Иллюзия чистого листа

Я почти дошел до Невского проспекта, когда у меня зазвонил телефон. Пока я его доставал, мне примерещился тот мужичок с собакой в толпе. Пригляделся – показалось.

– Привет, Олежонок, – услышал голос Алены, которая, поприветствовав меня, тут же веселым голосом упрекнула меня, что, дескать, уже вторая половина дня, а ты мне не звонишь.

Она меня почти с первого дня называет Олежонок. Больше никто никогда меня так не называл. Я ей ответил, что все в порядке, с утра закрутился с делами в квартире, а сейчас вот решил пройтись по свежему воздуху, если воздух мегаполиса можно назвать свежим. Во всяком случае, не квартирным.

Алена начала мне рассказывать про свою учебу, про подготовку к зимней сессии. И пока она щебетала, я понял, что мне ее не хватает, ее присутствия, что я соскучился. И она в конце разговора изменившимся голосом сказала, что тоже скучает, ждет встречи. Я попросил ее приехать, как сможет, в какие-нибудь ближайшие выходные, сказал, что целую. А она ответила, что тоже меня целует. Отключив телефон, я почувствовал грусть. Окружающий меня город помрачнел, как-то внезапно порастерял последние краски. И вот в таком внутреннем меланхолическом состоянии я вышел на Невский проспект. Домой идти не хотелось, а само собой решилось еще побродить по городу, пока тоска не развеется и не оставит в покое внезапно нахлынувшая хандра.

Ничего вокруг не замечая, я некоторое время брел по Невскому проспекту среди вышагивающих по своим делам прохожих. Ноги вывели меня к реке Мойке, потом повернули, и я медленно без всякой конкретной цели пошел вдоль реки. Я ни о чем не думал, шел в грустном забытье. Но это только в этот момент. Обычно я даю волю своему воображению и мысленно рисую перед собой фантазийные картины, какие-то жизненные ситуации, иной раз совсем фантастические. Например, я вдруг ощущаю себя самым могущественным человеком в мире. Мимо проносятся люди и машины, но никто не удостаивает меня даже взглядом, не хочет уделить даже малейшего внимания, потому что думает, что я обычный человек. Но я то знаю, что являюсь центром этого мира, и, если мне заблагорассудится, то могу враз изменить жизнь этого города, населяющих его вот так вот просто бегущих мимо людей, сделать так, что все они будут заискивать передо мной, пытаться исполнить все, что я захочу, дабы заслужить хотя бы взгляда, мимоходного моего внимания. Все будут понимать, кто для них самый главный, самый важный человек, от которого зависит все, существование, стиль жизни, их самих и всех, кто им дорог. Я начинаю замечать для себя, что мой вид при этом меняется. Я важно и степенно вышагиваю по улице, мои движения становятся вальяжно-плавными, взгляд мудрым, всепонимающим, как бы таящим в себе знание о том, как все вмиг может измениться, стоит мне только захотеть. При этом я знаю, что ничего менять не собираюсь. Потому, что не хочу. И только в этом все дело, просто в отсутствии такого желания.

Так продолжается до тех пор, пока какое-нибудь резкое движение в толпе, сигнал автомашины или что-то подобное не вырвет меня из этого погружения в себя, фантазийное наваждение исчезает. Я понимаю наивность и даже детскость этих мыслей, но ничего с ними не могу поделать. Они как внезапно нахлынули, так и ушли.

Могу мысленно переконструировать место, в котором нахожусь в данный момент. Например, увижу некомфортный сквер или парк и начинаю фантазийно обустраивать дорожки, ставить вазончики с цветами. Вот там вот разместится фонтан, а там удачное место для скамеек.

Примерно еще два часа я прошагал по улицам, бездумно сворачивая то на одну, то на другую. И тут увидел, что нахожусь на Моховой. Огляделся, рядом столовая, почувствовал голод и зашел. В столовой я взял тефтели с пюре, салат из свеклы и компот из сухофруктов. Пока ел, понял, что невкусно. Я вообще заметил, что в наших столовых редко, когда бывает вкусно. Они будто выполняют функцию простого набивания желудков. Съел человек что-то, даже вкуса не поняв, утолил голод и ушел. Мне кажется, это неправильно.

После столовой я сразу пошел домой. Зашел в квартиру, ноги, только миновав порог, внезапно стали тяжелыми, и только в этот момент я понял, как устал. Сняв верхнюю одежду в прихожей, я прошел в комнату и переоделся в свой черный спортивный костюм, который когда-то купил для бега или езды на велосипеде. Затем лег на диван, включил телевизор и не заметил, как после протяженной прогулки задремал.

