плоский объемный экран осветился изнутри, и через мгновение те, кто находился сейчас в центре управления корабля, увидели жизнь на планете, к которой стремились много лет. Там, внизу, было утро. Женщины спешили на базар, а важные сильные мужчины времен абсолютного патриархата верхом на животных, напоминающих лошадей, улыбались им, лихо закручивая усы. Немного позади базара виднелась крепостная стена, и высились шпили собора, только вместо крестов их венчали причудливые ажурные фигуры. Вдоль стены жались друг к другу жалкие лачуги бедняков, и хозяйки выливали из окон помои. А вот и базар, – люди с темным цветом кожи торгуют яркими разноцветными фруктами, розовым мясом, золотистым хлебом. Какие-то мальчишки стащили прямо из-под носа торговца кусок пирога, и тот что-то кричит им в след, размахивая кулаком. По базару бродят какие-то лохматые звери (собаки?). Вдали, на горизонте, поднимается облачко дыма, – это либо чадит харчевня, либо где-то – пожар, война…

– Господи, все как у нас когда-то, если верить истории, – тихо произнесла женщина. – Неужели эволюция не способна была привести к чему-то другому? Человек, лошадь, собака, апельсин, дыня, – неужели ничего больше? – В голосе ученого слышалось разочарование, словно ее обманули. – А затем у них обязательно будут: паровоз, электричество, атомная бомба, свои «Битлы», СПИД?

– Это лишь поверхностный взгляд, Анна, – возразил командир. – Мы ведь совсем их не знаем. Но, между прочим, не могу поверить в то, что вам так уж хотелось увидеть внизу, скажем, синих одноглазых лягушек. И, как знать, может быть, формы жизни, подобные земным, действительно всего-навсего тиражировались во вселенной, как считали профессора Троицкий и Гросс?

– Нужно ваше решение, – сказал инженер, не вникавший в ученый спор. – Прикажете начать торможение?

– Куда мы сядем? – встрепенулся командир.

– Я вижу пустыню – огромную, как Сахара. Там мы никого не потревожим.

– Ну что же… Включайте торможение! Садимся в пустыне, – осипшим голосом прохрипел командир и быстро перекрестился. – О том, как идет процесс посадки, докладывайте непрерывно. Все должны быть в курсе этого эпохального события. С удовольствием выпил бы сейчас ледяного шампанского…

Все весело зааплодировали.

– О, как я вас понимаю! – улыбнулась Анна.

– Прикажете транслировать доклад на весь корабль?

– Конечно, черт возьми! Новые легионеры должны знать, ради чего они оставляли свою землю, свою религию, свои семьи!

Тонкие пальцы инженера забегали по квадратикам сенсоров, как по клавишам рояля. На десять секунд в центре управления воцарилась полная тишина. Все, почти не мигая, смотрели на непонятное им колдовство. Лицо шведа сперва было непроницаемо, но затем он вдруг сделался необыкновенно бледным, и пальцы, закончив пляску, безжизненно застыли, словно сведенные судорогой.

– Говорите же что-нибудь, Свен, – взмолился командир, почувствовав неладное.

– Что-нибудь не так? – робко спросила маленькая женщина, душа корабля – профессор Анна, межгалактический социолог.

Инженер резко повернулся в кресле, затем встал во весь рост, скрестил руки на груди и опустил голову. Заговорил он не сразу. Немного позже его слова услышали все.