Дремал я недолго, проснувшись, пошел в ванную комнату ополоснуть и освежить лицо.

В ванной включил холодную воду и в неярком освещении посмотрел на висящее передо мной старинное зеркало. По краям зеркального овала чернели многочисленные точки, свидетельствовавшие о старости или о плохом хранении зеркала, возможно, о том и другом одновременно. Зеркало было заправлено в позолоченную раму, подобной тем, в какие вставляют картины. Рама была потертой, покрытой мелкими трещинками, представляла собой переплетение золотистых лилий. В целом, зеркало создавало впечатление детища кропотливой и трудоемкой работы хорошего мастера, выглядело добротно, богато и вычурно. Поразглядывав этот любопытный предмет, я склонился над раковиной и пригоршнями воды охладил себе лицо, смывая сонное состояние. Постояв так согнувшись, я еще раз сполоснул лицо, взял с крючка на стене полотенце и хорошенько вытер физиономию, ощущая, как проходит сон, и приходящую свежесть.

Повесив полотенце на крючок, я снова взглянул на себя в зеркало.

Проявившуюся перемену я заметил не сразу. Но, когда она выплыла на поверхность, я поначалу не понял, в чем дело. В зеркале я стоял, опершись на раковину обеими руками, и вглядывался в свое отражение. Вроде все то же самое, но ощущение произошедшей метаморфозы меня не продолжало покидать. Я все понял, когда встретился сам с собой глазами. И в тот же момент отпрянул от зеркала и выбежал из ванной комнаты, задев и уронив с крючка полотенце. Это было настолько ошеломительно и странно, что я опомнился только в большой комнате, где очутился в мгновенье ока.

Лишь остановившись у окна, будто бы ища у открывшейся улицы поддержку для себя, я смог обдумать и понять увиденное. Определенно, то, что смотрело из зеркала на меня, был не совсем я. Практически во всем это было, конечно, мое отражение. Но единственной деталью, заставившей меня выскочить из ванной, были глаза. Вернее, глаза не были моими. Не то, чтобы они изменились. Это вообще были не мои глаза. Сквозь них на меня внимательно глядел совсем другой человек. Взгляд был жесткий, но в то же время умный и проницательный. Еще он показался мне суровым, но не враждебным. Вообще, что за чушь! Сюрреализм какой-то!

Медленно я вернулся к ванной комнате. Дверь осталась приоткрытой, струйка воды из крана продолжала литься, через щель в двери я видел, что свет продолжает гореть, поскольку я его не выключил, а на полу лежит упавшее полотенце. Я приоткрыл дверь и с опаской сбоку посмотрел на зеркало. В нем виднелось отражение противоположной стены, покрытой керамической белой плиткой и ванная занавеска. Шаг за шагом я вышел перед раковиной, встал напротив зеркала, выключил воду и медленно поднял глаза на свое отражение.

Все тот же чужой взгляд был устремлен мне прямо в глаза. Тусклый свет не давал мне рассмотреть цвет зрачков, но их настроение я определенно понимал. Взгляд был живой, осмысленный, я бы даже сказал, мудрый какой-то. Он был по-прежнему суров, но в нем появилась едва заметная тень добродушия. Глаза не мигали, просто глядели на меня, а мои собственные будто бы растворились и куда-то подевались в зеркальном отражении. Все настолько было противоестественно и дико для меня, что я не выдержал и вышел из ванной, выключил свет и через считанные минуты, уже одетый потеплее, стоял на улице под окнами своего дома.

Возвращаться в квартиру категорически не было желания. Увиденная в зеркале жуть пугала меня. Рука сама нащупала в кармане телефон, и я набрал своего армейского приятеля Дмитрия Синицына. Тот быстро ответил:

– О, привет, Олег! – приятель что-то жевал. – Ты где сейчас?

– В Питере. Ужинаешь?

– Да, дружище, только сел после работы. А что в Питере делаешь? Дела или проездом?

– Нет, у меня теперь здесь свой объект недвижимости образовался. Вот второй день как я в своей новой квартире осваиваюсь.

– А что за квартира, где?

– Слушай, может встретимся сейчас? Ты сильно занят? Могли бы все и обговорить.

– Да ну, я живу один, – долго не раздумывая, ответил Дима, – сейчас ничем не занят. Вот сел поесть, да телевизор смотрю. Давай, приезжай.

– Хорошо. Скинь мне свой адрес на всякий случай по СМС.

– Ок, жду, – и Дима отключил связь.

Телефон звякнул, я открыл сообщение, прочитал адрес и пошел к станции метро «Чернышевская».

Дима жил недалеко от станции метро «Автово» на улице Маринеско в девятиэтажном доме на седьмом этаже. К нему я приехал около девяти вечера. Поздновато вроде, но бесцельно блуждать по холодному вечернему городу в данный момент не было ни малейшего желания. То, что Дима жил один и не был обременен семьей, для меня сейчас оказалось на руку. Пока ехал в метро, а потом добирался до дома приятеля, я все думал о случившемся. Мне нужно было разобраться, что произошло. Вариантов было несколько. Первый и нежелательный – я тогда возле бани на ступеньках судьбоносно приложился затылком, и теперь с моим мозгом не все в порядке. Тем вечером я кратковременно выключился, а теперь вот появились галлюцинации, которые, возможно, будут продолжаться и досаждать мне. Если эти видения повторятся, то понадобится обратиться к врачу. В этом нет ничего хорошего, и неизвестно, что в связи с этим будет ждать меня в дальнейшем. Второй вариант представлялся мне зловещим и мистическим – все дело в зеркале. Оно явно старинное и таит в себе некую тайну, которая начинает проявляться, и опять же непонятно как это все дальше себя покажет, насколько это опасно. Недаром зеркало хранилось, будучи спрятанным в шкафу. Третий вариант тоже зловещий и непонятный – дело не в зеркале, а в квартире. Зеркало лишь часть и первая демонстрация мистической паутины, которая может проявиться в любом месте моего нового жилища, когда ей заблагорассудится. Жить, постоянно ожидая каких-то жутких случаев, крайне неприятно и нежелательно. Кроме этих трех вариантов мне пока ничего не приходило в голову. Все это портило настроение. Вот тебе и квартира в центре Санкт-Петербурга. Жилье с обременением, так сказать. Зато даром, с горечью думал я. Да уж. К дому Дмитрия я подходил уже совсем в состоянии уныния. Может быть зеркало убрать обратно в шкаф, и на этом все кончится? Небольшая надежда. Хотя, если дело в проблемах с моей собственной головой, тогда это ничего не решит.

На лифте я поднялся на седьмой этаж и позвонил в квартиру. Дмитрий открыл дверь, впуская меня внутрь своего жилища. В прихожей мы крепко по-товарищески пожали друг другу руки и обнялись. Мы не виделись очень давно, и мне сразу бросилось в глаза то, что димина черная шевелюра превратилась в лысину. Как и прежде, он был худ в плечах, потому что не любил спорт, да и просто имел такой физический склад. Мой приятель был на три года моложе меня. Когда я пришел служить в армию после института, он уже отслужил год, и ему было девятнадцать, а мне двадцать два. Сейчас я отметил про себя, что нахожусь в лучшей физической форме, чем он. Из одежды на нем была серая майка, висящая на плечах, но обтягивающая круглый крепкий живот. Еще на нем были черные спортивные штаны, на ногах шлепанцы.

Дима был очень рад встрече. Жил он в малогабаритной квартирке один. Женщины в его жизни присутствовали, но ни разу он не был женат. Его все устраивало, жил как хотел, никто его не контролировал. Родители проживали отдельно и не рядом.

Я дома был у него впервые. Квартира простенькая, без евроремонтов, особо ничем не примечательная. Когда я прошел в большую комнату, то увидел, что Дима за время моей поездки к встрече подготовился. У дивана перед телевизором стоял столик, накрытый большой салфеткой. На нем стояли тарелки с нарезанной колбасой, сыром, свежими огурцами и хлебом, открытая полулитровая банка с маринованными корнишонами. Помимо этого, виднелись две пустые тарелки с покоящимися возле них вилками и ложками. Посреди стола важно стояла бутылка финской водки с двумя рюмками.

– Олег, проходи и садись, – жестом добряка-хозяина он пригласил меня сесть на диван, – сейчас я принесу нам картошечки с тушенкой. Будем есть и говорить.

С этими словами он ушел на кухню и через минуту вернулся с кастрюлей, из которой валил пар. Водрузив ее на подставку на углу стола, большой ложкой Дима положил картошку в тарелки, потом накрыл кастрюлю крышкой и сел на диван.

– Ну что, надо сначала за встречу, – объявил он, разливая по рюмкам водку.

Мы чокнулись, выпили. Не дожидаясь, пока приятель меня начнет расспрашивать о моем житье-бытье, я, как вежливый гость, попросил его рассказать о себе. Дмитрий сообщил мне, что на жизнь зарабатывает тем, что работает в фирме по установке натяжных потолков. Не сильно большие деньги, но жить можно. Есть у него старенький автомобиль «Опель». Сообщив о наличии транспортного средства, Дима подвел меня к окну и указал на длинный ряд припаркованных автомобилей, дескать, вон он, седьмой справа. Я не разглядел, но кивнул, мол, понятно. Дмитрий по-прежнему живет один, хотя, возможно, это временно. Есть у него женщина, возрастом тридцати двух лет. Они встречаются около полугода. Вполне может быть, что в ближайшем времени они начнут жить вместе на его квартире. Но полной уверенности в его словах я не почувствовал. Видно было, что колеблется с решением, недостаточно ему оснований пока, но он почти готов. А в остальном у него без изменений.

– Ну, рассказывай, как живешь, чем занимаешься, что с квартирой в Питере, – пригласил он, в свою очередь, меня пооткровенничать и выложить, что накопилось.

Поэтапно, шаг за шагом и не торопясь, я рассказал о своей жизни, прошедшей с момента нашего последнего разговора, как о новой непросмотренной Димой серии моего личного сериала. Собственно, больших достижений в моей жизни пока не было. Личная жизнь, благодаря Алене, начала вот только сейчас складываться. Поскольку мне не терпелось поделиться новостями и посоветоваться по поводу питерской квартиры, я максимально сжато осветил свой жизненный путь и перешел к тому вопросу, который меня сейчас по настоящему волновал. Я рассказал о бабушке, о наследстве, о квартире, о том, где квартира находится и что из себя представляет, в каком состоянии, как я вступил в наследство. А потом уже я выложил ему информацию о случившемся со мной сегодня происшествии.

Пока я рассказывал, мы почти допили бутылку водки. Я говорил, Дима задавал вопросы по ходу рассказа, и примерно через равные промежутки времени я замечал, что рюмки в очередной раз наполнены.

Когда я договорил о взгляде из зеркала, Дима помолчал, внимательно на меня посмотрел и долил останки водки. Мы выпили, закусили и некоторое время молчали.

– Я думаю, – глядя на меня, сказал мой армейский приятель, – дело в тебе, а не в мистике. Люди слабые существа. Легко подвержены физическому воздействию. Спрыгнул не так – сломал ногу, свалилось что-нибудь на руку – перелом. Ударился или ударил кто-то в живот – разрыв, например, селезенки. Нам очень легко причинить вред. А голова, пожалуй, одно из самых слабых мест. Твоя проблема, вполне возможно, связана с тем падением. После удара с тобой что-то произошло. К тому же смена обстановки, старинная квартира, старые вещи, твоя впечатлительность. Все это наложилось и дало такой эффект. Мистика тут не причем. Ситуация со стороны выглядит фантастично, но, думаю, здесь все банально и связано с твоим организмом.

– И что мне дальше делать, – спросил его я.

– Пока ничего. Поживи, посмотри. Если что-нибудь подобное опять случится, то тогда только к доктору. И, знаешь что, на всякий случай, убери зеркало обратно в шкаф. Или избавься, продай. Короче, надо, чтобы оно исчезло из твоего поля зрения. Возможно, оно провоцирует этот твой психологический слом. В зеркале, конечно, ничего нет, просто так на него реагирует твой мозг. Давай вот что, мы с тобой еще выпьем.

Тут Дмитрий, не дожидаясь моего ответа, встал и ушел на кухню, а вернулся оттуда с запотевшей бутылкой все той же финской водки. Приятель с хитринкой подмигнул мне и снова уселся рядом на диван.

– А тебе завтра не надо на работу? – с сомнением спросил я.

– Сегодня же пятница. Значит завтра – суббота, выходной, – удивленно глядя на меня, сказал он.

– Забыл. А можно у тебя сегодня переночевать, – спросил я, – а то сейчас особо не тянет возвращаться. Да и поздно.

– Да без проблем, – ответил Дмитрий и обвел окружающее пространство рукой, – уж для одного гостя места здесь хватит.

После этого он откупорил бутылку и разлил водку по рюмкам. Я посмотрел на это с повторным сомнением, но потом мысленно махнул рукой – а может оно и к лучшему сейчас.

IV

Утром я проснулся на диване в большой комнате, где спал без спальных принадлежностей, накрытый пледом и с диванным валиком вместо подушки. Голова после вчерашнего не болела – вот что значит хорошая финская водка. Столик еще с вечера мы убрали. По квартире плыл запах кофе, а на кухне погромыхивала посуда.